Последнее “прости”

21 июнь 2006 Электронная версия газеты "Владивосток" №1967 от 21 июнь 2006

В вестибюле гостиницы “Владивосток” царило чемоданное настроение - первая группа актеров “Кинотавра” готовилась к отбытию в столицу. Так уж случилось, что именно на день отъезда была назначена наша встреча с Николаем Еременко. Последнее интервью могло стать итогом впечатлений популярного артиста после встреч со зрителями, с нашим городом. Короче, было бы о чем поговорить, сказать последнее “прости”. Тут-то и произошла сцена неожиданная, поначалу малоприятная, но весьма поучительная для нашего брата журналиста (да и сестры в том числе)

Вместо располагающей, такой притягательной улыбки Николая Еременко я заполучила словесный нокаут: “А у меня отпало всякое желание общаться с прессой! После публикаций в местной газете, где нас обвиняют в том, что мы-де обокрали город и спешим покинуть его с набитыми карманами... Простите, но разговора у нас не получится”. Нелепо было оправдываться за чьи-то пасквили, показывая удостоверение газеты “Владивосток”, с надрывным причитанием известной героини: “Невиноватая я!” Только и сумела выдавить из себя: ”Мне бы не хотелось, чтобы вы покидали наш город с таким настроением. Я испытываю крайнюю неловкость за нетактичную реплику коллег из других изданий, поверьте...”

В разговор включился Марк Рудинштейн: “Вы же рубите сук, на котором сидите, ребята. Можно сотрясать воздух лозунгами о спасении кино. Можно делать реальную попытку вернуть зрителя в кинотеатры, что мы и пытаемся сделать - рука об руку с вашим губернатором, а можно все изгадить необдуманным словом, что и происходит к нашему великому сожалению”.

На мое спасение подошел Владимир Вишневский: “Да что вы на нее нападаете. Буквально вчера мы очень симпатично беседовали, и не сомневаюсь, что интервью выйдет в печати без подвоха”.

* * *

Блиц-интервью с писателем-сатириком Владимиром Вишневским (БЕЗ ПОДВОХА).

- Скажите, Владимир, часто ли выезжаете с “Кинотавром” по городам и весям?

- Мы дружим с 93-го года. Все уже давно одна компания, члены одной семьи.

- Вы блистательный острослов, поэт, писатель. Ваши стихотворные опусы буквально растиражированы как шутливые лозунги и призывы. Наверное, достать книгу ваших стихов непросто?

- Я узнал, что в вашем городе есть в продаже моя последняя (дай бог, не последняя!) книжка “Вишневский в супе”.

- Звучит не слишком аппетитно...

- Содержимое вполне “съедобно”, уверяю вас.

- Донимают ли вас молодые поэты с просьбой отредактировать свои творения, писанные в вашем жанре?

- Я скажу вам, что сейчас начинающих поэтов негусто. Приоритетность этого дела потерялась. Мы были последними, кто еще сумел пробиться. Время обвала молодых поэтов ушло. Мы-то росли на “шестидесятниках”, у нас запал был покруче.

- Вы дарите друзьям эпиграммы? Едкие, кусачие или...

- Нет, мои эпиграммы всегда с улыбкой. Есть такой пианист Николай Петров. Мы давно дружим с ним. На его

55-летие я написал такую эпиграмму:

Ноктюрн сыграть

мы не смогли бы,

Но “Оду к радости” -

без слов!

Есть человечища,

есть глыбы,

А есть гармония -

ПЕТРОВ!

Но если честно, ужасно не люблю писать юбилейные стихи, а меня просят и просят... И куда деваться?

- Владимир, эта маска ужасно сосредоточенного на своих проблемах человека - сегодня случайность или вы так отгораживаетесь от стереотипа восприятия сатирика-юмориста?

- У меня что, настолько мрачный вид?

- А может, это погода с приморским дождичком омрачает вас?

- Нет, вам показалось. А к природе у меня никогда претензий не бывает. Хотя, как это ни банально, люблю лето. Как-то навеяло такие строки:

Удача жить в России,

при этом

быть на свободе,

особливо летом!..

* * *

Не могу судить, насколько заверения Владимира Вишневского подействовали на окруживших меня деятелей кино, но разговор начал менять русло.

- Николай Николаевич, - обратилась я к Еременко, - что для вас значит ВГИК спустя годы? (воспоминания молодости, на мой взгляд, должны были смягчить разгневанного собеседника).

- Я иногда бываю там, знаете, тянет, как на место преступления...

- Что же преступного вы совершили в стенах столь благородного заведения?

- Проживал и прожигал молодость. Разве этого мало?

- Вы лукавите, Николай Николаевич, что-то очень важное наверняка состоялось именно там?

- А впрочем, вы правы. Страшно гордился тем, что жил в общежитии в комнате, в которой в свои учебные годы жил Василий Шукшин. Для нас это многое значило.

- А кто жил в этой комнате после вас, кому эстафету передали?

- Мне стыдно признаться, но меня это уже не волновало.

- Боюсь делать глобальные выводы, но этим своим откровением вы ответили на вопрос: почему безразличных людей стало больше?..

- Разве вы задавали такой вопрос?

- По-моему, с его обсуждения начался наш разговор.

Тут начались раздача авиабилетов, подробности отправки, легкая суета.

- Будем прощаться? - и Николай Еременко протянул руку.

Маленький, непритязательный сувенир, который я прихватила с собой, нечаянно стал той связующей ниточкой, без которой всякое “прости-прощай” теряет искренность. Я из невольного объекта обличения стала лицом провожающим, желающим счастливого пути, машущим вслед рукой.

Достойного интервью, конечно, не получилось, но кинотавры улетали уже в другом расположении духа. Иногда это важнее, не правда ли?