Мне больно rак и всем нормальным людям
Бывают моменты, когда я жалею, что выбрала эту профессию. Иногда с таким страшным горем соприкасаешься, что хочется по-бабьи разреветься в голос, глаза закрыть, уши зажать, а надо вопросы задавать, смотреть, слушать и даже в душу лезть. И все для того, чтобы правдиво проинформировать читателей. Нужно ли им это? Нужно, конечно, умолчание ведь еще страшнее. Говорят, что подробности трагедий необходимы, чтобы «встряхнуть» людей, пробить панцирь, в который закованы нынче многие сердца. Мол, иначе народ не откликнется, не переживет по-настоящему, не задумается. Но где та невидимая грань, которую мы не вправе переступить, где та зыбкая граница, которая не дает правде изложения перерасти в смакование чужой боли?
В момент трагедии на Некрасовском мосту стояли сотни людей. Что заставляло их не сходить с места? Мне очень хочется надеяться, что абсолютно все были преисполнены сочувствия, абсолютно у всех безумно болело сердце. Однако не стоит быть столь наивной – пусть единицы, но глазели все же некоторые с любопытством. Это как при любой транспортной аварии: откуда ни возьмись – толпа, мешающая работе оперативных служб, которую по большей части объединяет лишь праздное любопытство. Вот именно этому потакать не стоит, это я твердо знаю. Откликнувшиеся на публикацию в «В» читатели со мной согласны. Вот что написала в форумах Наталья: «Статья («Смертельный огонь». – Ред.) хорошая, мы должны знать, что происходит, может, эти жертвы спасут чьи-то жизни. Но я категорически против духовного мародерства телевидения, когда показывают кадры реальной гибели и страданий людей. Это мнение всех моих знакомых и родственников». Ее поддерживает Maria: «Центральные каналы не показывали этого, а на местном все могли наблюдать, как девушки в истерике висели на подоконниках и вываливались оттуда с горящими волосами, одеждой, кричали и разбивались о землю… Все-таки это дико – делать рейтинг на подобном, и неэтично по отношению к погибшим и их родственникам показывать в течение суток многократно и изуверски подробно момент смерти, тем более такой ужасной». Правы наши читатели. Уверена, что коллеги, которые давали разрешение на эти эфиры, никогда бы не выставили свою дочь, сестру, невесту на всеобщее обозрение в такой момент. Не дай бог, конечно, но попади кто-то из нас в подобную ситуацию, неужели согласились бы ради горячего факта, ради рейтинга своего издания на демонстрацию себя в этом ужасе? У каждого ведь есть близкие люди, которые, видя подобное, еще и еще раз сходят с ума. А ведь одна из местных газет даже в последующие дни повторяла снимки падающих из окон людей. Слава богу, наше издание такого себе не позволило.
Наверное, мы что-то упустили в воспитании, иначе бы не было вокруг так много толстокожих. Рассказали мне, к примеру, о женщине, которая 16 января, услышав о страшной беде, 40 минут пыталась дозвониться до сына, работавшего на том самом восьмом этаже. Мобильник его молчал. Что пережила мать за неполный час, представить не так уж сложно. А вот почему сын, в телефоне которого села батарейка, нашел возможность позвонить любимой девушке, но не подумал о матери, понять не могу. Но это наша вина, родителей. Сопереживать, сочувствовать не научили. В целом же по стране за последние годы резко снизился болевой порог, предельно обесценилась жизнь не только одного конкретного человека – десятки жертв в том или ином регионе давно уже не повод для объявления национального траура. Все это ЧП местного масштаба? В той же Америке, да и в любой другой цивилизованной стране уже бы в каждом населенном пункте флаги приспустили.
На следующий после пожара день мне пришлось поехать в ожоговый центр, где увидела напряженно взвинченных врачей. Думаю, они устали в том числе и от нашествия нас, журналистов. Когда сказали, что к пострадавшим в палату не пустят, я даже настаивать не стала, хотя понимала, что не выполню задания, не поговорив с больными. Но существует все же та очень тонкая граница, которую, на мой взгляд, переступать нельзя – людям плохо, очень плохо, глазеть на чужую боль и копаться в ней недопустимо.
Прошло несколько дней, наступило время размышлений, но редакционная почта до сих пор полна эмоциональных откликов.
Инна: «Что можно сказать, когда слезы родителей и детей не будут смолкать еще долгие годы! Центр города, а пожарные только через 20 минут приехали. Позор нашим властям!».
Анна: «Материальные ценности стали дороже человеческой жизни. Машины им мешали, подъехать не могли, тентов нет, лестницы не выдвигались… А что у нас вообще есть?».
Тата: «Там погибли молодые женщины, у которых маленькие детки. Страшно. Нужно жестко наказывать виновных, чтоб другие преодолевали свое равнодушие и алчность».
Mailto: «Я сама все это видела, никому не пожелаю. Это ужасно».
Гражданин: «В центре города, днем, в присутствии всех начальников, сотен зевак несчастные просили помощи и, не получив ее, погибали. Простите нас, живых. Низкий поклон всем неравнодушным, пытавшимся хоть чем-то помочь несчастным».
Позвонивший в редакцию Валерий Турищев сказал: «Мужики всегда защищали женщин, а тут полная беспомощность, бездарные действия… Стыдно, больно».
Боль переполняет, она пронизывает каждый отклик. Я преднамеренно убрала из писем почти все оценки работы спасателей и официальных лиц. Пока они не могут быть объективными. Эти заметки – наша общая скорбь. Я только хочу попросить у близких погибших прощения за некоторых своих коллег, которые позволили себе смаковать чужое горе. Думаю, в своей профессиональной среде это повод серьезно поговорить на эту тему. Разве мы не люди?
Автор: Галина КУШНАРЕВА «Владивосток»
