“Есть заветное желанье: покинуть улицы Москвы!”

Сегодня исполнилось бы 60 лет Дмитрию Гагарову, первому секретарю Приморского крайкома КПСС в 1984-1989 годах. Сраженный тяжелым недугом, он умер, едва достигнув 50

Нетипичный секретарь

Конец 1984 года. Молодой, по партийным меркам, 46-летний инспектор ЦК КПСС, только обосновавшийся в столице и уже успевший обставить квартиру, полученную в престижном “цековском” районе, вдруг запросился обратно в Приморье.

Такой шаг вызвал немало кривотолков среди местной элиты. Во все времена, “выбившись в люди”, рвутся в Москву, а тут, наоборот, из столицы.

Более знающие находили объяснение: в ЦК отдавали себе отчет, что с такими симптомами, как у Гагарова, пора подумать о смене работы. Но рубить с ходу не стали, а воспользовавшись удобным предлогом (тогдашнему “первому” Виктору Ломакину из-за передряг в личной жизни больше нельзя было оставаться в Приморье), решили плавно переместить Гагарова в родной край. Резон в этой версии, разумеется, есть. Но были и другие причины. Глубинные, истинные. О них ниже.

С точки зрения номенклатурных норм, это был и впрямь нетипичный партиец. Ни в школе, ни в вузе (а учился он на кораблестроительном в ДВПИ) тягой к общественным делам не отличался. И даже, работая инженером, а затем и директором тепловых сетей Владивостока, в партию не рвался. Если не сказать больше.

Но о нем уже были наслышаны в хозяйственных, советских, партийных кругах. Инициативный, деятельный, за что ни возьмется - обязательно доведет до конца. Те же тепловые сети с его приходом превратились в отлаженное предприятие, которое худо-бедно, но обогревает город уже почти 30 лет. Тогдашний заместитель председателя крайисполкома Константин Кравченко предложил перейти в замы предгорисполкома. И только здесь выяснилось, что выдвиженец не член партии. По тем временам это расценивалось едва ли не как ЧП. Пришлось срочно “поправлять” ситуацию.

А дальше карьера - рос как на дрожжах. Да так, что иные считали его выскочкой. Особенно после того как стал вторым секретарем крайкома (подумать только: вчера еще никому неизвестен, а сегодня - правая рука самого Ломакина!). Но очень скоро злопыхателям пришлось прикусить языки. Страшная авиакатастрофа в феврале 1980-го под Ленинградом унесла жизнь жены Ломакина. И весь груз проблем - от экономических до хозяйственных - лег на плечи 42-летнего второго секретаря. Краем руководил Ломакин, фактически воз тянул Гагаров.

Наряду со сложнейшими вопросами рыбной индустрии, строительства, энергетики Гагаров уделял внимание социальной сфере. Сперва взялся за реализацию идеи, не дававшей покоя еще с тех пор, как работал в городе, - обновить прибрежную полосу. Он был убежден, что рано или поздно, но придется открывать город, и к этому нужно готовиться. Владимир Чубай мне говорил: “Это был человек, удивительно прозорливо смотревший в завтрашний день”.

Прогуливаясь сегодня по бетонным берегам Амурского залива, мы не задумываемся, что совсем недавно к воде невозможно было подступиться - джунгли гаражей, самодельных причалов, тучи катеров. С превеликим трудом весь этот самострой удалось “сдвинуть”, и берег сразу преобразился.

Роковой недуг

О болезни Гагарова до сих пор ходят самые невероятные слухи. Официальное заключение врачей гласит - опухоль коры головного мозга.

Что могло послужить причиной заболевания, мнения на этот счет расходятся. То ли это генная аномалия, то ли воздействие внешних факторов. Первая версия как будто не имеет под собой оснований - в роду Гагаровых ничем подобным никто не страдал. Хотя...

Когда ему было всего 8 месяцев, мать с малышом случайно встретила гадалку. Ее расклад был поразительным: мальчик вырастет умным, отлично будет учиться, в делах достигнет государственного уровня, но умрет в результате тяжелой болезни на рубеже 50 лет. Что же такого увидела экстрасенс в облике крохотного малыша? Этого мы уже не узнаем никогда.

Очень серьезны аргументы в пользу второй версии. В старших классах занимался гимнастикой. Крутил на турнике “солнце”, сорвался и сильно ударился головой. В другой раз очень сильно ушибся на катере. Были и другие случаи, когда получал тяжелые травмы, дважды на ногах перенес грипп. Это мы сегодня знаем, сколь коварен восточный грипп, а тогда, в 60-е годы, он воспринимался не серьезней, чем насморк. Все это вместе взятое, по мнению медиков, могло привести к очень серьезным осложнениям.

До поры до времени недуг дремал. Может, потому, что Гагаров вел исключительно здоровый образ жизни. Никогда не курил. В юности и даже достаточно зрелом возрасте был равнодушен к алкоголю.

А самое главное - активно занимался спортом. Любил сходить на яхте под парусом, погрести на лодке. Пересев в байдарку, быстро достиг уровня кандидата в мастера спорта, занимал призовые места на краевых и даже республиканских соревнованиях.

Впервые грозный призрак недуга настиг его в марте 1980 года. Дмитрий Николаевич позвонил домой из Москвы, где находился в командировке, и сообщил жене, что после ужина в компании работников ЦК неожиданно потерял сознание. Тогда этому нашли простое объяснение: сильнейший нервный стресс, вызванный гибелью в авиакатастрофе под Ленинградом близких друзей - жены Ломакина Тамары Васильевны, командующего Тихоокеанским флотом адмирала Спиридонова и члена военного совета ТОФ вице-адмирала Сабанеева. Но вскоре симптом повторился: он теряет сознание в здании крайкома партии у лифта. И здесь большого значения не придали, посчитав, что слишком устал вследствие того, что свалившееся на Ломакина горе буквально выбило Виктора Павловича из колеи и вся ответственность за огромный край легла на плечи второго секретаря.

Но приступы участились, и пришлось пройти серьезное обследование. Одна операция, другая. Дмитрий Николаевич держался мужественно и нисколько не сомневался, что удастся выкарабкаться. Как ни в чем не бывало продолжал без устали трудиться по 12-14 часов в день.

Друзья упрекали: напрасно тогда, в 84-м, не остался в столице. Все-таки лучше быть рядом с “кремлевкой”, а не мотаться за 9 тысяч километров. Да и попасть из Москвы в зарубежные клиники гораздо легче. Он отшучивался, говорил, что не представляет свою жизнь вне Владивостока. Многие считали это не более чем позой партийного руководителя. Лишь немногие догадывались, сколь искренни его слова.

Семейная тайна

На всех, кому приходилось сталкиваться с Гагаровым, неизгладимое впечатление производила его уверенность в себе, железная логика. Решения принимал быстро, без колебаний и сомнений. Как писал поэт, “гвозди бы делать из этих людей”. И никто, даже самые близкие друзья, не подозревал, какие душевные коллизии сотрясают партийного лидера.

Только сегодня, спустя 9 лет после смерти, появилась возможность рассказать о его тайне.

Однажды в начале 1984 года (в это время в Москве как раз рассматривался вопрос его перевода в ЦК КПСС) Гагаров работал допоздна дома. Вдруг отодвинул все бумаги, взял чистый листок, быстро что-то записал и протянул жене:

- Это - стихи.

В партийных кругах не было секретом, что “первый” всерьез интересуется поэзией. Не раз посвящал близких в свои поэтические опыты: о своем любимом поэте Есенине, родном городе, охоте.

- Почитай, - повторил он еще раз и тут же сделал в уголке приписку: “Только для семейного чтения”.

“Мне тяжело вдали от дома,

Вдали от родины моей,

И нет желания другого,

Чем воротиться поскорей.

Здесь все мне близко и понятно -

Заливы, горы, острова.

Шумит тайга вдали невнятно:

“Побыл в Москве - домой пора!”

Ушел из дома - долг солдата.

Приказу партии верны,

Но есть заветное желанье:

Покинуть улицы Москвы!

Сюда сползаются по блату,

Кто по знакомству, по родству,

Лишь бы в столице застолбиться,

А дальше, бог даст, проживу.

Она не знает гроз, тайфунов,

Границы слишком далеки,

Прожить здесь можно по дешевке,

Себя дороже поднести...

Вчера в Большом, сегодня - в Малом,

В достатке, в радости живу,

Но море остается морем,

Его - не променяю на Москву...”

Вот такие строки (куда иным диссидентам!) вышли из-под пера члена ЦК КПСС. Не говорю об их литературных достоинствах, в данном случае это не главное.

Напрашивается вопрос: а знал ли (или на худой конец догадывался) первый секретарь о грядущей судьбе родной партии? Сам он “скользкой” темы не касался. Был, по свидетельству хорошо его знавшего Владимира Чубая, весьма осторожен. Но...

Один из ближайших друзей, почему-то пожелавший остаться неназванным, рассказал, что как-то у Гагарова после очередного вызова в Москву вдруг вырвалось: “Сволочи, до чего страну довели”. Кого имел в виду, не сказал.

Примерно в то же время автору этих строк довелось в Хабаровске слышать о таком поразительном случае. Тамошний первый секретарь А. Черный, “кровью и железом” переводивший сельское хозяйство на современные индустриальные рельсы, однажды, видя, что что-то стопорится, в порыве гнева обрушился на своих подчиненных:

- Пока дает Москва, пользуйтесь этой возможностью. Очень скоро никто вам ничего не даст...

Видимо, региональные руководители были в курсе грядущих событий.

Звездный олимпийский час

К началу 1987 года приступы усилились. Роковой исход, увы, был неизбежен. Но рук не опускал. Успеть, как можно больше успеть!

В канун Олимпиады в Сеуле Госкомспорт СССР принял решение сделать Владивосток основной базой подготовки спортсменов и обратился в крайком партии с просьбой в максимально короткий срок возвести необходимые арены.

Сеул стал звездным часом Гагарова. Все, что мы имеем лучшего сегодня - “Олимпиец”, спорткомплекс и манеж “Динамо”, обновленный стадион, легкоатлетическую дорожку международного стандарта, яхт-клубы, гребную базу в Лозовом и многое другое, - все это появилось тогда, в 1988-м. Причем в самые сжатые сроки. Например, поражающий своими масштабами “Олимпиец” выстроен всего за полгода.

Мне могут сказать: просто повезло. Было решение Москвы, мощные централизованные вливания. Но ведь в 1964 году перед Токийскими играми ситуация была аналогичной. И средства выделялись, и были высокие постановления. А результат? За исключением разве что краевого дома физкультуры мы больше ничего тогда и не получили.

Гагаров находился в больнице, когда начались игры. Был несказанно горд, что в блистательном выступлении советских олимпийцев была и частица труда приморцев. Кстати, сами спортсмены потом скажут, что никогда еще не встречали такой заботы, как во время предолимпийских сборов в Приморье.

А недуг все наступал. Уже будучи смертельно больным, Гагаров принимает важные решения.

До последнего часа

В самый разгар известной борьбы между дальневосточными городами за право стать хозяином Томского архива по настоянию первого секретаря было созвано экстренное бюро крайкома. Сам он связался с предсовмина Николаем Рыжковым и заверил, что специально оборудованное помещение - камень преткновения в архивных распрях - крайком партии и советская власть в лице крайисполкома гарантируют. Соседи еще прикидывали, взвешивали, а архив уже обрел хозяина.

К первому секретарю пробились краеведы - застопорился вопрос переноса из Парижа во Владивосток праха Муравьева-Амурского. Не столь масштабная, как архив, проблема, но требовала большой деликатности. Как-никак речь шла о возвращении останков наместника царя - пристало ли коммунистическому руководителю этим заниматься? И хотя во все щели уже дули ветры перестройки, приходилось действовать с оглядкой на Москву.

Он сделал все что мог. Впрочем, вот свидетельство А. Алексеева, исследователя истории Дальнего Востока: “С Муравьевым-Амурским вопрос предрешен. Я получил копию письма к министру иностранных дел СССР, отправленного Гагаровым, и с его личной ко мне сопроводительной...”

Спустя несколько дней ученый с удовлетворением констатирует: “Пришло письмо из МИДа о Муравьеве-Амурском. На его основании готовится письмо в ЦК, там уже говорится конкретно о выделении средств (для перевозки из Франции урны с прахом. - Прим. ред.). Кажется, дело закрутилось...”

До последнего дыхания он делал все, чтобы быть нужным родному краю, городу.

Горько сознавать, что такой руководитель ушел в расцвете сил. Но обидно вдвойне, как распорядились наследием. Бог с ней, с партией, - не для партии в конце концов он жил.

Вскоре после смерти начнется приватизация. Особо бойко пойдут спортивные объекты. На глазах рушится, ветшает Берег здоровья (даже само название, столь полюбившееся горожанам, уже вышло из обихода!).

И памятник Муравьеву-Амурскому не поставят, причем именно те, кто больше всех кричал о возрождении. И наконец, привезенный архив выселят из здания крайкома партии, вдобавок “забудут” привезти из Томска оставшуюся (наиболее ценную!) часть документов.

Рассказывая о Гагарове, автор далек от мысли рисовать портрет этакого партийного супермена. Были у Дмитрия Николаевича ошибки, а если учесть должность и уровень принимаемых решений, нередко достаточно серьезные. Ошибся в ряде кадровых назначений на ключевые посты. Нередко в его окружении оказывались люди, которые, скажем так, не всегда способствовали укреплению имиджа первого секретаря. Имелись случаи, когда в доверие втирались разного рода “шептуны”. Были и другие просчеты, но в целом они не могут затмить все то хорошее, что делал он для края и города.

И последнее. Собираясь писать о Гагарове, первым делом обратился к различным энциклопедиям, справочникам - где как не в них искать сведения о человеке, который около 6 лет руководил одним из важнейших стратегических регионов страны. Но - ни строки.

Даже в самом капитальном, “Большом энциклопедическом словаре”, изданном 1997 году и как будто свободном от идеологических шор и цензурных рогаток, тоже ни слова. Причем не только Гагаров “провинился”. Такая же участь постигла других (без исключения!) “первых”. Ни о Николае Пегове, впоследствии видном советском дипломате, ни о Терентии Штыкове, члене военного совета Дальневосточного фронта в ходе войны с Японией, ни о Василии Чернышеве, прославленном белорусском партизане, Герое Советского Союза, ни о Викторе Ломакине, отдавшем краю больше 15 лет, не найдем ни слова. Кто правил краем 60 лет - неизвестно.

Еще вчера клеймили всех и вся за забвение прошлого. А сегодня с не меньшей истовостью сбрасываем с парохода современности уже саму современность. Воистину Иваны, не помнящие родства.