Отец боевых вертолетов
Исполнилось 90 лет со дня рождения самого выдающегося гражданина Арсеньева, а быть может, и всего Приморья - Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии Николая Ивановича Сазыкина. Легендарного директора “Прогресса”, сделавшего завод не только “летающим”, но и всемирно известной фирмой, запустившей в серию боевые вертолеты “Ми-24” (“Летающие танки”) и корабельные ракеты, которые продемонстрировали свое преимущество над аналогичной натовской техникой. И еще, это он придал нашему городу современный облик. Завод теперь носит его имя, есть в Арсеньеве и улица имени Сазыкина.
Мне посчастливилось трудиться рядом с Николаем Ивановичем более десятка лет, и сегодня я могу утверждать: это были прекрасные годы моей жизни. Уверена, даже в нынешние времена “Прогресс” с его мощнейшим производственным, научным и кадровым потенциалом не дошел бы до того постыдного состояния, в котором пребывает уже многие годы.
Его провожал весь город...Накануне дня похорон Сазыкина, 12 ноября 1976 года, выпал обильный снег. Казалось, сама природа не хотела той черной ленты асфальта, по которой уходил в последний путь человек, отдавший сердце свое городу и его людям. И город шел за скорбным кортежем бесконечными тысячами - вслед за бронетранспортером, где покоилось тело Николая Ивановича. А над кортежем стремительно проносились грозные винтокрылые птицы, которым он дал путевку в жизнь.
Сначала была “Пчелка”, потом - “Летающий танк”Я пришла на “Прогресс”, когда начался запуск первого пассажирского самолета “Ан-14”, или, как его сразу же назвали, “Пчелки”. Многие, даже из высшего начальства завода, не верили, что предприятию по силам поднять самолет в воздух. Было отчего сомневаться. Перед “Прогрессом” мне довелось семь лет поработать в Комсомольске-на-Амуре на заводе имени Юрия Гагарина на сборке боевых “суховских” машин, и скажу, что арсеньевский завод не шел ни в какое сравнение со своим северным собратом. Он казался обычной мастерской, где основной продукцией были аэросани и планер. Так что когда поняла, что “Пчелка” это всерьез и надолго, на сердце словно бальзам пролился. И хотя должность моя была невелика (контрольный мастер в цехе окончательной сборки “Ан-14”) - это и был эпицентр освоения “Пчелки”. Отсюда самолету открывался прямой путь на летно-испытательную станцию и в небо.
Трудились, не оглядываясь на стрелки часов. Нередко возвращалась домой в 12 ночи. Николай Иванович часто приходил в цех, вникал во все детали производства. И, как оказалось, в детали человеческих отношений. Вскоре понадобилось укрепить службу технического контроля на стартовом этапе заводского конвейера - в заготовительно-штамповочном цехе, и меня перевели сюда начальником БТК. Так уж было заведено, что при подобном назначении требовалось пройти собеседование у директора, однако Николай Иванович возразил: “Зачем? Я ее видел в работе - грамотный, серьезный специалист, несмотря на молодость. С людьми умеет разговаривать”.
Позже, на заводских совещаниях по качеству, благодаря теперь уже более близким контактам по службе, общению в неформальной обстановке я поближе познакомилась с этим человеком. Умным и мудрым, талантливым инженером и организатором производства, просматривавшим будущее на многие десятилетия вперед. И знаменитый “Ми-24”, зарекомендовавший себя в Афганистане, пришел на завод благодаря Сазыкину. За него дрались, насколько я знаю, директора таких известных в СССР авиазаводов, как улан-удинский, ульяновский, и некоторые иные. Но, видимо, Сазыкину поверили больше. И завод не просто в короткие сроки освоил выпуск этой винтокрылой ударной машины - он установил рекорд постановки ее в серию, перекрыв даже военные темпы “раскрутки” авиатехники при Сталине.
Тогда, в конце 1969 года - начале 70-го, Сазыкин “прогнал” через опытный подмосковный завод в Панках сотни рабочих, инженеров и техников “Прогресса”. Усиленно велась учеба и непосредственно в Арсеньеве. Реорганизовывалось производство, внедрялась новая точная и высокопроизводительная техника. Работы на важнейших участках велись по круглосуточному графику. Сотни авиастроителей трудились без выходных дней. Как никогда работал принцип материальной заинтересованности. И в октябре 1970 года первый в истории страны серийный боевой вертолет отправился в испытательный полет. Потом мы их выпускали до сотни в месяц. “Летающие танки” до сих пор стоят на вооружении нашей армейской авиации. Даже снятые с производства почти десяток лет назад. Увы, сегодня государству не под силу выпустить им на смену еще более грозные “Черные акулы”. При этом многие на заводе говорят: “А вот был бы жив Сазыкин...”
За блестящее выполнение правительственного задания по освоению боевых ударных вертолетов Сазыкину было присвоено звание Героя Социалистического Труда. А за внедрение в этот период ноу-хау в титановом литье (вместе с группой ученых и рабочих) он получил высшую награду Родины того периода в области науки и техники - Ленинскую премию.
Крут, но справедливВряд ли какой ветеран “Прогресса” скажет, что хотя бы однажды Сазыкин поступил с ним несправедливо. Это при том, что был он нетерпим к пьяницам, лодырям и безответственным людям. Идя на прием по личным вопросам, каждый мог надеяться на решение его проблемы, если она имела малейший “просвет”.
Он был одним из немногих руководителей, отличавшихся непоказной уважительностью к женщине. И это меня особенно поразило. Чего греха таить - многие из заводского начальства не отличались ни тактом, ни порядочностью в отношениях со слабым полом. Расти нам по служебной лестнице, особенно на оборонных предприятиях, не то чтобы не давали, но считалось, что командовать здесь - не женского ума дело. И вот при Сазыкине произошел прорыв: в цехах основного производства я стала первой на заводе женщиной в ранге пусть небольшого, но начальника. Другие потом пошли еще дальше - так, уже многие годы один из крупнейших сборочных цехов “Прогресса” возглавляет Антонина Печура. Весьма успешно.
А с мужиками был крут. Помню, как на совещании по качеству, где из женщин присутствовала лишь я, гроза надвинулась на одного из начальников цехов. Выяснилось, что в зале есть и другие виновники. И тут Сазыкин не выдержал:
- Анастасия Самсоновна, выйдите, мне надо кое с кем поговорить!
А из зала, слышу, кричат:
- Самсоновна, не уходи, он материться будет!
Я стою растерянная, и вдруг Николай Иванович рассмеялся:
- Ладно, догадались за помощью к женщине обратиться. Сделаем так: назначаем компетентную комиссию для выяснения причин срыва задания, а председателем будет Караваева.
Моих возражений о том, как же это я буду наводить “разборки” с руководителями на ранг-два выше меня, он не принял. Так было потом не раз.
Поразило поначалу в Сазыкине меня и то, что он часто появлялся в цехах, непосредственно на производственных участках без предупреждений и совершенно один, без свиты. Николай Иванович любил понаблюдать за красивой работой классного слесаря или станочника, мог подойти к нему побеседовать или просто поблагодарить за труд. Были у него в рабочей среде и свои любимчики - к примеру, слесарь Григорий Копоть, будущий Герой Социалистического Труда токарь Николай Удовенко. Именно про таких и говорят в народе: блоху подкует!
Интересно, как он разрешал конфликты. Вот случай. Плохо шли приборные доски на осваиваемые корабельные ракеты - некачественная оснастка не позволяла укладываться в жесткие допуски. Начальник цеха не раз обещал устранить неполадки, но не держал слово. И вот однажды я намертво встала против этого, заявив, что брак не пропущу. Можно представить себе, что это означало в советские времена - да еще на оборонном предприятии - блокирование выполнения плана! Прибегает заместитель главного инженера: “Кто ты такая здесь? Не пропустишь доски - вылетишь за забор!” А я ему: “Может, поменяемся местами?” Тот еще больше распалился. Тем временем появился Николай Иванович, которого мы в ссоре не заметили. И когда он подошел, подумала: теперь точно - за забор. Директор ведь больше всего заинтересован в сдаче ракет - это же госзаказ, за который с Сазыкина сам министр спросит. Но слышу, Николай Иванович говорит: “Олег Юрьевич, а Караваева права. В инженерных делах сила власти - это не решение проблемы”. Через некоторое время были составлены мероприятия по ликвидации дефектов, и вскоре все пришло в норму.
Кстати, в жизни Сазыкина есть эпизод, за который ведомство Лаврентия Берии могло бы его расстрелять. В первый год Великой Отечественной войны Николаю Ивановичу, начальнику производства московского завода, занимавшегося проблемами конструирования водного транспорта на воздушной подушке, пришлось возглавить эшелон по эвакуации оборудования этого предприятия. За паровоз он заплатил деньгами из заводской кассы и слава богу, не жизнью, а сроком в исправительно-трудовых лагерях. Государственный комитет обороны внял просьбам зека отправить его на фронт и искупить вину собственной кровью. Его просьба была удовлетворена: в 1943 году он стал бойцом штрафной роты. Потом восстановили его в гражданских правах, а уже в мирное время - и в КПСС. Но никогда не жалел Николай Иванович о своем “проступке”: эшелон-то удалось эвакуировать без потерь. Знал ведь, сколь смертельной опасности подвергает себя, экспроприируя заводскую кассу без вышестоящей “санкции”, которая под бомбежками просто куда-то исчезла.
Наш “дед”В последние годы жизни Сазыкина на “Прогрессе” его называли “дедом”. Но мало кто знает, что этим именем окрестила Николая Ивановича именно я. Поражала самоотверженность, с которой он брался за трудные дела и доводил их до логического конца. И мне пришло на ум сравнение Сазыкина с Дедом Мазаем, спасающим в наводнение зайцев, набившихся в его лодку... Я долго носила это сравнение в себе, но однажды меня “достали” никак не поддающиеся технологии изготовления детали. И, расстроенная, я уже вслух заявила заместителю начальника заготовительного производства А. Фомичеву:
- Эх, деда бы на вас наслать...
- Кого-кого? - удивился тот.
- Да Николая Ивановича! - уточнила сердито.
Интересно, что затем и в министерстве Николая Ивановича называли не иначе как “дедом”. Хотя по возрасту там он был гораздо моложе многих.
Он работал до конца своих дней, хотя и знал, что конец близок. В последний раз я виделась с Сазыкиным в его кабинете после того, как он вышел из краевой больницы, где его оперировали. Выглядел неважно, но расспрашивал о делах в цехе. Так хотелось его утешить, поддержать, поблагодарить за то, что он так много дал всем нам. И еще хотелось сказать, что наш “Прогресс” теперь ничуть не хуже комсомольского-на-амуре авиастроительного, что он вообще лучше всех заводов в Союзе. Но я знала, что Николай Иванович при всей его душевности не любил сентиментальности...
