Что случилось с “самой читающей страной”?

Когда–то я любил устраивать походы в книжные магазины. А потом перестал. Тому есть разные причины. И магазины начали все больше ориентироваться на читателя “ниже среднего”. Например, от огромной “Академкниги” во Владивостоке остался лишь небольшой отдел, еще продающий научную и учебную литературу. Но главное, я нашел себе другую “мекку” – книжный рынок в доме культуры железнодорожников

Место известное. По выходным дням и сам ДК, и подходы к нему забиты толпами продавцов и покупателей книг, кассет, лазерных дисков... Но разговор наш – не столько о книжных развалах, сколько о явлениях более масштабных.

В первый раз я немного ошалел от моря книг – любые авторы, любые темы, выбирай, пока не надоест или пока деньги не кончатся. Ничего запретного. Хочешь “Кама–сутру”? Пожалуйста! Хочешь не доступную раньше любую “реакционную” и “чуждую” философию? Нет проблем! Эмигрантскую поэзию? Выбирай в любой обложке и любом формате!

Но вскоре что–то во мне запротестовало.

Вести торговлю внутри ДК может позволить себе не всякий. Поэтому, как уже было сказано, много книг продается снаружи. И вот здесь–то и пошел я удивляться. Те, кто стоит на улице (причем частенько и в мороз – лето–то не круглый год), вовсе не производят впечатления людей, неплохо прирабатывающих на выходных. Напротив. Это часто бабушки, которым уже не до книг и которым хотя бы поесть сегодня. Вот и несут на ярмарку книги, с любовью когда–то собранные, чтобы отдать их за бесценок. Ну, например... “Мертвые души”. Литературный памятник, бессмертное творение и так далее. Так вот - это творение на 5 (пять) рублей тянет. И не берет никто. Вообще почти вся серия “Классики и современники” больше чем пятерку–десятку не стоит.

Еще пример. Купил я книгу Виктора Некрасова, которую несколько лет назад и достать–то нужно было постараться (подтверждение – затрепанные библиотечные экземпляры), тоже за пять рублей. Мне сказали “спасибо” таким тоном, которым обычно благодарят за милостыню. А что ответишь? “Пожалуйста, мне нетрудно”? И радуешься, что “оторвал” книгу за копейки, и мрачнеешь одновременно.

Вот внутри ДК – дело другое. Важно ходят здоровые дяди, продавая книги, которые достают по каким–то своим каналам. И цены соответствующие. Причем непонятно, что от чего зависит, "лица самодовольство" - от цен или наоборот. Во всяком случае, зависимость прямая. Эти, думаешь про себя, все о книгах знают. Но... послушать их перекрикивания: "Слушай, ты знаешь, кто такой Вампилов? Никогда не слышал!"

...Гуляя по ярмарке, я как–то незаметно разделил книги на несколько категорий. Вон, например, яркообложечный прилавок, такой и за километр увидишь. Это литературная попса – детективы, боевики, дешевые переложения популярных фильмов. На обложке непременный пистолет и дама без штанов. Нет, мне туда, где все потусклее да позатертее – старые наши книги, пролежавшие иногда и по 50 лет на чердаке. Попса (литературная и всякая) всегда одинакова. А здесь словно прибой после шторма – никогда не знаешь, что вынесет следующая волна. Рядом с гегелевской "Эстетикой" 1933 года издания и мемуарами Колчака мелькнет и шедевр соцреализма – скажем, незабвенная "Малая земля" Леонида Ильича. И разумеется, новинки, новинки, новинки. Только здесь можно найти "собственно литературу" – определим это так. Или "классику" – сейчас все более–менее серьезные литераторы числятся в "классиках".

Следующая категория – так называемые эзотерические книги. Я спросил у осведомленных: "Что это значит?" – "Книги для немногих, книги не для всех". Сразу же подумалось: "А есть ли книги для всех? Все ли читают, скажем, Пастернака или Блока?" Потом, правда, заглянул в словарь. Оказывается, эзотерика подразумевает еще и особые знания и умения, которые закрыты от непосвященных и передаются лично от учителя к ученику. Но тогда сама идея свободной продажи книг должна быть для "эзотериков" неприемлема. А книг – море. Да вы их знаете: "Диагностика кармы" и подобные. Меня особенно заняла книга (не совсем из этой категории, но все равно), где "расшифровываются" песни Высоцкого. Оказывается, в своих песнях Владимир Семенович заложил сведения о всем составе нынешнего правительства и не только (правда, он об этом сам не знал), "специалистами" все это легко распознается. Вот только наперед угадать ничего не получается.

Идем дальше... Много появилось полезной в практическом отношении литературы от "Совершенствования женской сексуальной энергии" до "Как самому забить гвоздь". Я утрирую, конечно. Эти книги очень нужны.

Полноправную категорию составляют фолианты по всевозможным компьютерным программам и сетям. Эти книги, кстати, и стоят дороже всего. Что еще? Учебное. И "Золотые сочинения", сейчас уже верный залог двойки, и учебники. Много философских изданий. Последний писк учебной моды – школьные дневники с Лёвочкой ДиКаприо на обложке.

И, наконец, технические пособия. "Справочник молодого паяльщика", "Как стать специалистом–коротковолновиком". Сюда же – "Основы военно–морской психологии". А вон лежит целая библиотека фотографа. Видимо, старая профессия уже не кормит.

Иногда я встречал на ярмарке прилавок с "Библиотечкой русского патриота". И идеи–то правильные, да только названия больно отталкивающие: "Краткий курс фашизма", например. Воистину, как сказал Солженицын, горе стране, где слово "патриот" считается чуть ли не бранью.

По книжным развалам интересно даже просто побродить, поглазеть на самые разные заголовки и обложки. Например, "Культура парламентской речи". Давно пора, не правда ли?

Когда все позволено

Обратимся теперь к времени более близкому. Еще недавно интеллигенция стонала: "Отмените цензуру!" Отменили. Пушкин говорил, что свобода печати наступит тогда, когда издадут Баркова. Битов то же самое говорил про Юза Алешковского. И что же – издали! Ну, конечно, не сразу. Бум начался на рубеже 80–90–х. Солженицын, Гумилев, Домбровский, Рыбаков, Пастернак, Набоков, Шаламов и десятки других. Это о том времени Жванецкий сказал: "Сейчас читать интереснее, чем жить!" Почтовые ящики ломились. Толстые журналы выпускались миллионными тиражами, но все равно подписки на всех не хватало. Я нашел в номере "Знамени" за март 1987 года (номер был недавно продан библиотекой за копейки) листочек, куда заносились имена читателей. За два года журнал брали читать 20 человек (еще наверняка и знакомым давали)!

И вдруг интерес схлынул. Или мода прошла? Нет, это была не только мода. Но неужели люди тянулись к книге лишь потому, что она была под запретом? Не хочется так думать. Да, свежий воздух больше ценит тот, кто его лишен, но все же искусство держится не на запрещении. "Любовник леди Чаттерлей" получил известность главным образом потому, что был запрещен во всех странах. После снятия скандального ореола был благополучно забыт. Но неужели не достойна другой участи русская литература, выживавшая и за колючей проволокой? Прогремел было миллионными тиражами "Архипелаг ГУЛАГ", а потом и от него отмахнулись: "Несовременно". А давно замечено, что нет будущего у народа, не ценящего прошлого.

Ринулись было читать "Лолиту" Набокова, да разочаровались – там, оказывается, не одна "клубничка". Лучше мы почитаем на ту же тему, но попроще да понагляднее – кого–нибудь из новоявленных "властителей дум".

С исчезновением цензуры исчезла и строгая корректура – книги без орфографических ошибок нынче редкость. Но не это главное. Главное то, что пропало чувство позволительного и непозволительного в печати. Можно сказать, что слово "непечатный" устарело: сейчас печатно все – от чуть ли не академических "Словарей русского мата" до сборников откровенно похабных анекдотов.

Подобная вседозволенность сказаться не замедлит. Тот язык, который сейчас везде слышен, с языком Пушкина и Толстого имеет мало общего. Это смесь американского английского из боевиков c площадной руганью. Недаром выражение "сказать по–русски" приобрело такой узкий и не делающий нам чести смысл.

Поток партийной литературы, поглощавший жемчужины настоящего искусства, сменился другим потоком – пошлости, ширпотреба и безвкусицы. Вроде бы сейчас лучше: в конце концов, никто ничего не навязывает, выбирай что хочешь. А есть деньги – и свое издавай, никаких тебе цензоров–редакторов (у меня среди знакомых есть такие "сами себе издатели"). Но остается фактом, что в советское время настоящая литература жила, хоть часто под прессом режима или нелегально. О нынешнем времени этого нельзя сказать категорично. К тому же наплыв похабщины формирует, хотим мы этого или нет, наши вкусы. Переплывая реку, нельзя остаться сухим. А тех, кто родится в этой реке (читай: следующее поколение), и вовсе можно пожалеть.

Возражение про "трудный период" не проходит. Назовите хоть один легкий период в жизни нашей страны! Но и в революцию, и в войну литература жила. А сейчас – страшно сказать – и в "Литературной газете" литературы почти не осталось.

Тиражи

Конечно, можно считать, что все это – мое особое мнение и что я выбираю только те факты, которые соответствуют моей предвзятой точке зрения. Может быть, просто книг издается столько, что они вполне удовлетворяют "армию читателей", по–прежнему многомиллионную? К сожалению, моя точка зрения возникла после того, как я столкнулся с фактами.

Например, тиражи. Пожалуй, их можно назвать объективным показателем спроса. Давайте смотреть: за последние 5–8 лет тиражи понизились в несколько раз. Раньше тираж в 200 тысяч был самым рядовым. Сейчас ему соответствует, пожалуй, 10–тысячный. Я не поленился заглянуть в выходные данные книг последних лет издания и не нашел тиража выше тридцати тысяч (ну, конечно, есть и стотысячные, но очень мало). Потом посмотрел старые тиражи: Шукшин – 2 миллиона, Есенин – 7 миллионов! И при этом Шукшина было не достать. Сейчас тот же Шукшин – 10 тысяч, Есенин – 10 тысяч, Шаламов (первое собрание сочинений!) – 10 тысяч экземпляров... Спокойно, без ажиотажа лежат на прилавках. Толстые журналы типа "Нового мира" и "Знамени" тоже свои миллионные и полумиллионные тиражи снизили до 11 тысяч ("Знамя") – меньше, чем у городской газеты.

Правда, раньше тираж определялся еще и "социальным заказом", и было так, что правильная, "идейно выдержанная книга", изданная миллионным тиражом, не находила покупателя (бесчисленные "марксистско–ленинские философии" и прочие "колхозные Илиады"). Но хорошие книги, у которых был все–таки чаще незначительный тираж (например, "Мастер и Маргарита"), расхватывались с ходу. Напомню, что этим "незначительным" тиражом был обычно 200–тысячный. Сейчас "Мастер и Маргарита" не исчезает с прилавка – это при 10– и 20–тысячном тираже и вполне "божеских" ценах. Даже книги, ходившие в самиздате и переписывавшиеся от руки, теперь никак не выделяются. Можно пойти на ярмарку и купить именно то, что наметил, а не то, что "выбросили", как говорили раньше. Конечно, это удобно. Но "за державу обидно", простите за высокопарность!

В книге известного дореволюционного книголюба Либровича говорится, в частности, что, когда частями выходила из печати "Анна Каренина", публика буквально осаждала типографию, надеясь достать только что изготовленные гранки очередной части романа. Боюсь, сейчас мы читаем шедевр Толстого только в школе, по обязательной программе.

Всемогущий рынок

...Еще одна примета сегодняшнего книжного рынка – всевозможные серии: поэтические, мемуарные, исторические, философские... Действует безошибочно. Многие покупают книги не потому, что хотят приобрести именно этого автора, а потому, что уже есть дома что–то из этой серии и хочется собрать ее всю.

Между тем книги одной и той же серии могут быть совсем из разных "опер". Так, мне попалась серия "Легенды любви". Посмотрел, полистал. Первый выпуск – Анна Ахматова и Николай Гумилев. Второй – Лео ДиКаприо и Кейт Уинслет. Чего удивляться – рынок...

В гуманитарном корпусе ДВГУ тоже продаются книги. Сначала продавал какой–то усатый книголюб, но заламывал такие цены, что дело его не шло на лад. Это и понятно – откуда у студентов деньги? Но вот его сменила женщина с продукцией издательства ДВГУ по низким ценам (например, том Гумилева страниц на 500 – 5 рублей). Думаете, пошло лучше? Продавщица говорит: "Раньше еще и газеты продавали, но студенты их не читают. Да и книги не берут". В том же здании в читальном зале начали продавать "Роман–газеты" конца 80–х – то, чем страна еще недавно зачитывалась. Самые разнообразные имена: Пикуль, Солоухин, Рыбаков... Тиражи – от 2,5 до 3,9 миллиона экземпляров. Я спросил о цене и не поверил своим ушам. Пятьдесят копеек! Стакан чая стоит дороже. А я–то думал, что после августа 98–го на пятьдесят копеек ничего нельзя купить. Оказывается, можно. Ради интереса посмотрел в выходных данных цену "Роман–газет", по которой они продавались 10 лет назад (тогда, если помните, на каждом издании указывали цену), – от 1 рубля 10 копеек до 1 рубля 42 копеек! Нонсенс: сейчас они не только относительно, но и абсолютно дешевле. А тогда на этот рубль можно было 5 буханок хлеба купить. Книги были довольно дешевые, чтобы быть доступными (их выпускало государство). Сейчас они дешевые тогда, когда не берет никто. Цены свободные, но рынок, как говорится, диктует...

Произошла полная переоценка ценностей. "Собор Парижской Богоматери" Гюго – 3 рубля (но, правда, и книга потрепанная). Заметки академика Лихачева – 7 рублей. 22 тома Вальтера Скотта, дефицит 10–летней давности, идут по десятке за том. Вернее, даже не идут – не берет никто. "Бедные люди" – 3–7 рублей. "Воскресение" – 5 рублей, "Герой нашего времени" – 5 рублей. Переписка Пастернака – 3 рубля. "Жизнь и судьба" Гроссмана – "рублей 8, можно и скинуть". Все книги в хорошем состоянии. А те же самые издания последних лет зашкаливают и за 50, и за 70 рублей. Похоже, что только из–за красивой обложки или суперобложки.

Или вот: женщина продает 12 томов Тургенева. "Бери, сейчас так книги уже не делают! Мелованная бумага, переплет – сам видишь, какой. За 12 томов – 120 рублей. Будешь брать – сбавлю. Денег нет? У меня тоже нет. Были бы, ни за что не понесла бы эти книги на рынок".

Время соединило на прилавках и газетных подстилках несоединимое. (Я говорю в основном о торговле снаружи ДК; внутри продаются большей частью новые издания по соответствующим "рыночным" ценам.) Лежат они, ненужные книги нашей многострадальной литературы, в таких сочетаниях, что представить трудно: Платонов, Домбровский, Бунин, Паустовский рядом с Симоновым, Кочетовым, Фединым, Кожевниковым. И все одинаково дешево, уныло и невостребованно.

...Конечно, не все потеряно. Уважение к книге у нас все–таки осталось. Вот американцы давно уже перешли на карманные издания: почитать где–нибудь в поезде и выбросить. Часто чтение книг они заменяют чтением рецензий.

Но и мы, похоже, идем к этому же. Припомнился анекдот о том, как два товарища выбирают подарок третьему. Один говорит: "Книга – лучший подарок! Давай подарим книгу!" А второй отвечает: "Нет, книга у него уже есть..." Очень опасаюсь, что следующее поколение юмора этого анекдота не поймет. Действительно, зачем вторая книга?

Сгущаю краски? Возможно. Но, к сожалению, не без основания.

Утешает одно (хочется сказать по–маяковски): если книги продают, значит, это кому–нибудь нужно? Значит, кто–то их покупает?