Бабушкин дом, или Корни и крылья

У каждого есть на земле место, куда он приходит, как в храм с молитвой, как на встречу с самим собой. Для меня это бабушкин дом. Он всегда был самым теплым, родным и надежным причалом, пока я росла, взрослела, а теперь, с ее уходом, стал чем-то вроде земли обетованной. Пусть раз в год, но мне непременно нужно здесь побывать. Это как лекарство от душевных хворей, обид и сомнений. Как благословение на удачу. Как ласковая старенькая ладошка, легшая на макушку.

И что удивительно, больше десяти лет прошло с тех пор, как бабушка здесь не живет: сначала она перебралась к одной из своих дочерей, потом - под сень молодых дубков на маленькое деревенское кладбище, но в доме до сих пор остался ее запах, точнее, даже ощущение ее присутствия.

Стоит только толкнуть тяжелую дубовую дверь с железным накидным крючком и перешагнуть высокий порог, как перед глазами предстает бабушка: маленькая, сухонькая, в белом опрятном платочке, завязанном на старый деревенский манер под подбородком, в любимом синем фартучке с большим карманом, где вместе со шнурком, пуговицей, полупустой нитяной катушкой всегда была припасена конфетка для внучонка.

И, как сейчас, видится - в красном углу, рядом с образами под вышитым рушником, репродукция картины В. Пукирева «Неравный брак» в голубой деревянной раме.

 С этой рамой целая история вышла: столяров в деревне не осталось, единственный уцелевший - дед Федор был баптистом, и бабушка, православная христианка, долго не могла себя заставить к нему обратиться. Однако охота пуще неволи, и в одно ясное летнее утро она поставила в корзину две трехлитровые банки: одну с медом, другую с молоком - и отправилась к мастеру. Через неделю «Неравный брак» одели в раму.

Чем привлекала эта картина бабушку - загадка. Но она подолгу любила смотреть на нее, то и дело жалостливо вздыхая: у алтаря обворожительно юная заплаканная невеста в фате, рядом дряхлый старик-жених с приторно-сальным взглядом, в толпе лицо молодого красавца. Насколько известно, в бабушкиной жизни трагического любовного треугольника не было. С дедушкой они жили дружно, родили сына и трех дочерей. Она его сама выбрала, когда сватов заслали, хотя невестой была «с перебором». Григорий, гарный хлопец, ей с первого взгляда понравился: высокий, статный и глаза добрые, к тому же на балалайке и на гармошке играл как бог.

За все время семейной жизни бабушка грубого слова от мужа не слышала. А когда его не стало, часто приговаривала: «Гриша меня жалел, значит, любил».

Дедушка умер рано, простудился, когда работал в колхозе конюхом. Бабушка замуж больше так и не вышла, хотя звали. Судьба отмерила ей большую жизнь: мы еще успели отпраздновать ее 90-летие.

А ведь за все эти годы у нее не было ни одного отпуска. Да что там - выходного дня, только трудодни: деревня-матушка… В колхозе, когда помоложе была, работала дояркой. Вставала раньше петухов, стадо больше ста голов доили, понятное дело, вручную, оттого и руки к старости «узлом» скрутило. В войну хлеб пекла. И какой: народ в очередь выстраивался за Лушиной буханкой. Потом не разгибала спины в поле, на сенокосе, на пасеке. При этом еще на своем гектарном огороде успевала управляться, детей обиходить. Когда хозяйничать у русской печки успевала - непонятно. Но на плите всегда стоял чугунок с наваристым борщом, каша, по праздникам в доме сладко пахло свежеиспеченными булочками. А на запрещенную властью Пасху бабушка настырно выставляла на стол все самое вкусное: окорок, домашние колбасы, расстегаи, куличи и прибирала дом с особой тщательностью.

 Как-то, уже незадолго до смерти, она мне призналась: «Знаешь, не было в жизни дня, чтобы я, проснувшись, заленилась и без желания пошла работать…». И заработала - колхозная пенсия, когда подошел ее возраст, была… восемь рублей. Потом положили 20 - так бабушка в ладоши от радости хлопала… Это мне сейчас об этом горько вспоминать, а она на государство не жаловалась, рассчитывала только на себя. Корову до 83 лет держала, пока доить могла. Рассталась со своей кормилицей только, когда силы в руках совсем не стало. И плакала при этом, как с родным человеком прощалась…

Так шла она по длинной дороге жизни. Годы согнули спину, но не характер. Ее не зря звали командиршей: строга была. Баловала только внучат. Неграмотная, сдержанная на эмоции, она обладала особым достоинством, мудростью и той тихой независтливой добротой, которая была убедительнее красивых слов и всякого лицедейства чувств. Может быть, оттого, что сама стала частью той крестьянской жизни, где и работа, и веселье, и эмоции - все было настоящим.

Мне всегда хочется низко, в пояс, поклониться людям того, почти уже исчезнувшего поколения. За их терпение, за умение жить вопреки всем обстоятельствам. И за почитание труда как одного из главных законов бытия, что сродни любви. Это сегодня уже не совсем наша философия. Хотя, наверное, это не совсем правильно… В конце концов все мы родом из детства. А наши корни и крылья - главное завещание рода. Чем живы и сильны.

Последние годы, как бабушки не стало, живу с чувством непроходящей вины - не успела: сказать самые заветные слова, написать письмо, отправить посылочку к празднику. Оттого, наверное, так тянет в родные места, к старому бабушкиному дому, который сейчас смотрится почти игрушечным под кронами трех гигантских тополей, росших вместе с нами...

Автор: Тамара КАЛИБЕРОВА, "Владивосток"