Я ПОНЯЛ, ЧТО СВОБОДА - ЭТО ВОЗДУХ
Молодость бывает безрассудна. Ради остроты ощущений некоторые готовы на самые необдуманные поступки. Вот только расплата за них бывает невероятно тяжела. Олег Д., у которого все складывалось прекрасно, поступил на престижный факультет университета, дружил с красивой девушкой, имел хорошую семью - по собственной глупости в одночасье разрушил все. Говорят, что умные люди учатся на чужих ошибках. Может быть, рассказ Олега о пережитом остановит хоть кого-то из любителей острых ощущений
Пути одноклассников разошлись
Под стражу их взяли в Ханкайском районе. Обвинили по ст. 146, ч. III УК РФ - разбойное нападение. Это значит - от 8 до 15 лет лишения свободы. Двоих ребят сразу отпустили под залог, а Олега, который не признавал своей вины, направили в изолятор временного содержания. Там он провел 20 суток.
- Я три дня не мог притронуться к еде, от одного запаха выворачивало. Правда, оказалось, что по сравнению с тюрьмой там кормили еще хорошо. Дубаки (охранники) к арестантам относились нормально. Если ведешь себя спокойно, то тебя не трогают. Там ведь деревня - не город. Многие заключенные с теми же охранниками в одном классе учились, просто потом дороги их разошлись: у одних - в лагерь, у других - в милицию.
В изоляторе я познакомился с Джоном Хрипатым. Этот вор много сидел и многое видел. Он рассказывал о законах, по которым мне, возможно, предстояло жить в дальнейшем. Здесь же я получил и первый впечатляющий урок.
Однажды один из заключенных после параши сразу схватил поданный через кормушку хлеб. И жестоко поплатился за свою нечистоплотность: его избили и заставили съесть две буханки. Оставался последний кусок, но, видимо, у парня живот прихватило - побежал на парашу и выронил ломоть на пол. Его опять, еще более жестоко избили. Никогда не забуду, как он сидел на ведре, давился хлебом и плакал. После этого ему отвели спальное место возле туалета. Хлеб - это святое. Я это запомнил.
После 20 суток предварительного следствия Олега отправили в уссурийский следственный изолятор.
- Этапом уходило человек тридцать. Перед выходом нас проконсультировали: “Шаг в сторону - попытка к бегству, стрельба без предупреждения”. Никогда не думал, что могу попасть в такую ситуацию - как в американском боевике. Коридор из вооруженных автоматами ментов - путь к автозаку. Бежишь, сердце замирает, боишься даже голову повернуть. В машине тесно, воздух спертый. На вокзале уже ждет спецвагон - “столыпин”. Через три часа тюрьма. И шок. Я попал в место, о котором знал лишь понаслышке.
И вот отстойник, то есть камера, в которой содержат новоприбывших. Серые стены, железные нары. Две приваренные к полу пластины - стол. Камера, в которую я попал, рассчитана на 25 человек, было в ней 120. Матрасы лишь у избранных, о простынях оставалось только мечтать. Но недаром говорят, что человек - такое животное, которое ко всему привыкает...
“Петух” не мог даже говорить
В то страшное время Олег ни о чем, кроме свободы, думать не мог. А все случившееся он считал обрушившимся на него роком и невезением: “Как круто не повезло. Годы без друзей, без родных, образование - к черту. Вся жизнь всплывала в мозгу. Думал, что доведись заново родиться, жил бы совсем по-другому. Все зеки считают себя невиновными. Каждый ищет хоть какое-то оправдание в собственных глазах, друг другом никто не интересуется. Поначалу, видя свободу сквозь решетку, испытываешь сильный психологический стресс. Но постепенно горячка проходит, начинаешь реально воспринимать окружающее”.
Поскольку Олег виновным себя не признавал, его после отстойника определили в “тройник” (камеру, рассчитанную на троих) к “красным”. “Красные” - это заключенные, сотрудничающие с милицией. Они должны были узнать у Олега “правду”, так как следователь ему не верил. Под “тройником” располагалась “бочка” (одиночная камера) для буйных. “Пол камеры постоянно покрыт водой. Склизкие стены, ужасная сырость... Арестантов там не кормят, запрещают брать с собой личные вещи. Однако бунтарей выручают другие заключенные - передают через выдолбленные в стенах отверстия продукты, сигареты, спички. Эти отверстия (по-тюремному “кабуры”) маскируются: в дырку вставляется картонка, которая покрывается кирпичной крошкой”.
С “красными” Олег просидел 10 суток. Ничего интересного из него не вытянули, поэтому перевели в общую камеру.
- Зашел, поздоровался. На меня смотрели 40 пар оценивающих глаз. На воле я не встречал таких грустных и мрачных лиц. Мне сказали, что я должен пойти на “поляну”. Там ответственному за камеру я рассказал о себе, о своей жизни на воле, он и определил мне место в камере. Мне повезло - выделили место на кровати, хотя на 40 человек коек было только 20. Спали по нескольку человек на одном месте.
Начал понемногу знакомиться. Валентин, мужичок лет 45, сидел за убийство жены и ее любовника, разрубил обоих на куски. Паша, молодой парень, тоже сидел за убийство. Меня еще в изоляторе Хрипатый учил: “Изучай людей. Присмотрись, прежде чем с кем-то заговорить. Подойдешь к какому-нибудь чертиле опущенному - таким же станешь, вместе с ним под шконкой будешь спать да полы драить. А найдешь язык с авторитетами - к тебе будут хорошо относиться”. Я помнил эти наставления. Через некоторое время с Валентином и Пашей у нас образовалась своего рода семья. Одному в камере нельзя. Мы постоянно были вместе, защищали друг друга в разборках, имели общую кухню. Там сами делают “электроплитки”: вырезают в полу лунку, туда опускают спираль и подключают к розетке. Сверху кастрюля - и готовь. Если бы сами не готовили, через месяц бы ноги протянули: пищу давали вроде разную, но вкус у всего одинаковый, как будто что-то подмешивали. Мы с Пашей готовили по очереди, Валентин не мог из-за больных ног. Он оказался умным, грамотным мужиком, в свое время воевал, после этого и получил заболевание ног.
Как-то мне пришлось и “петуха” увидеть. На одном из этапов он ехал вместе с нами. Всю дорогу на полу провалялся. Настолько был затурканный, что даже говорить не мог, только мычал да слюни по подбородку текли. Жутко было на него смотреть. Грязный, вонючий, а ведь когда-то человеком был...
Жестокость, ставшая нормой
“Для некоторых зеков тюрьма становится как родной дом, чувствуют они себя в ней вполне комфортно. Именно они, как правило, правят там бал, блатным жаргоном грузят. Один такой бывалый - Игорь Ш. - достал как-то молодого пацана, только что поступившего из “малолетки”. Мальчишка полез к нему драться, но получил в ответ такой удар, что оказался на полу. Однако потом они подружились. Сила везде в цене - что на воле, что в неволе”. Слушая Олега, я думала о том, что скорей всего в неволю и попадают те, для которых в цене именно сила. Но ведь есть и другие компании, где ценят интеллект и личность. Кстати, мой собеседник сказал, что именно в тюрьме он осознал свою зависимость от окружающих людей. Неужели надо было пройти через такие испытания, чтобы понять, что “жить в обществе и быть свободным от общества нельзя”?
- Жестокость в тюрьме - вещь обыденная. Однажды я зашел после этапа в камеру и остолбенел: на полу лежал окровавленный человек. В крови были стены и пол. Оказалось, отделали “спецевова” - это как “красный”, его тоже подсаживают к зекам. Его трубами били - все лицо разнесли. Позже его дубаки унесли. Наказан никто не был.
В тюрьме очень много запрещенных вещей. Зеки распускают китайские носки, плетут из ниток веревки. К ним привязывают какую-нибудь емкость и “выстреливают” ею за забор. Таким путем в камеру попадают наркотики, водка, холодное оружие... Правда, не у всех есть такая возможность. Отсюда и понятие - “катающиеся” и “некатающиеся” хаты. Когда какая-нибудь хата начинает “кататься”, то расположенные рядом камеры следят за дубаками. Как только охранники начинают шмон, кричат: “Жара!”, а полученный груз передается в другую камеру. После шмона передачка возвращается адресату.
Свободное время мы обычно проводили за картами и домино. На прогулку нас выводили в камеру с решетчатым потолком. Пять минут посмотрел на небо - и обратно, в склеп. Дни тянулись медленно, и каждый день одна мысль - отпустят или нет? Мыслей о побеге даже не возникало, хотя однажды была уникальная возможность. Когда меня везли на следственный эксперимент, менты забыли закрыть дверь в машине, я всю дорогу просто рукой ее придерживал. Казалось, выпрыгни - и свобода! Только зачем такая свобода нужна? Чувствовать ее каждой клеточкой тела, но в то же время находиться в невидимой клетке. А может, будь я чуточку смелее - побежал.
Все хотели быть на моем месте
- Следствие закончилось. Мне сообщили, что, возможно, отпустят через 10 суток под денежный залог. После того как дело передадут в суд. Что почувствовал - словами не передать. Сразу из уссурийской тюрьмы заключенных не выпускают, меня повезли в Камень-Рыболов. Но и там я пробыл 20 суток, пока меня вновь не этапировали в СИЗО, где я и ждал освобождения. Я страшно нервничал. В тот день “столыпин” не прибыл, нас повезли на машине. Был март, шел снег. Кто-то начертил на дороге линию и написал: “Сюрприз!”. Машина сломалась как раз у этой черты. Все смеялись, а меня колотило... Все мысли были только о свободе.
В тюрьме нас передали в отстойник. День, когда должны были выпустить, оказался банным. Я мыться не пошел - ждал. Лишней секунды не хотел задерживаться. Прилег - и вдруг уснул. Тут дубачка будит: “С вещами на выход”. У меня внутри такой кипень поднялся. Все свои вещи сразу раздал. По пути встретил сокамерников, возвращавшихся из бани. Они шли молча, одни отводили от меня глаза, другие смотрели с завистью. Каждый полжизни бы отдал, чтобы оказаться на моем месте.
Лишь когда за мной закрылись ворота, я понял, что действительно свободен. Минут 10 стоял неподвижно, глубоко дышал и крутил в руках четки - подарок Хрипатого. Подошел отец, мы обнялись. Я пошел к ларьку, купил пачку “Винстона” и “Сникерс”. Денег, выданных на дорогу, как раз хватило. Курил, одновременно жевал шоколадку. Никогда до этого я не испытывал такого счастья.
