Рюрик Тушкин: Художник превращается в нехудожника, когда начинает подражать натуре...
Писать о художнике - не слишком благодарное дело. Он весь в своих картинах. Тушкина надо смотреть, размышлять над ним, иногда интересно разгадывать: а почему так? Почему в каждой второй работе - рыбы? При чем кубик Рубика? В другой раз - кивая головой, сказать лишь: да, это мы, неужели мы такие? Одинокие. Жаждущие счастья. И не нашедшие его. Боже мой, сколько в нем иронии, сострадания.
Можно говорить о стиле и красках, о выставках и творческом пути. Это очень много, но это не все: за кадром остаются суждения художника, обстоятельства жизни, богатство эмоций и впечатлений. А все это поразительно интересно, потому что если “поэт в России больше, чем поэт”, то и художник оценивает мир и знает о жизни, кажется, нечто такое, чего не знают другие...
- Рюрик Васильевич, стиль вашей живописи сравнивают с кистью Модильяни, Пикассо, Матисса...
- Это в самом деле мои кумиры, это восторг, моя любовь. Но, слава богу, никто ведь не скажет, что я подражаю им. Впрочем, каждый художник в пору ученичества кому-то подражает. А потом уходит от подражания, создавая свой мир. Или не уходит...
- А кому подражали вы?
- Соцреалистам, конечно. Я ведь дитя своего времени, прошел ту школу сполна. А потом ушел. Как отрекся. Но это произошло всего-то десятка два лет назад. Мне скоро 75...
- А то, что сделано до этого?
- При всяких переездах оставалось, терялось.
- И картины не дороги вам просто как часть жизни?
- Нет, почему-то не дороги... Все это я мог бы повторить. Иногда я называю такое искусство грубо: “муляжное”. Полное подобие с натурой. А вот нынешние работы - это особое состояние, образ выношенный, тысячу раз осмысленный. Знаете, иногда какой-то образ измучит совершенно, пока его не выплеснешь на полотно...
- Некоторые художники страшно не любят комментировать, что они хотели сказать своей работой...
- Я из таких! Зритель всегда прав, он сам все почувствует. А живопись ведь не просто смотрят, а именно чувствуют.
Впрочем, однажды я зашел на выставку трех художников, там были и мои картины. Я что-то рассказывал детям - туда пришел целый класс, и вдруг слышу, двое пожилых людей, с орденскими планками, переговариваются: плюнуть бы в глаза автору этого безобразия. Подхожу: я - автор, вот мои глаза... Мне кажется, тогда я выиграл этот поединок.
- Рюрик Васильевич, вы из артистической семьи, художественная студия с раннего детства, особое воспитание? Как становятся такими художниками?
- Да нет же, вся моя жизнь совершенно типична для моего поколения, я и говорить об этом не люблю. Ну школа, война, служба на флоте...
И детство - обыкновенное. Голодное и неприкаянное. Мама умерла, когда мне было 36 дней от роду, остался отец, была череда каких-то женщин. Спустя много лет мы вновь встретились с моим сводным братом, он летчик. Растерялись в годы войны.
А в детстве - никаких художественных студий, какое там. Первая проба карандаша - срисовал портрет Маркса с численника.
- Выходит, талант не вырастишь в художественном кружке?
- Дети все художники, их и нельзя учить рисовать. Потом, позже, давать теорию, технику. Чтоб только не задавить непосредственность. Я вижу, когда художник превращается в нехудожника: когда он начинает подражать натуре... А тогда у меня появилась мечта познакомиться с настоящим художником. Судьба свела с Владимиром Георгиевичем Пыстоговым, ныне уж покойным. Он профессионал, тоже человек своего времени. И путь в искусство он мне открыл. А потом меня учили книги, студии. Надо учиться читать... У меня своя методика - перечитывать книгу несколько раз. Не беллетристику, конечно, а великих. Толстого, Достоевского. “Воскресение” в 20 лет и в 70 - совершенно разное восприятие, отношение к героине другое.
- Скажите, откуда у вас такое экзотически княжеское имя?
- Не знаю, может быть, это было последней волей моей мамы.
- Но редкое имя дает и некую избранность судьбы?
- Нет, я прагматик, в такие вещи не очень верю.
- А ваши отношения с религией?
- Считаю себя добрым христианином, в церковь, правда, не хожу.
- Ваш младший сын - один из руководителей общества сознания Кришны в нашем городе. Вы находите общий язык?
- Конечно. Взаимопонимание с детьми - ценнейшая для меня вещь. У меня их трое, уже взрослые, внуки, 2 правнучки. Берегу отношения. А Василий... Да, у меня есть внутренняя потребность всегда учиться, не отвергать никаких знаний. Читал я и “Бхават-Гиту”. Нет, это не мое. С другой стороны, я понимаю, что теория переселения душ дает иное - легкое - отношение к смерти, а это для человека важно. Я и сам свято убежден, что мы все проживаем несколько жизней, только в момент рождения человек забывает все из прошлого. В памяти порой остаются лишь обрывки...
Так что мы все очень разные, но понимаем друг друга, принимаем, говорим.
- А кем стали ваши старшие дети?
- Дочь - заведующая технической библиотекой “Дальзавода”, старший сын - инженер-электронщик и социальный психолог, специалист в области прикладной эргономики.
- Рюрик Васильевич, как вы относитесь к другим музам?
- Когда работаю, фоном - музыка. Классическая, конечно. Театралом себя не назвал бы, но будучи членом фонда “Достояние”, бываю в Камерном театре драмы, и мне нравится, как работает режиссер Анисимов. А из приезжих? Ну побывал на спектаклях Виктюка. Умом понимаю: это взгляд, это режиссура, а сердцем... Двух спектаклей достаточно, больше уже не пойду. Зато “Вишневый сад” могу смотреть и смотреть. Да и вообще я закрытый человек...
