Повеситься или ждать Годо...
Ни в коей мере не являясь специалистом-теоретиком в области зарубежного театра, в том числе абсурдистской драмы, осмелюсь изложить просто зрительские непосредственные впечатления от новой работы Камерного театра драмы. Американский режиссер Марк Уильямс поставил здесь пьесу классика и одного из основоположников абсурдистского жанра Самюэля Беккета "В ожидании Годо".
Убеждена, что большинство владивостокских зрителей впервые смотрят спектакль подобного жанра, и просто ручаюсь, что актеры камерного театра не только никогда не играли в драме абсурда, но и мало что слышали о ней. Причем вины их в этом нет ни малейшей. Как известно, отечественный театр гордо и независимо прошел мимо драматургии абсурда, когда в середине нынешнего века и позже ею увлекался весь цивилизованный мир.
Тем больше заслуга постановочного коллектива "Годо".
Буду честна сама с собой - первый акт я откровенно скучала и мало что понимала в происходящем на сцене. Наверное, нам, десятилетиями воспитанным на реалистическом искусстве, на действенном психологическом театре, довольно сложно воспринять столь непривычное зрелище, как "В ожидании Годо". В самом деле, что происходит? Двое странных бродяг под каким-то крючковатым подобием дерева ждут какого-то призрачного Годо и при этом разговаривают ни о чем. Естественно, Годо так и не является, да, собственно, и не может явиться, потому как его появление требует определенной завершенности, а какая завершенность может быть в странной зыбкости существования героев Беккета. Ведь по сути все мы ждем Годо, и у каждого из нас свои ожидания и свой Годо. И потому во второй половине спектакля я и не заметила, как меня захватило театральное действо, как заворожило, заставило думать о чем-то очень личном, очень своем. Было грустно, и в то же время спектакль оставил какую-то смутную, едва уловимую надежду - не случайно режиссер дважды повторил необычайно сценическую и просто красивую мизансцену: под кругом луны, обнявшись, стоят двое бродяг спиной к зрительному залу, а перед ними весь мир с его холодностью и злобой, его простыми человеческими радостями и верой.
Спектакль рассказал о хамстве и грубости, которые олицетворяет огромный скотоподобный Поцо (Д. Штанько). Хотя в театре абсурда, впрочем, как и в жизни, все неоднозначно. Разве только о жестокости думаешь, глядя, как дикарь Поцо тянет за собой на грубой веревке хрупкое существо, астматически хрипящее и сгибающееся под тяжестью поклажи. Ведь не пройдет и дня (хотя время у Беккета - вещь весьма относительная, кто знает, день прошел или месяцы...), как тот же Поцо предстанет в очках слепца, будет тонкой тростью ощупывать свой путь и из бесцеремонного вожака превратится в жалкого гиганта, беспомощного без того же хрупкого Лаки, который теперь становится его поводырем.
Безмолвного слугу Лаки, поводыря Поцо, неожиданно играет женщина, актриса А. Белых. Наверное, это продиктовано возможностями жанра. И становится еще страшнее, когда задыхается под тяжестью груза не очень молодая женщина, когда рычит Поцо: "Встань, скотина, повернись, дерьмо!" - а мы видим перед собой трогательные золотые кудри, рассыпавшиеся по худеньким женским плечам. Поистине трагического звучания достигает Белых в единственном отпущенном ей драматургом монологе. Чем-то отдаленно этот, казалось бы, бессвязный монолог напоминает небезызвестный текст странной символистской пьесы, которую начинающий чеховский драматург Костя Треплев написал для своей возлюбленной Чайки - Нины Заречной. Создается ощущение, что Лаки вещает о неминуемом конце света, о великих неотвратимых испытаниях...
Герои Беккета мало действуют и много говорят, при этом говорят, не слушая и не слыша друг друга. Их слова пробуксовывают на одном месте, мысль трудноуловима, кажется, не уши, а сердца их запакованы в лохмотьях; каждый существует как будто в безвоздушном пространстве, независимо друг от друга.
Впрочем, Поцо и наперсник, ненавидя один другого, словно скованы одной цепью. И также неразлучны, и также вмес-
те ожидают Годо двое бродяг - их играют В. Перминов и С. Меньшов. Герои Перминова и Меньшова нелепы и неприспособлены к жизни, беззащитны перед ее хаосом, они чудовищно одиноки и трогательны. Они нищи как церковные мыши, и когда один из них предлагает вечно голодному напарнику морковку или редиску, в его руках - это дар, равный целому состоянию.
Вообще мне представляется, что молодой актер С. Меньшов как бы рожден для театра абсурда. Он невероятно пластичен, у него высокий голос, который будто взмывает и растворяется где-то там, вверху. Складывается ощущение его физической отстраненности от бренного мира. Он странен и не похож на представителей актерского цеха. При этом на сцене С. Меньшов, абсолютно как ребенок или кошка, которых, как известно, переиграть невозможно, ограничен.
Идут дни... Мыслями совершенно неожиданно для себя возвращаюсь к увиденному спектаклю. И все больше мне кажется, что он про всех нас. Ведь это мы бываем глухи к чужой беде, мы порой смешны и нелепы, мы ведем бесконечные бессмысленные разговоры, при этом не слыша друг друга, мы существуем каждый для себя (не случайно нынче в моде термин "некоммуникабельность"), и мы вечно ждем своего Годо. Это мы в его ожидании. Впрочем, в наше сложное время, в том театре абсурда, в котором мы нынче живем, у нас есть выбор, который предлагает один из героев: "или повеситься, или ждать Годо"...
