Светлана Крючкова: Я не фальшивлю

Светлане Крючковой понравились владивостокские зрители. И не в последнюю очередь потому, что она понравилась им. Даже не просто понравилась - покорила. Можно, конечно, сказать “замечательной игрой” - но это слишком уж общее определение мало скажет тем, кто не смог увидеть Крючкову на сцене театра им. Горького в спектакле “Прекрасен, чуден божий свет, или Четыре стенки и крышка гроба”. А ведь сама актриса стремится сказать зрителю довольно много. Спектакль идет почти три часа, и смотреть его не скучно, хотя на сцене постоянно присутствуют всего три человека. Соблюдены законы классической драматургии - единство времени и места действия. Сюжет самый бытовой: пожилая женщина, потерявшая внимание собственного мужа, пытается доказать ему и себе, что она еще “ого-го!”, и хоть как-то изменить эту чертову жизнь, которая так много обещала когда-то девочке в белом платье. “Верните мне долги!” - истошно вопит Милли (героиня Крючковой). Но, будучи женщиной умной, успокоившись, она понимает, что никаких должников ей не найти, а искать стоит совсем другое. Моменты постижения смысла жизни - не отвлеченно-рационального, а теплого, щемящего, человечного постижения - может быть, так это называется. И в финале, когда осыпается целый дождь “блесток”, зал получает то, ради чего, собственно, люди и ходят в театр. По-гречески - катарсис, по-русски - очищение.

- В этом спектакле, - говорит Светлана Крючкова, - ставится круг вопросов, которыми человек задается на протяжении всей своей жизни. Сейчас настолько все закомплексованы, хочется, чтобы во время спектакля зрители вспоминали, что все мы - люди, как бы нас ни унижали низкими зарплатами, безобразным отношением властей к театру, к музеям, библиотекам. Человек имеет неотчуждаемый капитал - это то, сколько он стоит без своего богатства, без антуража.

- Пьесу выбирали вы?

- Да. Это пьеса классика мировой драматургии Фугарда, мне ее принесли мои студенты. Я вообще люблю работать с молодыми, и они как-то ко мне тянутся. Говорят: “Клевая тетка”.

- В “Женских историях” вы были очень откровенны. Но, как сказал Жан Кокто, “актер всегда должен быть в маске”. Вы нарушили этот канон. Что это - смелость человеческая или особая независимость от профессии?

- Знаете, и то и другое. Просто я два раза вставала с того света. У Бунина есть рассказ об ангеле смерти, который приходит и забирает человека. А если не забирает, то, уходя, оставляет ему вторую пару глаз. И человек начинает видеть то, чего он не видел. Я все отсчитываю с точки зрения операционного стола. Для меня два несчастия есть, по Толстому, - угрызения совести и болезни. Все остальное - ерунда. И смерть - она ведь для того, кто остается, а не для того, кто уходит. Жизнь настолько коротка... Профессия наша бесстыдна. Если мы будем еще во что-то играть, то нас просто не услышат. У каждого крупного артиста есть свой голос, и он должен звучать полнокровно. Это мое кредо - я не фальшивлю. Мне просто некогда этим заниматься. Страшно, что я уйду и что-то будет недосказано.

- Вы сыграли много совершенно разноплановых ролей. Как вам удалось не стать актрисой одного амплуа?

- Это потому, что я ученица школы-студии МХАТа, а это - школа перевоплощения. Когда я поступала, председателем экзаменационной комиссии был Георгий Товстоногов. И преподавали такие замечательные артисты, как Масальский, Комиссаров, Тарханов, Грибов... И часто мне не нравятся современные спектакли, потому что у меня другая точка отсчета.

- Поступали вам еще предложения сняться в рекламе? Ролик о фольге “Саянская” был очень душевным...

- Да, там мои дети! И потом еще я со своим сыном снималась в рекламе майонеза Nalley. Ролик делался как раз для Дальнего Востока. Сын снимал крышечку и пачкал палец в майонезе, а я его облизывала. Американец - заказчик - сказал, что надо переснять, потому что “она очень сексуально облизывает”.