Я в вечном долгу перед зрителями...
- Лия Меджидовна, хочется сказать вам спасибо за “Персидскую сирень”.
- Мы в этот спектакль вложили нежность к тем, кто находится в зале, и к тем, кого мы играем. Пожалуй, впервые в моей жизни спектакль имеет успех у всех слоев населения. Вообще Владивосток - дико театральный город. Здесь зрители всегда охотно идут на спектакль, несмотря на кризисное время.
- Что значит для вас больше: одобрение коллег или признание зрителей?
- Пожалуй, одобрение коллег. Я очень трепетно отношусь к мнению любого актера, который придет в зал. Это люди, которые знают профессию изнутри, и они ЧИТАЮТ. Когда-то я была в ужасе от мысли, что в зал может прийти Эфрос и я буду плохо играть. Однажды он пришел, и я плохо играла. А бывало, смотрю спектакль впервые, но он уже как заигранная пластинка: тут актер имитирует, тут штамп, а это мы уже слышали в другом спектакле... Я зрителей во время спектакля слышу, чувствую. Во время поклона смотришь, опустел ли зал. У Виктюка, например, на премьере четверть зала может уйти. Это где-то на сотом спектакле будут ломиться и висеть на люстрах. Почему так? Сама не понимаю.
- Вы чувствительны к критике?
- Очень. Я расстраиваюсь так, что с сердцем плохо. Заболеваю, когда читаю о себе мерзости в газетах.
- Вы можете за себя постоять?
- Проще постоять за другого. А когда за себя - получишь лишь новую порцию помоев.
- Лия Меджидовна, в свое время вас преследовало амплуа “травести”, как вам удалось от него избавится? Ведь страшно быть не актером, а типажом.
- Это ужасно, когда на человеке стоит ярлык. На мне очень долго стоял сначала один ярлык, потом его сменил другой, третий. Сыграешь удачно одну роль - и все, за тобой тянется “кровавый” след, избавиться от которого практически невозможно. В моем случае, кажется, помогла “Квартира Коломбины”.
- Рязанов в своей книге “Неподведенные итоги” сравнивал ваш талант с талантом Чарли Чаплина.
- Ну, Эльдар Александрович любит актеров. Он всегда с нежностью и с преувеличением достоинств говорит и пишет о них. Кстати, чаще всего режиссеры терпеть не могут актеров. А Эльдар Александрович их обожает и может делать с ними все что угодно. Дайте ему артиста, и он будет играть так, как нужно Рязанову.
- Вам не кажется, что среди молодых актеров нет ярких талантов?
- О нет. Среди молодых много талантов. Талантливый человек сейчас сразу получает признание. Есть, правда, актеры, которым не хватает характера, но, как говорил один мой знакомый художник: “Скромность в искусстве ведет к забвению”.
- Как вы думаете, кризис экономики перерастет в кризис искусства?
- Конечно. Сегодня я не могу строить планы. У нас 30 сентября будет сбор труппы, и мы узнаем, распускается театр или нет. Потому что жить с билетов мы не можем, зарплату платить нечем, дотации сократились. Мы с “Персидской сиренью” еще проедем по городам и весям, может, съездим за границу, куда очень охотно приглашают. Как остальным выжить, не представляю.
- А что ждет кинематограф? Кстати, вы в последнее время почти не снимаетесь. Не приглашают?
- Кино требует колоссальных денег, неизмеримо больше, чем театр. Он, может быть, еще выживет. Сейчас все в кино остановилось. Недавно у меня были съемки в очень неплохом фильме “Вино из одуванчиков” по Брэдбери. В прокате, думаю, фильм будет называться иначе. Это был мой последний фильм. Уверена, что больше не буду сниматься. Не потому, что не приглашают. Просто с теми людьми, которые найдут возможность снимать, не смогу быть свободной. А свободу мыслить, говорить, свободу на сцене ценю больше всего.
- Так получается, искусство умрет?
- Останется литература, которая будет писаться эзоповским языком, появится иносказательность, запрещенные произведения.
- В таком случае вы никогда не думали, что стоит уехать из страны?
- Нет, за границу не уеду. Если только взрывать будут... Я в долгу перед своими зрителями. Они меня так любят. Причем ни за что. Кроме того, что всю жизнь честно играла, никаких значительных открытий я не делала. Любовь зрителей, их нежность... я должна за это отвечать.
