Русский Пауэрс или тибетский многоженец?

История, которую рассказал бывший военный летчик Дмитрий Гончаров, показалась нам любопытной, хотя и вызвала большие сомнения в достоверности: слишком уж лихо, совсем по-романному закручен сюжет. С другой стороны советская действительность до сих пор изобилует белыми пятнами. А впрочем, пусть судит читатель.

- Я родился в 1934 году в небольшой деревушке под Сеулом. Отец и мать были крестьянами. Мне исполнилось пять лет, когда родители переехали на Сахалин в город Корсаков.

Отец стал работать на сетевязальной фабрике, а мама прислугой у богатого японца. Кроме корейцев и японцев здесь жило немало китайцев. Дети поселенцев общались между собой, затевали игры. Не знаю, как это получалось, но вскоре я мог разговаривать свободно со всеми сверстниками независимо от национальности.

Повезло мне и с учителем. Он хорошо знал не только корейский, но и китайский языки. Заметив интерес, учитель стал обучать меня иероглифам и китайской литературе. Мы много беседовали об истоках конфуцианства и буддизма.

В боях за освобождение Сахалина Советской армией я потерял родителей. Прибился к одной из воинских частей, где меня кормили и дали койку в казарме. Командир батальона Сергей Иванович Гончаров присматривался ко мне, познакомил со своей женой. Своих детей у них не было. Когда полк расформировали, Гончаровы усыновили меня и взяли с собой на Украину. Мы жили в Чернигове. Отчим работал начальником милиции, мачеха преподавала физику в политехническом институте. Здесь я окончил среднюю школу и поступил в Ворошиловградское высшее военное летное училище.

Уже на четвертом курсе я стал замечать интерес к себе со стороны начальника особого отдела. Иногда он вызывал меня, спрашивал о родителях, об отношении к войне в Корее. А вскоре в училище появились курсанты из Кореи, и меня, новоиспеченного лейтенанта, назначили инструктором.

Продвижение по службе шло быстро. В 1958 году меня направили служить в Приморье, в село Чугуевка. Перед этим прошло собеседование в Москве в главном разведывательном управлении. Меня предупредили, что я буду работать самостоятельно, по особому заданию. Командир полка об этом знает и обязан оказывать всяческое содействие. Подробные инструкции каждый раз я должен получать от уполномоченного из столицы.

В полку меня приняли радушно. Но офицеры не допекали расспросами, понимая, что мне уготована иная миссия, чем боевая подготовка и обычные учения. Мой самолет был постоянно зачехлен и выводился на взлетную полосу лишь в ночное время.

Да, в СССР тоже имелись аппараты, подобные “У-2”, на которых американцы безнаказанно совершали разведывательные полеты. В

61-м году один такой самолет-разведчик, которым управлял пилот Пауэрс, сбили наши ПВО.

Мой самолет имел потолок до 20 тысяч метров при скорости 2700. На крыльях и хвостовой части располагалась фотоаппаратура с мощными объективами. Внезапно вторгаясь в воздушное пространство какой-либо страны, этот самолет был гарантирован от атак истребителей или ракет ПВО.

Свое первое задание я получил уже через две недели после прибытия в чугуевский полк. Мне предстояло пролететь над островами Японии, снизиться над Окинавой, где находилась американская база, и совершить облет с фотосъемкой.

Первый полет произошел 12 мая 1958 года в 11 часов вечера. Я поднялся с аэродрома и в сопровождении трех истребителей приблизился к границам соседней страны. Могу признаться, что никакого волнения не испытывал. Все действия выполнял строго по инструкции. Возможно, американцы так и не узнали об этом визите.

В дальнейшем согласно приказам ГРУ я совершил еще несколько десятков полетов как в ночное, так и в дневное время суток. Производил фотосъемки американских баз на Гуаме, в Перл-Харборе, на Филиппинах. Совершил перелет с аэродрома Ключи на Камчатке через Аляску, Канаду, центральные штаты США, Европу и приземлился в Мурманске. Несколько раз барражировал над южным Китаем.

По приказу разведывательного управления я постоянно менял базовые аэродромы. После Чугуевки мой самолет обслуживался в Хабаровске, Благовещенске, Черниговке. Последнее свое задание я получил опять в Приморском крае - поселке Николаевка.

Это произошло в 1966 году. Мне присвоили звание полковника ВВС. Я был награжден орденом Ленина, двумя орденами боевого Красного Знамени, орденом Красной Звезды и еще несколькими медалями. Но перед полетами все подлинные документы я оставлял в особом отделе. Мне выдавался военный билет летчика КНДР на имя подполковника Дон Сен Гука.

Накануне задания я был вызван в Москву. Мне объяснили, что политическая обстановка накаляется. На границе с Китаем вот-вот возникнут инциденты. В пограничных районах Индии и КНР уже происходят вооруженные конфликты. В горных районах Китая, Тибете вспыхнула партизанская война. Мне давалось задание подняться в Николаевке, пересечь Китай в направлении Тибета, совершить несколько раз облет интересующего командование района и приземлиться в Ашхабаде.

Свой самолет я поднял в небо 17 мая 1966 года. Над Японским морем набрал высоту 20 тысяч метров, круто развернулся и взял курс в нужном направлении. Полет шел прекрасно. Уже через два с половиной часа я находился над местом, где по преданиям скрывалась загадочная Шамбала - место соприкосновения земной жизни с высшим разумом небес.

Снизился до тысячи метров над поверхностью плоскогорья. Совершил первый круг. Совершенно неожиданно метрах в ста над моим самолетом раздался какой-то громкий хлопок, и я увидел вспышку взрыва. Через несколько секунд самолет тряхнуло. Я обернулся и увидел, что у него нет хвостовой части.

Катапультирование произошло машинально. Я даже не помню, как приземлился. Это был крутой склон с узкой лентой реки на дне ущелья. В последнее мгновение почему-то подумалось: “Брахмапутра”. Наверное, вспомнился урок географии и рассказ учителя о том загадочном месте, где берут истоки великие азиатские реки.

Удар был так силен, что я лишился чувств. Сколько пролежал в бессознательном состоянии, не помню. Но когда очнулся, увидел себя в окружении вооруженных людей. Один из них листал мой военный билет.

Сомнений в том, что я выполнял дружественную им миссию, не возникло с самого начала встречи. Бойцы видели, как меня сбили ракетчики вооруженных сил КНР, расположенные в Лхасе. Партизаны уложили меня на носилки и понесли еще выше в горы.

В пещере горел костер из коровьих лепешек. Над огнем несколько женщин кипятили чайсуму - кирпичный чай с маслом и солью. Когда меня опустили на пол, они засуетились и поднесли две чашки. В одной был напиток, в другой - цзамба - заваренная ячменная мука, заменяющая тибетцам хлеб.

После выздоровления меня приняли в отряд, присвоив имя Сронцзан. Командир отряда Доконге Гамбо объяснил, что боевые части армии КНР знают о моем присутствии в Тибете и ведут прочесывание местности, пытая крестьян. По распоряжению далай-ламы меня должны сопроводить в Кашмир и провести в Индию, откуда я могу перебраться куда угодно.

Не знаю почему, никто не допытывался о моей миссии в Тибете. Считалось само собой разумеющимся, что я должен в любом случае отсюда выбраться. Правда, сделать это оказалось совсем не просто. Каждая попытка прорваться заканчивалась жестоким столкновением с регулярными частями.

И тогда командир отряда был вынужден сменить тактику. По стране распространили слух, что пришелец погиб в бою. Мне предлагалось жениться, остепениться, принять буддизм и на несколько лет забыть о своей прежней жизни.

Надо сказать, что семейная жизнь в этом районе довольно своеобразна. Например, если в семье несколько сыновей, то жену обычно приобретают за калым только для старшего. По мере подрастания братьев происходит их приобщение к браку. Связь свекра с невесткой считается вполне естественной. Напротив, в семьях, где большинство составляют женщины, приобретается один муж на всех.

Мне повезло. Богатая семья приняла меня как мужа для шестерых дочерей. Не буду рассказывать, насколько сложно приходилось делить супружеские обязанности. Главное, я оказался полезен этим людям. Несколько лет я просыпался с рассветом, изучил все премудрости нехитрой крестьянской жизни. Мог запрячь яка, вспахать поле, скосить урожай ячменя.

Я уже не надеялся вернуться на родину. Думал, что закончу свою жизнь на этой скудной и суровой земле, скормленный по обычаю пернатым хищникам. Но однажды меня вызвал Доконге Гамбо и объяснил, что китайцы забыли о моем существовании и теперь путь через Кашмир свободен.

Почти две недели отряд шел в направлении границы. Поздно ночью меня переправили через бурную горную реку. Индийским пограничникам я объяснил по-китайски, что являюсь советским офицером и прошу встречи с послом СССР.

Через несколько дней я уже был в Дели. А после короткой встречи в посольстве меня сопроводили на самолет родного “Аэрофлота”. В Москве я написал подробный отчет о своих приключениях. Обо мне доложили Леониду Ильичу, он принял меня и беседовал около часа.

Какое я оставил впечатление у генерального секретаря, неизвестно. Но вскоре мне предложили на выбор несколько городов с видом на жительство, кроме Москвы, Ленинграда и Киева. Отчим в ту пору уже умер, с мачехой у меня были холодные отношения, и я выбрал Ташкент, где надеялся сойтись с корейской общиной.

До 60 лет я работал на авиационном заводе ведущим конструктором. Все догадывались, что у меня необыкновенная судьба. Особый фурор я производил на коллег в дни праздников, когда надевал парадный мундир полковника ВВС с многочисленными наградами. Но никто не решался спросить, за что я получил ордена. В Ташкенте я женился. Жена русская, сын окончил Алма-Атинское пограничное училище.

Жить мне, по-видимому, осталось недолго. Побывал на Курилах, где служит сын. В Чугуевке встретился с офицерами, рассказал о своей службе. Посетил Николаевку. Сейчас поеду в Хабаровск и Благовещенск...