МОЯ ЧАЛДОНСКАЯ БАБУШКА

- Сколько себя помню, в нашей семье всегда гадали. Отец часто видел необычные сны, и мать, раскладывая карты или бобы, пыталась толковать их. Но так, как это умела делать бабушка, не умел никто. Когда она приезжала к нам в гости, к ней по вечерам тайком приходили люди погадать - в то суровое время колдуны и гадальщики были не в почете.

Бабушка была самым удивительным человеком из всех, кого я знала. Она никогда не расставалась с колодой карт и носила их в кармане передника в бархатном кисете. Перед сном клала три карты под подушку, а утром шепталась с ними. Таким образом она общалась с веником, самоваром, плиткой, спичками, каждым растением в огороде. Впоследствии, когда у меня появилась дача, я сама стала разговаривать с растениями, и надо сказать, они откликались, давая урожай на диво соседям.

Жила бабушка в Сибири, в глухой деревушке, населенной чалдонами. Сначала я думала, что это национальность, а оказалось, так называли себя люди, живущие у реки Чалда. Их уклад жизни гармонично переплетался с законами природы, их менталитет неразрывно был связан с мистикой.

Каждый чалдон твердо знал, что рыба будет клевать только после того, как он выльет в реку немного молока, что нельзя пахать землю, не вплетя в гриву лошади зверобой, а каждая чалдонка была уверена, что если поутру голая искупается в росе да сразу ляжет к мужу, он никогда ее не разлюбит. Там по-настоящему до сих пор верят в леших и русалок, ставят миски с молоком для домовых, а в люльках лежат “баюны” - зеленые камушки малахита и мешочки с маковыми головками.

Наша бабушка была почитаемым в деревне человеком. Без нее не принималось ни одно важное решение, не обходилось ни одно собрание. Когда предстояла чья-нибудь свадьба, ей приносили подарки, и она должна была охранять молодого, чтобы ему не “завязали”, т. е. не навели порчу на его мужскую силу. Ей приносили кричащих младенцев, она шептала над ними, покусывала животики - “загрызала” грыжу, и они успокаивались. В маленькой черной бане она выправляла надорванные животы и спины. Чирьи и нарывы от ее заговоров мгновенно проходили, бородавки исчезали, обиженные жены вновь становились любимыми.

Бабушка очень любила гадать. Гадала она на воске, картах, бобах, цепочках, иголках, соли, костях животных - любой предмет в ее руках становился ритуальным. Сама делала свечи, и для каждого гадания они были разные и пахли по-разному. Мне очень нравилось ее слушать. Говорила она тихим, певучим голосом, сильно окая, и каждое ее гадание было похоже на сказку: “Заря-зоренька поднимается для тебя, милая, вот и слезы твои осушает, сердце радостью наполняет, муженек твой к тебе спиной, но повертается. Солнышко разлучницу сушит, ох сушит ее, а он ее сухую не хочет, он ее тоскливую не любит. Вот поворачивается к тебе лицом, в ноги кланяется, слезоньки твои вытирает, в губы целует да детишков обнимает...”

Дрожит от счастья женщина, дрожу от восторга я, потому что перед моими глазами скачет домой красавец-валет, за ним бежит, ломая руки, пиковая разлучница, а трефовая дама ласково улыбается на пороге родного дома. Я вскрикиваю от этих чудесных видений, а бабушка, посмеиваясь, просит меня вытянуть еще карту и “просмотреть”. Это последняя карта, и я очень горжусь, что мне ее доверяют.

Каково же было мое удивление, когда однажды ночью, пристроившись возле ее плеча и пересказывая свои видения во время гадания, я узнала, что бабушка ничего этого не видит! Но как же тогда она рассказывает? Ее ответ: “Я знаю то, что ты видишь; ты видишь то, что я знаю”, - долго оставался для меня загадкой.

Наша дружба и взаимопонимание закончились самым неожиданным образом. Это случилось за неделю до нашего отъезда. Однажды к ней пришли двое мужчин - молодой и пожилой, похожие друг на друга. Они долго и озабоченно беседовали с ней на скамейке у амбара. Потом они ушли и вечером появились снова - тихие и сосредоточенные. Бабушка надела все черное, взяла в руки узелок, и они пошли к реке. Я было двинулась следом, но она сердито меня остановила. Раздираемая любопытством, я, помучившись, двинулась следом. Они сидели в сумерках на берегу реки и смотрели на костер. Он был сложен по-особенному и едва тлел. Едкий противный запах жженой кости висел в воздухе. Я спряталась и стала наблюдать.

Бабушка сидела лицом к реке и раскачивалась из стороны в сторону. В руках она держала баранью лопатку, жгла ее в костре, рассматривала и что-то говорила. Я ничего не слышала, но по выражению лиц мужчин поняла - плохое. Особенно переживал молодой. Запах горелой кости был тошнотворным, и я уже хотела уйти, но вдруг почувствовала, что засыпаю. И тут обнаружила, что стою посреди избы, полной народу. Рядом со мной стол, на котором в гробу лежит молодая женщина с большим вздутым животом и лиловыми полосами на шее. Я выхожу на крыльцо и вижу, как на заснеженной улице толпа мужиков кольями избивает молодого мужчину. Я узнала его. Это он сидел у костра и слушал бабушку. Я узнала и ее - это была молодая учительница.

Наверное, потому, что я была ребенком, судьба этих людей, в которую я нечаянно заглянула, не тронула меня. Но гроб испугал. Я мгновенно очнулась и помчалась домой. Вскоре появилась бабушка и потребовала затопить баню, из которой вернулась под утро.

Утром я первым делом рассказала ей обо всем. Выслушав, она ухватила меня за волосы, приговаривая: “Не зовут - не ходи, не просят - не смотри, колган береги!” Колган по-чалдонски голова, и досталось ему основательно. Наплакавшись на чердаке, я решила отомстить бабушке. Когда после обеда она ушла на огород, я залезла в заветный сундучок, собрала ее колдовские вещицы, книги, карты и унесла в баню. Быстро растопила печурку, закрыла двери и убежала. Все сгорело вместе с баней. А бабушка после этого слегла.

Она встала только проводить нас - всех обняла, расцеловала, а мне постучала сухим пальчиком по голове и повторила: “Колган береги”.

Потом она несколько раз приезжала к нам в гости. Гадала, лечила соседей, но меня к себе не подпускала, а карты носила с собой постоянно. Только в свой последний приезд она подобрела и однажды вечером разложила карты, положила руку мне на голову и попросила: “Посмотри-ка, положат меня к Порфирию”? Ничего не появилось перед моими глазами, но губы сами сказали: “Нет, бабушка, не положат”. А почему - не знаю.

Бабушка умерла в поезде на станции Слюдянка, когда возвращалась домой. Там ее и похоронили. До могилы ее мужа Порфирия было пять дней поездом и двое суток через тайгу на автомобиле.