Время летит быстрее, чем мы стареем

Людям свойственно предаваться воспоминаниям. Согласитесь, что даже самая заурядная судьба состоит из событий пусть разной степени значимости, но все же оставляющих свой след в жизни человека. Иногда так и подмывает сесть за стопку печатных листков и накрапать мемуары. А почему нет, если что ни поворот судьбы, то сюжет для небольшого рассказа или стихотворных строк.

Валентина Захаровна Бондаревич, дама уважительного возраста, как раз из когорты людей, ведущих летопись своей жизни. А жизнь ее, надо сказать, расцвечена самыми неожиданными встречами и событиями. Бережно хранит Валентина Захаровна и уникальные фотографии, и подробности истории своего рода, берущего начало с деда, донского казака, который прибыл во Владивосток аж в 1864 году.

- Знаете, память такая штука, - говорит Валентина Захаровна, - сегодня есть, а завтра нет. Вот и записываю свои воспоминания и стихи.

Впрочем, свои стихи и даже поэмы она помнит наизусть и как-то плавно вплетает их в ткань повествования.

- Стою как-то дома у окна. Днем прошел дождь, а к вечеру подморозило, и ветки березы покрыла ледяная корочка. Вижу, воробей садится на ветку, а она у березы вниз опущена, и катится вниз, как по ледяной дорожке. Что вы думаете - вспорхнул и опять туда же садится и опять катится. И так несколько раз подряд. Забавно, правда? Я стишок написала. Получилась песенка для детей.

Воробей сидел на ветке,

Чистил перья на жилетке,

И по ветке ледяной

Воробей скользил домой.

Он - отец, а дома дети,

Воробей за них в ответе...

В небесах летают птицы -

И вороны, и синицы,

А веселый воробей

Самый милый для детей.

Эту песенку детишки в детских садах распевали несколько лет подряд. И мой внучатый племянник пел ее в хоре клуба Ильича. А вот нынче весной он уже из армии должен вернуться. Время летит быстрее, чем я старею.

“Какая чудная мысль”, - подумала я. Сколько в ней поэзии, мудрости жизни, оптимизма. Хотя живет Валентина Захаровна в сырой квартире, в которой вечно мокнут стены, “плачут” круглый год окна, преет постельное белье. Но эта колоритная женщина умеет и в старенькой кофте выглядеть с достоинством.

- Сударыня, не угодно ли чаю? - спрашивает она без показного почтения. И тут же обрушивается на родственницу, подавшую чашку без блюдца (!). - Да ты с ума сошла, милая!

За чаем дело дошло и до литературных трудов Валентины Захаровны. Озаглавила она их “Истории девочки Вали”. В них собраны воспоминания детства, пронизанные событиями 30-х годов, репрессиями близких, незабываемыми встречами с историческими личностями: Буденным, Блюхером, Ворошиловым, даже Горьким. Газета, к сожалению, не располагает возможностью напечатать все эти увлекательные произведения. Даже тот, что я выбрала, печатается с небольшими сокращениями.

* * *

“Дело было летом 37-го года. Тогда я зачитывалась книгой Войнич “Овод”. Расположилась на крыше нашего деревянного двухэтажного дома. То ли размечталась, то ли разморило меня, только свалилась я с этой крыши. Дом наш находился как раз напротив того места, где сейчас стоит танк у моста на Второй Речке. Река имела чистую воду, впадала в Амурский залив, тоже тогда чистый и красивый. Потом даже стихотворные строчки родились: “...что все санаторные дачи Амурским заливом полны, его синевой прозрачнее любой океанской волны...”

Отец мой Захар Тимофеевич работал в управлении МВД края старшим инструктором политотдела. Положение у него было влиятельное, вот я и приставала к нему, чтобы сделал пляж на Амурском заливе. На Второй Речке детей было полно, а купаться негде. Поверите, доконала я отца - пляж сделали за 2 недели. Расположился он там, где речка впадает в море. Был он разделен на две половины зеленым заборчиком. Одна для девочек, другая для мальчиков, с настилом для загорания и с лесенкой, с которой мы прыгали в воду: чистую и сразу же глубокую. Потом там же купались и мои дети, а зимой катались на коньках.

Ах, да, я же начала с падения с крыши. С той высоты можно было и убиться, но я отделалась ушибом поясницы о деревянное крыльцо. Очнулась в больнице. Двинуться не могу - тело стянуто бандажом. Надо мной стоят отец и врач. Папа говорит: “Лечить тебя, летунья моя, будет эта тетя. Зовут ее Софья Михайловна Свердлова. Она сестра Якова Михайловича Свердлова. Во как!” Я только глазами хлопнула, а они уже между собой заспорили. Смысла я не очень-то понимала, но запомнила: “Удалять почку, не удалять почку”. Папа так раскипятился: “Что же ребенка - девочку тиранить, время-то быстро летит, не за горами ей уж рожать!” С операцией тогда решили не спешить. А мне так запали папины слова, что долго приставала ко всем с расспросами “когда же мне рожать!” Позвала колокольчиком медсестру и прошу ее передать маме, чтобы пришла скорее, а то вдруг рожу без нее. Повеселила я тогда взрослых.

А с Софьей Михайловной и ее дочкой Идой мы подружились. Ида мне в форточку (в больничном окне она низко расположена) то огурчик, то помидорчик забросит. А Софья Михайловна, когда я выписалась из больницы, брала меня с собой в лагерь для политических на киносеансы. Привезли картину “Яков Свердлов”. Мы сидели с моей докторшей рядом в первом ряду. И в тот момент, когда Кадочников разбивает чашку, умирает Яков Михайлович, а на меня, чувствую, валится его сестра Софья Михайловна. Дочка ее Ида заплакала, а я как закричу, чтобы свет зажгли. Только Софья Михайловна все равно на этот фильм ходила и ходила, пока его крутили заключенным.

Это уж я потом узнала, как она попала и в этот лагерь, и вообще во Владивосток. Ее с дочкой как врага народа отправили на Колыму. А мой отец, пользуясь своей властью, снял их с эшелона и определил на службу в больницу при лагере. Когда на Второй Речке среди детей началась эпидемия диспепсии, Софья Михайловна ходила по району в сопровождении двух конвоиров и буквально спасала детей от смерти. С утра у ворот лагеря уже толпились люди, записывали адреса, по которым ходила эта замечательная женщина-врач.

Она всегда узнавала меня, называла “деточка” и строго наказывала не есть соленого и кислого. И даже теперь через много-много лет я недосаливаю пищу, не признаю кислых продуктов и всем говорю “деточка”. Жаль только, что в память о том времени у меня не осталось фотографии”.