Глаза как инструмент террора
Термин “визуальный терроризм” был встречен в романе “Сделай мне больно” писателя-эмигранта Сергея Юрьенена. Русский писатель сидел с венгерской переводчицей в венгерском же баре. И пил, естественно. Что - неважно, важно то, что он активно смотрел по сторонам, точнее, в одну - в дальнем полутемном уголке целовались две лесбиянки. “Не-не-не, - запротестовала венгерская переводчица. - Так не пойдет. Это визуальный терроризм, у нас это не принято. Каждый волен заниматься своим делом”.
Действительно ли преследование человека своим взглядом - террор? И почему это так выражено у нас, меньше в странах, бывших в соцлагере (может быть, ввиду их большей европеоидности?), и практически отсутствует на Западе? Молчание было ему ответом.
Одна знакомая, собираясь в Америку, спорила со своей мамой, доказывая, что сможет ТАК в Нью-Йорке одеться, что на нее будут оглядываться на улице. Святая наивность. Похоже, нам действительно трудно не то что поверить, а даже представить, что там все иначе и всем глубоко по барабану твое умение (или неумение) одеваться, и эпатироваться от твоего дикого вида никто совсем не хочет. Люди смотрят сквозь людей.
Так почему же у нас, стоит лишь ненамного поменять окраску волос или одежды, надеть чего попестрее, тут же становишься объектом пристального внимания. Не сказать преследования. Можно было бы легко объяснить это все низким уровнем культуры масс (термин-то какой противный) или вообще отсутствием оной и вздохнуть: “Азиатчина-с”. Это было бы слишком просто. Преградой же стоит Ф. Достоевский. Когда Раскольников решил покаяться, то пошел на площадь и встал на колени, собравшись для начала совершить покаяние перед народом. Моментально образовалась толпа, принявшаяся обсуждать его поведение, его одежду и род занятий. Тогда, может быть, это национальная черта? Тоже навряд ли, ведь наиболее радикальные ее проявления не стоит лишать универсальности и наднациональности - достаточно лишь вспомнить чаплинского зеваку.
В период затянувшейся пубертации и соответственно острой восприимчивости к внешним воздействиям тема эта была для автора наиболее животрепещущей. “Ну чего они так смотрят, чего я им сделал? Ну выбрил виски к черту, ну обесцветился - чего тут такого?”
Тогда же среди многочисленных винных возлияний один товарищ сказал мне: “Все просто. Они пытаются на ходу вместить тебя в свои схемы”. - “Это как?” - “У человека, - продолжал заумно витийствовать товарищ, - есть разум”. - “Возможно”. - “Редко кто может менять свои взгляды на протяжении жизни, большинство же с возрастом обставляют все рамками и убеждениями, иногда затхлыми, а часто навязанными извне фальшивыми авторитетами. Но не это важно - важно то, что у многих разум превращается в схему, полную всяких рамок и бордюрчиков, и мировосприятие подчиняется только его законам”. - “Ага”. - “Если ты вываливаешься из схемы, то, естественно, на тебя смотрят, неосознанно пытаясь засунуть обратно и определить”. - “Чего определить?” - “Насколько ты опасен для них, - пояснил проницательный товарищ.
- Схема становится довлеющей - ей приходится защищаться, чтобы не быть разрушенной”. Стало более понятно, но от этого не стало легче.
Вообще-то со временем пришлось убедиться, что вопрос безопасности не так уж маловажен. Многие друзья, побывав за границей, отмечали это странное чувство - как будто что-то изнутри вырастает - “я могу делать, что захочу! а то, что не захочу, тоже могу делать”. Оно может породить либо чувство безнаказанности и желание творить безобразия, либо, напротив, умиротворит донельзя. Нам до этого далеко. Похоже, что никогда и не будет реальной безопасности на земле русской. Впрочем, в напряженном существовании тоже есть свои плюсы. По крайней мере, их можно попытаться найти. А найдешь, глядишь, и понравится жить в напряге. И на зеленоволосых будешь смотреть подозрительно и со злобой, пытаясь вспомнить неизвестно что. А лучше сразу в ухо - чего это он, со своими волосами?! Упал - отжался!
