За кладом Дерсу Узала
Быть в тайге и не проведать приятеля-пчеловода деда Егора, чей домик приютился сразу за земляничной поляной, под кудрявыми уссурийскими грушами, большое упущение. Он не только разводит пчел, но и является опытным следопытом, более полувека промышляющим пушнину, панты и женьшень. Дед Егор всегда рад гостю - угостит свежим медом, напоит березовым соком, охотно рассказывает о природе здешних мест.
В один из моих приездов дед Егор привел меня в урочище, примеченное им еще с прошлого года, и показал ржавые наконечники от стрел, которые напоминали чем-то стрелки женьшеня. Здесь, похоже, селились древние люди - предки Дерсу Узала. Рассматривая наконечники, я вспомнил письмо лесообъездчика Ларченко из села Новонежино Шкотовского района. Автор его рассказывал о встречах с легендарным охотником Дерсу Узала. В марте 1904 года Ларченко находился по служебным делам в деревне Харитоновка. Там он и встретил Дерсу Узала. Тот принес скупщику пушнины добытое за зиму. Охотник сдал шкурки, рассчитался с долгами, закупил продукты. Ларченко разговорился с ним. Дерсу рассказал лесообъездчику, где водятся соболь, белка, где можно убить пантача. По словам следопыта, к юго-востоку от Харитоновки есть кедрач с громадными столетними деревьями, именно в этом районе находится его плантация женьшеня.
Я пересказал содержание письма деду Егору. Таежник выслушал меня с большим вниманием и заинтересовался плантацией женьшеня. За “корнем жизни” он ходил в тайгу с детских лет. Даже находил экземпляры весом до 200 граммов. В общем, знал толк в этом промысле. По его словам выходило, что в верховьях реки Арсеньевки действительно есть дремучий кедрач. Старый таежник предложил пойти за корнем, когда на целебном растении окончательно покраснеют ягоды, по которым можно будет отыскать в таежных зарослях женьшень. Я охотно согласился и взял лесобилет, разрешающий заготовку 50 граммов корня.
Тропа, петляя среди смешанного леса, в коридорах медно-коричневых кедров, вывела нас к берегу полноводной реки. Постепенно удаляясь от воды, мы поднимались в горы, то совсем лысые, то поросшие широколиственными лесами. Сквозь густой ольховник мы пробились к подножию сопки, где бил холодный ключ. Место для ночлега выбрали под корнями поваленного бурей кедра. Дед Егор быстро насек ножом листья папоротника и устлал ими землю в небольшой сухой лощине. Я натянул палатку и развел костер.
Утром налегке отправились обследовать урочище. Надо сказать, что лесные угодья здесь отменные. На косогорах мы то и дело наталкивались на многочисленные метки, сделанные на кедровых стволах. Таежники прошлых лет, пользуясь дарами природы, понимали, что кладовые ее небеспредельны. Они брали только крупные корни женьшеня, а молодь оставляли расти. Но чтобы приметить место, где осталось новое поколение женьшеня, делали на кедрах затесы.
Сомнений не оставалось - где-то в зарослях прячется бесценный дар природы. Осматривая урочище, дед Егор зорким, наметанным глазом обнаружил женьшень у поваленной ветром елки. Среди окружавших его растений “корень жизни” выделялся прямой, стройной фиолетовой ножкой, бутончиком ярко-красных костянок. Заостренными палочками мы осторожно выкопали корень. Он оказался увесистым и желтым, как воск, и по форме напоминал человечка.
На следующее утро мы отправились на косогор, поросший дремучим кедром. Над тайгой разносились задорный свист рябчиков и цоканье белок. Вдруг среди деревьев и кустарников замелькали деревца со сломанными усохшими вершинками. Эти следы были оставлены браконьерами, которые искали женьшень порочным методом “заломок” кустарника и молодого подлеска. Корень они могли и не найти, а сколько надломанных деревьев оставили чахнуть в тайге! У таких горе-таежников не дрогнет рука взять и молодь женьшеня. Еще в нескольких местах попались высохшие ели с ободранными стволами. Виновниками их гибели также были искатели женьшеня. Они брали кору для устройства балаганов.
Следы, оставленные в женьшеневом урочище охотниками за редкими растениями, заставили нас задуматься: сохранилась ли плантация Дерсу? Мне вспомнились рассказы бывалых таежников о неожиданно обнаруженных плантациях женьшеня. Так, осенью 1940 года житель села Муравейка Иван Татьмянин охотился с собаками в этом урочище на кабанов. Собаки выгнали из дремучего кедрача на пойму огромного секача. Но когда Татьмянин подошел поближе для того, чтобы выстрелить, то невольно опустил ружье от необыкновенного зрелища, представшего перед ним совсем рядом, в десяти метрах от страшного зверя и своры собак, среди широколиственных амурских папоротников, стояли сплошным частоколом зеленые стрелки женьшеня, увенчанные букетиками розовых ягод. До кабана ли ему было тогда? По словам самого Ивана Павловича, в этот день он накопал полный солдатский вещмешок женьшеня. А самый большой корень весил более 300 граммов!
Однажды плантацию из 40 корней нашел лесник Иван Глушак. Тогда один из экземпляров потянул на 280 граммов. Вполне возможно, что одна из этих плантаций принадлежала Дерсу. А тот, как известно, подарил ее своему другу, писателю и ученому Владимиру Клавдиевичу Арсеньеву. Запись с точными координатами этого места хранилась в записной книжке путешественника. Но из-за болезни он так и не выкопал корни, а блокнот где-то затерялся...
Мы собрали рюкзаки, потушили костер и покинули урочище...
