Дивизия несбывшихся надежд
Подъезжаем к учреждению УЦ-267/10, женской колонии, что расположена в селе Горном. Нас встречает поржавевший, с выцветшими буквами плакат: "Стой! Опасная зона, стреляем без предупреждения". За первым рядом колючки ровняет контрольно-следовую полосу группа осужденных, за ними, спрятавшись от палящего солнца под зонтом, наблюдает молодой конвоир. Прямо напротив исправительного учреждения в детском саду гуляют дети. Рядом зазывает оптимистичная вывеска круглосуточного ларька - "Надежда".
Заходить в колонию нам не страшно. Мы точно знаем, что скоро выйдем оттуда. Самое неприятное чувство возникает в момент, когда за спиной тяжело захлопываются стальные решетки проходного пункта. Все, мы в зоне.
В зоне падки на “Соблазны”
На территории женской колонии располагаются несколько жилых корпусов, снаружи напоминающих студенческие общежития, столовая, медсанчасть, баня и производственные помещения.
Это исправительное учреждение считается “красной зоной”, здесь власть полностью принадлежит администрации. Жесткий контроль обеспечивает... видимую свободу осужденным. Внутри колонии нет ограждений, охрана ходит без дубинок, женщины непринужденно гуляют по территории, кто-то беседует на лавочках. За порядком присматривают и представители секции дисциплины из осужденных. В ШИЗО (штрафном изоляторе) во время нашего приезда находилась лишь одна женщина.
Этому исправительному учреждению 57 лет. Естественно, кое-какие строения уже требуют ремонта. Вообще бытовые условия в женских колониях гораздо хуже, чем в мужских. Там все проблемы решают сами осужденные - мастера на все руки. Плюс мужской зоне всегда больше помогают сочувствующие с воли.
Но женщины даже в зоне остаются женщинами. В мужской - одинаковые бритые затылки, темно-синяя роба, в женской отличить осужденную от представителя администрации непросто. Форменную одежду, кирзовые сапоги и белые платки в колонии не надевают с начала 90-х. Но, похоже, скоро форма будет введена вновь. Этапы идут “голые”. Гражданская одежда, белье есть далеко не у всех. Мы и здесь почувствовали социальное расслоение: кто-то носит приличный спортивный костюм, хорошее платье и даже шляпку. Другая - плетется в полуразвалившихся туфлях с чужой ноги и в линялом халате.
В каждом общежитии “десятки” живут по 100-130 человек. Кровати здесь двух-трехъярусные. По режиму днем на постель садиться нельзя. “Эх, - вздыхает завхоз Ира, - лишили единственной радости - сна”. У многих наволочки с вышивкой, оборки на одеялах, на тумбочках зеркала и мягкие игрушки, на подоконниках обязательно стоят горшки с цветами. С одной стены, прищурившись, смотрела Маша Распутина.
У каждого отряда есть своя комната отдыха с телевизором. В зоне любят передачи “Человек и закон”, “Тема”, “Примите поздравления”, обязательно смотрят сериалы.
Одна из комнат - просто как с картинки. Осужденная мастерица выложила камин и каменный дворец, заполненный бумажными фигурками. На стене - ковер с изображением Иисуса Христа. Этот ковер четыре месяца женщины ткали иголками от капельниц.
Кстати, бога в колонии уважают. Есть своя молитвенная комната. Представители разных конфессий потянулись сюда с литературой и проповедями. С этим нет проблем, а вот обычное среднее образование имеет меньше четверти осужденных. 10 лет назад были в женской колонии школа и ПТУ, потом настали трудные времена перемен и администрация района прекратила финансирование школы. Теперь будут ее восстанавливать.
Именно в зоне многие вспоминают, что могут читать, поэтому, по словам заведующей клубом Вики, ходят в библиотеку почти все. Правда, книги здесь в основном старые, а хочется любовных романов.
Живут осужденные активной культурной жизнью. Регулярно проводят конкурсы, выезжают с кукольными спектаклями и концертами по селам. Нам повезло поприсутствовать даже на открытии традиционной летней спартакиады. Эх, живи - не хочу...
Люби меня, как я тебя...
Идем по территории колонии, взгляд упирается в спину идущего впереди крепкого, коротко стриженного “качка” в спортивном костюме. Первая мысль: что здесь делает мужчина? Потом понимаешь, что это вовсе не он.
Однополая любовь в зоне есть, от этого не скроешься. Только было время, она демонстрировалась чуть ли не с вызовом, а теперь все больше скрывается. Хотя и не всеми. Открыто обнимающиеся парочки никого не удивляют.
Иные женщины после освобождения выходят к мужьям с еще не “остывшими” от поцелуев губами. Законной половине приходится чуть ли не силой забирать их домой. Но и после жизнь не клеится. Освобожденная верно ждет свою подругу, заботится о ее детях. Правда, крепких семей в колонии не так много.
Один из примеров - семья сторожа Ани. Недавно ее понизили: перевели из прачек охранять ворота столовой. Оказывается, к ней слишком часто любовница бегала, отвлекала от работы. Они познакомились здесь же, когда отбывали срок. Вышли вместе, жили семьей, а потом опять парой сели за драку.
И в свое прошлое с тоскою загляну
Лица здесь разные. По иным сразу видно - в зоне не впервой, однако есть и молодые с румянцем в щеку женщины, вполне приличные бабушки, таким на скамеечке у дома сидеть да внуков нянчить. Вот хотя бы Вера Ивановна, певунья, участвующая во всех концертах колонии. Ей 62 года, шесть лет уже отсидела, впереди - еще почти три. Вера Ивановна - типичная пенсионерка: опрятная, живо интересуется политикой, любит посудачить. Сидит за убийство мужа. Попросила знакомого слегка поколотить супруга, а тот его взял и зарезал. О своем бывшем рассказывает Вера Ивановна спокойно. Говорит, жизни в семье не было никакой. На старости лет муж стал сильно пить, наркоманил. Уходила от него несколько раз, а он, пытаясь ее вернуть, душил свою родную бабку-инвалида, что жила вместе с ними. Ни милиция, ни “скорая” мужа уже не забирали, вот и пришлось его приструнить...
По словам начальника колонии подполковника внутренней службы Александра Грифа, сегодня примерно 80 процентов осужденных - жители обедневших сел, многодетные матери, которых на преступления толкает безнадега. Села разорены, работать негде, а значит, нечего есть. Украдет женщина у соседки два мешка картошки или пару куриц, чистосердечно признается, и даст ей за это наш гуманный суд... три года.
Конечно, далеко не все здесь безвинно пострадавшие. В основном женщины попадают в исправительное учреждение за кражи, разбой, бытовые убийства.
Страшно в колонии становится тогда, когда начинаешь листать дела осужденных. Вот она, Люда, как сейчас вижу, сидит передо мной. Стройная симпатичная девушка с тихим голосом и мягкой улыбкой. Люде 24, семь последних лет она провела в колонии. До конца срока еще три года. Дома Люду ждут родители. О своем преступлении она говорить отказывается. Читаю дело.
Это была их третья квартирная кража. С напарницей взламывали двери, забирали вещи. Люда присмотрела квартиру знакомых побогаче. Когда они открывали дверь, неожиданно с улицы вернулся 8-летний сын хозяев. Мальчик, хорошо знавший девушку, без опаски пустил подруг в дом. Напарница предложила уйти, но Люда решила довести дело до конца. Она увела мальчика в ванную, задушила и для верности добила гвоздодером.
Жестокость женщин с мужской не сравнится. Убить свою мать, детей - в мужских лагерях такие случаи из ряда вон, в женских - обычное дело. Причем если раньше в колонии к детоубийцам относились с осуждением, то в последние годы вполне терпимо.
Так грустно, что хочется курить
Нас, чужаков, в зоне изучают пристально. Улучив минутку, к фотографу подходит девушка: “Угостите сигаретой”. Тот протягивает пачку... Одно движение пальцев - и полпачки как не бывало. Ловкость рук, и никакого мошенничества!
C куревом в исправительном учреждении проблема. Отоварка в магазине раз в месяц, сюда завозят самые простые продукты, на которые хватило заработанных колонией денег. В тот день, когда мы заглянули в магазин, на прилавке одиноко стояла железная кружка за 2.60, рядом зубная щетка за рубль, несколько коробков спичек, печенье, масло, из-под прилавка достали дефицитную “Приму”. Ее-то и курят, да еще махорку, что продается в небольших пакетиках по 2.50. Вспоминают особенно трудное для исправительного учреждения время, когда почти не закупали сигарет. Администрация считала: курево - не хлеб, а осужденные мучились: нам хлеба не надо.
Как пояснила нам Ирина Ющенко, капитан внутренней службы, начальник воспитательного отдела, государство на одного осужденного выделяет в день 1 рубль 20 копеек. На эту сумму человека нужно накормить завтраком, обедом и ужином, не говоря уже о расходах на медикаменты, постельное белье и так далее. Так что каждое исправительное учреждение зарабатывает как может. Женская колония, увы, может немногое. Оттого и ест слабо.
В день нашего посещения на ужин давали суп из разнорыбицы, четверть черного хлеба, чай. Попросила попробовать пайку, присела на лавку за стол. Женщины внимательно следили за мной и тут же набросились: “Скажите, вы - человек с воли. Это есть можно?”. Если честно - через силу. В жидком супе на воде плавали несколько кусочков картофеля, мне досталась даже рыба, которой не оказалось в железных мисках соседок. Хлеб пекут в колонии. Удобнее всего из него делать фигурки - лепятся быстро.
На пенсию жить можно только здесь
Много лет это исправительное учреждение славилось своими швеями. Фирменное постельное белье, платья, халаты, ночные сорочки, рабочие костюмы - все это шилось в большом количестве. Сейчас и хочет колония заработать, да не на что закупать ткань. Спасают госзаказы. Шьют форменные рубашки, кители, брюки, фуражки, пальто. В основном работают по бартеру. Оплата - консервами, кирзовыми сапогами. Рукавицами рассчитываются за уголь и электроэнергию. Любому заказчику здесь рады. Слух о мастерстве швей облетел уже весь Михайловский район, едут сюда жители с индивидуальными заказами. Цены на работу - мизерные, иначе колонии не выжить, отпугнешь заказчика.
Один рабочий день высокооплачиваемой швеи стоит 9 рублей 17 копеек. Большинство довольствуется двумя-тремя рублями. На заработанные деньги отовариваются в магазине.
Помимо прочего здесь держат большое подсобное хозяйство. Мясо идет туберкулезным больным. С огорода на стол собирают картофель, капусту, помидоры, огурцы. Есть сад. В нем персики, абрикосы, яблоки, груши, так что варенье в исправительном учреждении тоже свое.
Но все равно занятий на всех не хватает. Лишиться работы - одно из самых страшных наказаний. Все удобства, льготы и поощрения женщины зарабатывают трудом и хорошим поведением. Хочешь перейти на облегченные условия: спать в проходе (место в углу) на нижнем ярусе, больше покупать в магазине, получать посылки потяжелее, чаще ходить на свидание, съездить на 12 дней в отпуск домой к родным, выйти по условно-досрочному - работай!
Примерным поведением можно заслужить особый родительский день, когда родственники могут пройти в колонию, посидеть на кровати, на которой спит их дочь, жена, мать. Добровольные взносы, вырученные от посещения, идут в общественный фонд, на них потом покупаются краска для ремонта, электрические плитки, телевизоры. Правда, родственники есть не у всех и далеко не каждый из них может делать взносы в фонд. Зона нынче нищая. Самыми богатыми, как ни странно, здесь оказались пенсионеры, регулярно получающие пенсию.
В колонии нет места суициду
Побегов из “десятки” не было давно. Многие не то чтобы бежать, выходить по окончании срока боятся. На воле у них нет ни дома, ни работы, ни родного плеча.
- У меня готовится выходить по условно-досрочному 20-летняя девочка. Здесь она два года. Украла у соседей телевизор, нужны были деньги на наркотики,- рассказывает Любовь Сергеева, подполковник внутренней службы, начальник отряда, проработавшая в этой должности 25 лет.- Девочка прекрасная, любит музыку, танцы, отлично рисует. Сама признается: хорошо, что ее так жизнь встрепенула, о наркотиках и мысли нет, но мать ей не верит. Отказывается принять домой, а на улицу мы отпустить ее не имеем права - пропадет человек!
Раньше у колонии были шефы, которые помогали освободившимся женщинам трудоустроиться на фабрики, заводы. Теперь кругом безработица. Так что процентов 30-40 побывавших в зоне возвращается сюда вновь. Некоторые только здесь могут поспать на белых простынях, не заботясь о том, как достать кусок хлеба.
Последние месяцы колония замерла в ожидании амнистии, пришли документы, и все приуныли - большинство под амнистию не попало.
- Амнистии обязательно нужны,- считает Ирина Ющенко.- Иногда нас упрекают, что мы, так заботясь о своих подопечных, забываем о потерпевших. Нет, о них мы помним всегда. Просто для нас каждая из этих женщин сначала человек, а потом осужденная. У каждой из них была своя трагедия, которая и привела в конце концов сюда. И чтобы она не повторилась, их необходимо отогреть сейчас. Вернуть детям, обществу не преступницу, а человека. Ведь с любой, самой озлобленной, можно найти общий язык. Неисправимых нет.
Жить нормальной жизнью, имея за плечами такое прошлое, можно, но сделать это трудно. Для тех, кто имел крепкую семью, хорошую работу, друзей, попасть в колонию равносильно смерти. Первое время голову не могут поднять: все, жизнь кончена.
33-летней сдержанно-настороженной Ольге так тоже казалось. В колонии она три года, впереди еще столько же. До зоны Ольга занималась предпринимательством, была обеспеченной, ухоженной дамой. Муж - красавец, дети - умницы. Села Ольга за организацию грабежа: подсказала вышибалам адрес коммерсантов. И все обрушилось. Муж сразу подал на развод. Сейчас Ольга надеется выйти “по помиловке”, снова организовать свое дело. Больше всего ее тяготит то, что в колонии ты всегда находишься на виду и ни минуты одна. Именно поэтому во всех исправительных учреждениях так мало самоубийств - негде уединиться.
Когда все 1262 осужденные выходят отрядами, выстраиваясь на перекличку, мороз идет по коже: дивизия нашей морской пехоты не столь многочисленна.
...Покидая колонию, каждая из них получает билет до места осуждения и конверт с минимальной заработной платой. Что ждет впереди?..
