Проснись, любовь

Сразу же должна признаться в своей слабости - люблю театр. На спектакле охватывает совершенно необъяснимое ощущение: уходят запахи и звуки, мир сужается до пространства сцены и расширяется до неограниченности Вселенной. И ты - уже не ты. Страдаешь, смеешься, терзаешься. Отчего, казалось бы? И жесткий реалист, и идиотически жизнерадостный оптимист одинаково впитывают сладкую ложь происходящего. Уже потом, не раз возвращаясь к пережитому, думаешь: что же за люди они такие, актеры? Лицедеи, которые на пару часов ввергают тебя в пучину нешуточных страстей. Из какого теста сделаны, что за особый человеческий вид? Юрист, бизнесмен, политик - каждый из них обозначен и обусловлен сегодняшним временем. Актер живет скорее вопреки действительности, по моему разумению. И тем вдвойне непонятен и интересен. А если он к тому же однофамилец, то встреча окрашивается еще и какой-то особой тональностью, подстегивает любопытство.

У Станислава Мальцева, актера драматического театра Тихоокеанского флота, есть крупный недостаток, который сразу же бросается в глаза, - он молод. Мне это мешало. Ведь я беседовала с умным, обаятельным, образованным, глубоко и неординарно мыслящим человеком. И в этом внешнем несоответствии внутреннему содержанию тоже содержалась тайна.

- Я не знаю другой такой коварной профессии, как профессия актера, - говорит Станислав. - Она может человека разрушить начисто, лишить индивидуальности. И ремесло обернется для тебя либо бесовской стороной, либо божеской. Раз за разом, отождествляя себя с очередным сценическим героем, примеряя на себя его образ, есть опасение стереть то, что заложила в тебе изначально природа.

А может сработать и в созидательную сторону: развить способности, поднять до высот человеческого духа. Надо только осознать себя в профессии и профессию в себе. При этом, конечно же, очень важно, кто станет твоим Учителем. Мне повезло, рядом со мной оказывались думающие люди. Мне очень близка по духу творческая лаборатория Александра Запорожца, актера, педагога. Он из своих учеников растит не технически натасканных ремесленников, а художников, творцов.

- Станислав, выбор професии актера был осознанным?

- Да. В школе “артистом” называли, я тогда занимался в студии при Камерном театре. Хотя некоторые с сомнением относились к моим занятиям. Дело в том, что я заикался. Года в 4 увидел фильм “Вий”, наверное, сильно испугался. Каким только специалистам родители меня не показывали, все без толку было. Но помню, в классе 7-м, когда читали “Ревизора”, стали распределять роли. И я попросил, чтобы мне дали роль Городничего. Там достаточно обширные монологи. Интересно, что прочитал я гладко, в каком-то месте даже сорвал аплодисменты.

Уверенность во мне поселила Галина Федоровна Бакшеева, которая преподавала в студии. “У тебя все получится, - говорила она, - если ты этого сильно хочешь”.

Пьесы Островского, Шекспира, вообще драматургические произведения были самым захватывающим чтивом для меня в школьные годы. Мне нравилось, что в пьесах не существовало авторских оценок, комментария, и я мог вдоволь фантазировать. Герои оживали, я с ними общался.

- А родители не отговаривали?

- Я рос в семье в демократичной атмосфере. Меня ни к чему не принуждали. Конечно, хотели, чтобы я унаследовал “семейную” профессию - стоматолога. Но сильно не настаивали: твоя жизнь - твой выбор.

- В какой степени божий дар должен сочетаться в актере с трудолюбием?

- Пожалуй, трудолюбие и усердие я бы поставил на первый план. Помню, прочитал одно высказывание Михаила Ульянова, оно достаточно банально, но верно. “Актер вырастает из умения трудиться. Не из-под палки, не по приказу, не в силу необходимости - из внутренней потребности своей. Чуть только закралась уверенность: я, мол, все умею, мне все подвластно, считайте, артисту пришел конец”. Года 3 висела эта цитата у меня перед глазами. К тому времени я на собственном опыте убедился, насколько он прав.

- Алевтина Михайловна, мама, сказала: сына в большей степени воспитала классическая литература.

- Читать я, действительно, очень любил и люблю. Собрал библиотеку, тысячи полторы экземпляров наберется, самое мое большое богатство в жизни. Особенно мне близка русская литература. Федор Достоевский вообще помог мне выжить. После 1-го курса института меня забрали в армию. Ситуации были сложные, сейчас и вспоминать не хочется. Возникало желание схватить автомат.

В части, где служил, оказалось полное собрание Достоевского. Стал читать том за томом, методично, по порядку. И вот когда дошел до “Братьев Карамазовых”, я уже на мир и происходящее другими глазами смотрел. Автомат хватать уже не было потребности. Тогда я как-то ясно понял: все - в тебе. Слабость в тебе и сила в тебе. От тебя зависит разрушение и созидание.

Потом произошло открытие Льва Толстого. И самого себя. Я настолько проникся романом “Война и мир”, что почувствовал личную сопричастность к происходящему, к тем людям. Задумался о своих корнях, стал вспоминать своих дедов и прадедов. Вспомнил рассказы бабушки: когда братья деда запевали, в горнице гасли керосиновые лампы, такие мощные были у них голоса. Жизнь наполнилась особыми ощущениями.

- Но она для актера наполняется и другими реалиями, в тисках которых все мы бьемся, обкалывая душу и бока.

- Спасибо Тихоокеанскому флоту, зарплату мы пока получаем регулярно. Не шикуем, правда, не до того. Но на хлеб хватает.

Помните, профессор Преображенский в “Собачьем сердце” говорит: нельзя служить двум богам. И актеру не удастся служить Маммоне и Мельпомене одновременно. Маммона перетянет. Можно уговорить себя: утром я для приработка ногами в шоу подрыгаю, а вечером Гамлета сыграю. В конечном счете надрыв неизбежен.

- Вы рассуждаете как чистый холостяк. А если рядом семья, дети, неужели и тогда будете столь же категоричны?

- Может быть, поэтому у меня пока и нет семьи, что я не смогу в полной мере ее обеспечить. А может быть, дело в другом. Женщине надо служить так же, как и театру. А Афродита и Мельпомена - обе дамы ревнивые, конфликт неизбежен.

- В прошлом театральном сезоне вы поставили “Квадратуру круга”, пьесу, которую Валентин Катаев написал в 1928 году. Спектакль, вопреки прогнозам скептиков, не стал ретро-советским.

- Раз 5 в месяц мы играли ее в самых разных аудиториях. Зрителями были курсанты ТОВВМУ, ветераны, врачи, учителя. Когда вернулись с гастролей, а были мы на Камчатке, в Ванино, Советской Гавани, я посмотрел кадры зрительного зала, любительской камерой мы вели съемки. И поразился одинаково умильному выражению лиц зрителей. Мне кажется, востребованность этой пьесы сегодня огромна: нам хочется всем осознать себя людьми, наступила тоска по потерянному самому себе. Как никогда современно звучат сегодня слова Шекспира: порвалась связь времен. Эта связь не внешняя, внутренняя. Мы отбросили прошлое, устремились в будущее, а оказались в безвоздушном пространстве.

Человеку нужно подтвержение: душа жива. И это мы интуитивно угадали. Наверное, поэтому спектакль был принят зрителем так хорошо.

На гастролях бабушки приносили нам за кулисы варенье, грибочки. Такое домашнее отношение к актерам. В антракте спрашивают: а что будет дальше?

У китайцев существует легенда, что когда люди отошли от религии, бог дал им театр.

* * *

В начале августа в драматическом театре Тихоокеанского флота - премьера. Зрителю предстоит увидеть спектакль по пьесе В. Шекспира “12 ночь. Или что угодно”. Станислав Мальцев вновь выступает в качестве режиссера-постановщика. Активно ищет эпиграф к спектаклю. Возможно, это будет шекспировская строка: “Проснись, любовь”. Она созвучна его собственным мыслям: театр должен пробуждать любовь...