Cолженицын. Над пропастью во лжи

Он вернулся в Россию четыре с половиной года назад, 27 мая 1994-го, после 18 лет в США. На этой неделе ему 80 лет. Он вернулся в Россию на самолете американской компании “Аляска Эйрлайнз” с черного входа: через Магадан, Хабаровск. Но так как таможенные и пограничные формальности должен был проходить во Владивостоке, то пресса слетелась сюда. Столько иностранных журналистов во Владивостоке было впервые. Даже на встрече Брежнева и Форда было меньше. Город-то был закрыт.

Наивные идиоты, организовавшие церемонию, расставили всех за белой чертой на асфальте. Советские журналисты там бы и стояли. Но рядом с нами были немцы, американцы, японцы - “шакалы ротационных машин”, акробаты пера и микрофона. Им платили не за дисциплину. Телевизионщики грызлись на русско-английском за лучшие точки съемки. Профессионалы взбирались на принесенные с собой лесенки.

Самолет стал подруливать. Официальные лица надели улыбки. Александр Исаевич вышел на трап, вдохнул приморский воздух, оглядел низкое серое небо. И тут пресса ринулась к нему. Жене Наталье Дмитриевне - маленькой, серьезной, глазастой, стриженой - наступили на ногу. Охрана разозлилась, но ничего сделать не могла: пихались-толкались. Солж был ошарашен. Он попал в дружеские объятия тогдашнего вице-губернатора Игоря Лебединца. Теперь можно сказать, что это было символично.

На центральной площади Владивостока его ждала толпа людей. Компания местных правозащитников выглядела так, словно им должны были устроить смотр, а они готовы отрапортовать: мол, за время вашего отсутствия, дорогой Александр Исаевич, мы вас заменили. Виктор Черепков, которого в марте вынесли вперед ногами из мэрии, был с букетом красных цветов. Много преподавателей вузов, зевак, немного студентов.

Солженицын в микрофон:

- Я никогда не сомневался, что коммунизм обречен. Но я всегда страшился, как это произойдет.

Его не очень поняли. Потому что ждали, что он должен повести вперед.

Потом на пресс-конференции:

- Я бы хотел, чтобы первые вопросы задали российские журналисты.

Все замялись. Клянусь, я задал первый вопрос, что-то такое: “Не боитесь ли вы, что уже не представляете реальное положение в России?” Он стал оправдываться, что читает газеты, получает письма...

- Я хочу помочь своей стране через общественную деятельность, убеждение, статьи. Например, написал статью “Русский вопрос” в конце ХХ века”...

Несколько дней он пробыл во Владивостоке, как дорогого гостя его везде возили, например, в лучшую больницу. Устраивали встречи с простым людом: торговцами, доярками, студентами университета. Полтора часа провел в беседе со Светланой Горячевой. Дал интервью Андрею Островскому. Сейчас меня удивил вопрос, который тогда задал журналист газеты “Владивосток”: “Почему вы вернулись через Владивосток, это же не типичный российский город - достаточно богатый?“

Из ответов: “Мне быть политиком - значит снизить уровень своей работы. Я буду действовать только своим словом и влиянием на умы людей, насколько оно у меня есть”.

Во Владивостоке, выступая там-сям, он несколько раз возвращался к мысли, которая его тревожила, - об упущенном времени: “Мы начали избавляться от коммунизма самым неуклюжим, самым нелепым и разрушительным образом для народного духа. Горбачев потерял семь лет, разрушая, ничего не создал взамен... Я вообще отказываюсь признать, что идет какая-то реформа”.

1 июня он уехал по Транссибу в Россию.

И что, прошло еще четыре года... И эти слова можно повторить: “Ельцин потерял семь лет, разрушая... Какая реформа?”

И не затерялся ли Солженицын в России? Почему я не слышу этого человека, давно не слышу? Почему он не на кафедре проповедника - ему нечего сказать?

Популярная газета приводит выдержки из его последней книги “Россия в обвале”. Черт, даже не знаю, что процитировать. Какие-то зады даже не публицистики, а журналистики: “Нация вырождается... армия не способна к четкой караульной службе.. ветераны волокут (именно “волокут”, а не торжественное “влачат”) жалкое существование и щурятся, как недавние сопляки раскатывают в иностранных машинах и швыряют деньги в кутежах. Обезумелые пиры столичных удачников... Знаю случаи: молодые кандидаты наук - в бомжах”.

Для журналистики - нет фактов, для публицистики - обобщение есть, но нет свежей мысли. (Прости, господи, неужели я пишу о “гении земли русской?”) И на эту книжку нам предлагают подписаться, так как “ее не будет в широкой продаже”?

Моралист. Скучный публицист и поучитель. Он почти год еженедельно выступал по ТВ. Я смотрел несколько программ. Впечатление - все правильно и неинтересно. Он не зажигал. Он даже не клеймил. Обличал, как плакал, но слезы не выступали. Нет улыбки, нет шутки, как нет ее и в церкви. Бесконечность его саг.

Не получилось разговора. Я не был под стать великому писателю. Или он не со мной разговаривал.

Потом, зачем он носит специальную писательскую одежду? Придумал себе какой-то полувоенный френч вдогонку за толстовкой. И вообще стал восприниматься как ксерокопия Толстого. Тот тоже кинулся в публицистику, но поднял такую волну, что возникло течение - толстовство. Это было заметно, потому что он спорил не просто с властями, а с христианством. Лев Николаевич перечитал Евангелия и перетолковал их. Он впал во столько ересей сразу, что церковь на какое-то время примолкла и потом с какой-то обреченностью отлучила его, хотя он сам давно откололся. Если и был верующим, то никак не православным.

Солженицын боролся с коммунизмом и как бы продолжает это. Но ведь коммунизма уже нет в головах, хоть и остались коммунисты в думе.

Середина семидесятых. Общежитие филфака ДВГУ. Тогда было модно знать наизусть первую фразу романа Олеши “Зависть”, кусочек из “Конармии” Бабеля - Хармс еще не был опубликован, и Булгаков ходил только в фельетонистах газеты “Гудок”. Веселый студент декламировал: “Один из бригадиров - Герой Советского Союза - залез на столб посмотреть градусник. Снизу ему кричали: ”Дыши в сторону, не нагрей!” Но градусник показывал только минус двадцать. Если бы минус тридцать - на работу можно не ходить, день актировали”.

Весь “День Ивана Денисовича” - это несколько страниц “Войны и мира”, посвященных Платону Каратаеву или майору Тушину. Еще один смирный и терпеливый русский человек. Но зачем он, помыв полы в караульной, воду выплескивал “на дорожку, по которой ходят начальники”, - это ли протест?

Еще в те же семидесятые умные преподаватели, переживая, что лауреат Государственной премии (чуть-чуть не отхвативший Ленинскую) стал предателем, подсказывали: герой-то не Иван Денисович, герой - кавторанг Буйновский - не смирился человек, бросил офицеру охраны, который с плеткой ходил: “Вы не советские люди, так коммунисты не поступают!”

Их было мало (нас было мало на челне...), у кого были не промыты мозги и кому казалось, что ввод войск в Чехословакию - надругательство над демократией. Солженицын не просто развил конспект ХХ съезда партии, осудившего сталинизм, но не порвавшего с ним. Он замахнулся на святое - на коммунистическую идею.

“Архипелаг ГУЛаг” - история мытарств русского человека по кругам лагерного ада. Много историй, много человеков. Но там, где мы видели “отступление от ленинской идеи”, он знал, что это не отступление, а развитие ее. Это только потом и мы прочитали, что первые концентрационные лагеря появились при жизни Владимира Ильича, что мы выдали немецких коммунистов Гитлеру, “опломбированный вагон” опять же таки...

И то, что нам казалось у Ленина метафорой, - “показательно повесить парочку буржуев” - было даже не приказом, а именно идеей.

Стоила ли того идея? Были ли перегибы и головокружения от них? Или это неизбежная плата, которую мы еще не раз заплатим, собирая государство и нанизывая наши позвонки на хребет власти? Какая такая Эстония? Это где?

Наш ответ Ким Ир Сену, Дэн Сяопину, Рейгану-Клинтону - в возрождении страны и не в составе трех славянских плюс полурусский Казахстан, как это предлагает Солженицын. А в естественных границах. Представьте макет великой русской равнины размером со стол - как в генштабе. Разлейте стакан воды. Вода будет течь, пока не упрется в предгорья. Альпы, Кавказ, Памир, Алтай - это и есть наши границы, только не вода к ним текла, а русская кровь. И так судьбой, историей, географией нам суждено: спит русский человек- голова на Буковине, а ноги в Охотском море. Пусть проснется.

Но нет сейчас духовного лидера, нет вождя. Не стал им Александр Исаевич, отчество, что ли, подвело.

А может, не схотел. Не сдюжил составитель словаря ресурсов русского языка - помню, идеологический гуру, делая нам прививку от Солжа, говорил о нем с восхищением: с таким бороться - честь, он не зря в лагерях все четыре тома Даля наизусть выучил.

Мы спим. Не помог нам великий литератор. Я листаю газету четырехлетней давности, когда он вернулся. Боже, ничего не изменилось. Правозащитник Черепков и патриот Наздратенко. Горячева и Орлова. Шулерство “Русского дома селенга” и крах банков. Вот заголовочки: “Ваши деньги зарабатывают себя сами. “Русский дом селенга”. Успокойтесь, деньги всегда под рукой”.

Или - “Как власти квартирный вопрос решали”. “Визит президента Кореи Ким Ен Сама ускорит завершение реконструкции владивостокского международного аэропорта”. Ни черта не ускорил.

Впрочем, как ничего не изменилось? “Аляска Эйрлайнз” перестала к нам летать...

Я думал, вот приехал глыба, человечище. Он сможет. Помирит, научит, ободрит. Он не смог. И мы не смогли. Стало хуже. Помните, “Владивосток - город не типичный для России - богатый”? Теперь типичный. Такой же бедный.

Но есть один пример, который дал нам Солж: не говорить власти, чего она ждет. Он называл это “жить не по лжи”. И не потому, что это раболепие портит душу. А потому, что иначе наша культура не повзрослеет. Власть, как материнская юбка, защищает, держит, как помочи. Но надо научиться жить самому.

Или пиши свое - или молчи. Журналист, который угодливо поддакивает сильному. Директор, который подписывает письмо не против самодура, а чтобы угодить другой власти. Художник, пишущий авторитета, чтобы накопить денег на персональную выставку. Нет, ребята, Солженицын не даст нам избавленья. Но он дал нам пример того, как надо работать и верить в свою правоту. Поэтому, когда он предстанет перед Всевышним, ему многое простится. А нам?