«У меня теперь все просахалинено...»

Век без Чехова? Или, наоборот, век Чехова, судя по тому положению, которое занял он в мировой культуре? Написавший немного пьес  (с Шекспиром не сравниться) он тем не менее остается подлинным феноменом мировой драматургии,  в той же соседней Японии его ставят едва ли  не активнее, чем собственных авторов, причем одним из главных пропагандистов его творчества  в последние годы стал театральный режиссер  из Владивостока Леонид Анисимов.
Впрочем, в жизни и творчестве Чехова Дальний Восток стал не просто этапом, а, как склонны полагать многие литературоведы, рубежом. Осмысление увиденного в ходе поездки  на сахалинскую каторгу открыло  уже сложившемуся и имеющему всероссийскую известность писателю новые грани бытия, бездны страдания. Через много лет, незадолго до смерти, Чехов заметил вскользь: «У меня теперь все… просахалинено…». Ни про усадьбу  в Мелихово, ни про домик в Ялте таких слов  не сказано. На обратном пути с Сахалина Чехов побывал и во Владивостоке, оставив  о нашем городе весьма нелицеприятные воспоминания. Впрочем, краткое посещение  Владивостока, конечно же, не идет ни в какое
сравнение с трехмесячным пребыванием  на Сахалине. И потому в канун 100-летия  со дня смерти Антона Павловича
корреспондент «В» отправился в командировку  на некогдакаторжный остров. Его заметки  мы публикуем на этих полосах.

«Сахалин лежит в Охотском море, загораживая собою от океана почти тысячу верст восточного берега Сибири и вход в устье Амура. Он имеет форму, удлиненную с севера на юг, и фигурою, по мнению одного из авторов, напоминает стерлядь. Географическое положение его определяется так: от 45o54’ до 54o53’ с. ш. и от 141o40’ до 144o53’ в. д. Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промерзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губ, а южная - Крыму. Длина острова 900 верст; наибольшая его ширина равняется 125, и наименьшая 25 верстам. Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании».
С этих строк, содержащих сведения, известные ныне каждому школьнику, начинается вторая глава чеховского «Острова Сахалина». Понятно, что в координатах и размерах с конца XIX века ничего не изменилось. Не изменилось, впрочем, и многое другое. А кое-что, по убеждению местных жителей, весьма, кстати, патриотично настроенных, стало даже хуже. Об этом - чуть ниже.

*** К поездке на самую отдаленную и закрытую отечественную каторгу Чехов готовился долго и основательно. Перечитал практически всю имеющуюся к тому времени литературу - один список включает в себя несколько десятков названий. Подал письменное прошение на имя начальника Главного тюремного управления Галкина-Враского. (Именем последнего, к слову, было названо одно из сахалинских поселений; сейчас это город  Долинск.)
Получил разрешение на поездку, но устное. Письменное, уже на месте, по прибытии в Александровск-Сахалинский ему выдал посещавший остров с инспекцией генерал-губернатор А. Н. Корф. Так что через всю Россию с надеждой побывать на Сахалине Чехов двигался, по большому счету, на авось. Это примерно, как если бы в году 1950-м корреспондент «Известий» без всяких разрешительных документов поехал писать серию очерков или книгу о магаданских лагерях.
Единственное, что было в кармане у писателя, - корреспондентское удостоверение суворинского «Нового времени» да полторы тысячи рублей, выданные тем же Сувориным на поездку.
Что, собственно, не помешало Чехову все того же Суворина через пару лет, говоря современным языком, попросту «кинуть». Вообще отношения писателя с издателями - один из самых запутанных вопросов его биографии. Судьба «Острова Сахалина» - яркое тому подтверждение. Как мы уже отметили, финансировал поездку Алексей Суворин. Более того по возвращении Чехова с Сахалина, весной 1891-го, Суворин повез его в Европу (как сказали бы сейчас, на релаксацию). Вернувшись, Чехов засел за рукописи, и в 1893-94 годах главы будущей книги начали печататься... в журнале «Русская мысль», который издавал Вукол Лавров. Тот самый Лавров, с которым перед поездкой на каторгу Чехов публично разорвал все отношения, заявив, что «даже шапочное знакомство отныне между нами невозможно». Еще через год,
в 1895-м, «Остров Сахалин» впервые выходит отдельной книгой уже у третьего издателя - Адольфа Маркса.
Странно ли все это? Может быть. Но только если воспринимать Чехова с буколической, привычной позиции школьного учебника, который рисует нам уставшего, болезненного мужчину с бородкой и мудрыми глазами за стеклышками пенсне. Однако лакировка образа - прямой путь к его обеднению, примитивизации. Будучи вполне адекватным человеком (не маленького, кстати, роста - более 180 см), Чехов обладал своими комплексами и причудами, меняющимися пристрастиями и антипатиями, характером и темпераментом. В большей степени об этом, конечно, свидетельствуют его письма, и не только деловые, но и многолетняя переписка с любимыми женщинами - Ликой Мизиновой, Лидией Авиловой, Ольгой Книппер.
 
*** Одним из первых мест, куда попал Чехов, сойдя на рейде Александровска с борта парохода «Байкал», оказался дом ссыльного Карла Христофоровича Ландсберга. Удивительно, но дом сохранился до сих пор, и сегодня это единственное на Сахалине строение, о котором абсолютно достоверно известно, что здесь был Чехов. Ландсберг, в свою очередь, фигура легендарная. Блестящий гвардейский офицер, он готовился к свадьбе (его ждала хорошая партия), однако запуганный шантажом ростовщика, убил его и его служанку. Через 3 дня сдался полиции, получил 15 лет (по другой версии - бессрочную каторгу) и был отправлен на Сахалин. В это время рядом с Александровском пробивали тоннель сквозь базальтовые породы мыса Жонкиер. Строили с двух сторон и, как водится, по российской безалаберности промахнулись с расчетами - встречные курсы не совпали. Используя знания в саперном деле, Ландсберг сумел «свести» тоннель; потом строил на Сахалине телеграф, еще позже открыл свою лавку и даже стал местным представителем известного владивостокцам торгового дома Кунста и Альберса. Кстати, пара их мощных двухэтажных пакгаузов, сложенных из вечной лиственницы, до сих пор прекрасно сохранилась в Александровске. В апреле 1905-го японцы под прикрытием корабельной артиллерии высадили в Александровске сильный десант. Ландсберг пытался сколотить отряд, принял бой, был ранен, попал в плен и отправлен в Японию, где провел 3 года. После этого бывший гвардеец вернулся во Владивосток, его дальнейшие следы теряются.
Теперь в его доме музей Чехова. Старший научный сотрудник музея Наталья Минеева виртуозно ведет экскурсию, причем не столько с академических высот, сколько с позиций сегодняшнего дня.
- И в конце XIX века и в начале XXI главная трагедия Сахалина остается неизменной. Она в том, что большую часть населения здесь составляют временщики, люди, которым завтрашний день острова глубоко безразличен, - говорит она. И тут же добавляет цитатой из Чехова: «Местные больничные порядки отстали от цивилизации по крайней мере лет на двести». К сожалению, Чехов оказался чересчур оптимистичен, - с горечью отмечает Минеева, - сегодня мы отстаем намного больше…
Похоже, она не преувеличивает. Упадок в Александровске, как и во многих других городках Сахалинской области, чувствуется во всем - состоянии зданий и дорог (кстати, о местных дорогах в свое время Чехов отзывался в превосходной степени), обеспечении теплом и светом, перспективах для молодежи и стариков, которым грозятся вот-вот срезать последние «северные» надбавки.

*** «Если, стоя в фонаре маяка, поглядеть вниз на море и на “Трех Братьев”, около которых пенятся волны, то кружится голова и становится жутко. Неясно виден Татарский берег и даже вход в бухту Де-Кастри; смотритель маяка говорит, что ему бывает видно, как входят и выходят из Де-Кастри суда. Широкое, сверкающее от солнца море глухо шумит внизу, далекий берег соблазнительно манит к себе, и становится грустно и тоскливо, как будто никогда уже не выберешься из этого Сахалина. Глядишь на тот берег, и кажется, что будь я каторжным, то бежал бы отсюда непременно, несмотря ни на что».
Взобравшись на мыс Жонкиер, ощущения Чехова переживаешь в полной мере. Представляешь, как в туман здесь, на маяке, гулко бил колокол, накрывавший, по свидетельству писателя, своим тягучим и печальным звуком весь поселок.
Колоколу, видать, было от чего печалиться, потому что судьба его удивительна. На его «юбке» четко видна надпись, свидетельствующая о том, что в 1651 году сей колокол дарен царем Алексеем Михайловичем (отцом Петра I, который экспедицией Беринга двинул Россию на восток) монахам Синеозерской пустыни. Однако позже колокол попадает в разряд «ссыльных» и его увозят в Тобольск. Что значит «ссыльный»? К ним относили колокола, в которые били в набат, призывая к бунту. Такому колоколу вырывали «язык» и отправляли в глушь. Но вот как из Тобольска колокол оказался на маяке мыса Жонкиер, пока не совсем ясно. Причем на этом его приключения не кончились. Все маячное хозяйство страны, как известно, принадлежит гидрографической службе ВМФ, здесь соответственно - Тихоокеанского флота. В разгар перестройки некие сметливые представители гидрографии решили пристроить бездействовавший последние десятилетия колокол (его заменил ревун) «получше». Помешала им решительно настроенная группа александровцев, которая явилась на маяк, силой увезла колокол и «сховала» его в городе. Военные пожаловались в милицию, та возбудила уголовное дело. Правда, милиционеры-то были местные, поэтому «волынили» как могли. Тут, к счастью, вышел известный ельцинский указ о возврате религиозным конфессиям и общинам их собственности, а в Александровске в аккурат начали восстанавливать церковь Покрова Божьей матери. И сегодня в моменты отправления тех или иных православных обрядов горожане слышат абсолютно те же самые звуки, что слышал Чехов в 1890 году. Ведь в Александровске, с короткими выездами в близлежащие поселения, писатель прожил дольше всего - 2 месяца…

*** Он приехал на остров с откровенно исследовательскими целями. Сдерживающими были лишь две позиции - запрет на общение с «политическими» и необходимость уложиться в навигационные сроки, чтобы не остаться на зимовку. Главным оружием Чехов избрал статистику; в александровской типографии заказал 10 тысяч карточек и приступил к системной переписи сахалинского населения. За три месяца ему удалось заполнить более 8 тысяч (!) карточек - в Александровском, Тымовском и Корсаковском округах, на которые административно был тогда разделен Сахалин. И ровно через век после Радищева у него возникло полное право сказать: я взглянул окрест себя, и душа моя страданиями народа уязвлена стала. Чехов - на то он и Чехов - так прямо не акцентировал, и в книге этого нет; но в письмах той поры он куда более жесток в оценках. По возвращении пишет Суворину: «Сахалин представляется мне целым адом». К этой мысли в той или иной форме он возвращался до самой смерти; из письма Сергею Дягилеву в декабре 1901-го: «Остров Сахалин» написан мною в 1893 году - это вместо диссертации, которую я замыслил написать после окончания медицинского факультета».
Действительно, диссертация - не та точка отсчета, не та мера, с которой можно было бы подойти к увиденному на каторге. Тем более что в палитре Чехова был не только черный цвет. Наблюдая кандальников или прикованных к тачкам арестантов, он понимал, что здесь сидят душегубы и грабители, люди, совершившие тягчайшие преступления. Но ведь и они - люди… А уж тем паче жены, поехавшие вслед за ними на каторгу, дети…
Довлатов писал о Пушкине: «Не монархист, не заговорщик, не христианин - он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом». Если убрать «поэта», то слова эти относятся к Чехову абсолютно. И разве не перекликаются с этой цитатой строки из другого чеховского письма той же поры: «Хорош Белый свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм!.. Работать надо, а все остальное к черту. Главное - надо быть справедливым, а остальное все приложится…».
Сахалин перепахал Чехова. С острова вернулся далеко не тот Антоша Чехонте, над смешными рассказами которого похохатывали читатели. Работая над книгой, он в 1892 году параллельно пишет «Палату №6», следом другие вершинные вещи: «Попрыгунья», «Скрипка Ротшильда», «Ионыч», «Крыжовник», «О любви», «Дом с мезонином», «Дама с собачкой»…  Кажется, все это совершенно разные, не связанные между собой произведения, с разными героями и ситуациями. Но, по большому счету, все они об одном и том же - о невозможности счастья…

*** Он стал глубже понимать многие вещи, придя к однозначному выводу, что никакие фантазии, никакие детективные истории или приключения не стоят малейшего шевеления человеческой души, обыденного, повседневного существования, из которого, собственно говоря, и состоит жизнь. «...Зачем это писать - что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда, и в действительности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все…».
Известно, настоящим писателем становится только тот, кто, преодолевая чужие истины и догмы, остается учеником своих собственных идей. Чехов своим принципам не изменял. Так, касаясь невероятных приключений лейтенанта Бошняка, который еще в 1852 году был послан на Сахалин Невельским и первым сумел пересечь остров, Чехов завершает этот фрагмент показательной фразой: «В исследованиях Бошняка самое интересное, конечно, личность самого исследователя…».
Понятно, что ружье, висящее на стене в первом акте, в третьем обязательно должно выстрелить, но главным для Чехова все-таки остается другое, сформулированное в самой, пожалуй, известной и цитируемой его фразе: «В жизни люди обедают, только обедают, а в это время слагаются их судьбы и разбивается их жизнь…».
В тексте «Острова Сахалина» эта мысль находит прямое воплощение. Описывая южный, корсаковский округ, Чехов вставляет такой эпизод: «В Мицульке живет сахалинская Гретхен, дочь поселенца Николаева, Таня, уроженка Псковской губернии, 16 лет. Она белокура, тонка, и черты у нее тонкие, мягкие, нежные. Ее уже просватали за надзирателя. Бывало, едешь через Мицульку, а она все сидит у окна и думает. А о чем может думать молодая, красивая девушка, попавшая на Сахалин, и о чем она мечтает, - известно, должно быть, одному только богу».
Вот ключевой момент: о чем она думает и мечтает?…

*** В этом эпизоде у Чехова есть небольшая неточность. И тогда (я проверял по карте 1890 года издания), и сегодня деревня называется Мицулевка - в честь агронома и землеустроителя Михаила Мицуля, который очень много сделал на Сахалине. Скорее всего Антон Павлович писал в блокноте сокращенно, а может быть, просто запомнил бытовое название.
…Мне очень хотелось найти ответ на чеховский вопрос. Спустя 114 лет в такие же жаркие летние дни я приехал в Мицулевку. Нашел девушку Таню. (Правда, 17-летнюю; тогда, впрочем, взрослели раньше.) Это удивительно, но она белокура, тонка, и черты у нее тонкие, мягкие, нежные. Она местная уроженка, как и ее мама, Людмила Павловна. Жива и 89-летняя бабушка, Александра Осиповна, она самая старая из старожилов, приехала в Мицулевку в 1947 году, когда здесь еще жили не успевшие репатриироваться японцы. Таня окончила школу в соседней Соловьевке, учится в Южно-Сахалинске в финансовом техникуме. Надеется получить и высшее образование. Мы поболтали о том о сем, потом я спросил:
- Таня, о чем ты мечтаешь?
Похоже, она тоже внимательно читала Чехова, потому что ответ был готов с ходу:
- Самая главная мечта - стать стюардессой. Но туда не берут. Поэтому, когда выучусь, постараюсь устроиться на работу в аэропорт - кем угодно, лишь бы ближе к небу и самолетам…
- А бой-френд у тебя есть?
Таня на секунду запинается.
- Есть… Только он не русский…
- Ну и что? Какая разница? Кореец, наверное? (На Сахалине большая корейская диаспора. - Прим. ред.).
- Нет… - Таня снова делает паузу. - Турок… У нас тут под Корсаковом турки работают, готовят жилье под строительство завода по сжижению газа, вот он там… Шакир его зовут, 27 лет, но столько ему ни за что не дашь. К себе зовет… Но я не знаю, мама сильно переживает…
…Новое время - новые песни. Я так и не понял, удалось ли получить ответ на чеховский вопрос? И думала ли о небе летом 1890 года «его» Гретхен, которую в 16-летнем возрасте просватали за надзирателя?

*** Аллюзии между прошлым и настоящим на Сахалине находишь повсюду. В одной из последних глав «Острова Сахалина» Чехов пишет: «Жалованья старшие надзиратели получают 480, а младшие по 216 руб. в год. Через определенные сроки этот оклад увеличивается на одну и две трети и даже вдвое. Такое жалованье считается хорошим и служит соблазном для мелких чиновников, например телеграфистов, которые уходят в надзиратели при первой возможности. Существует опасение, что школьные учителя, если их когда-нибудь назначат на Сахалин и дадут им обычные 20-25 р. в месяц, непременно уйдут в надзиратели».
Антон Павлович оказался неплохим пророком. Сегодня в Южно-Сахалинске существует литературно-художественный музей книги А. П. Чехова «Остров Сахалин». Меня водила по музею молодая сотрудница Татьяна Павликова. Рассказывала, показывала экспонаты. Я спросил:
- Таня, а какое у вас образование?
- Учитель начальных классов.
- А что ж вы по специальности не работаете?
- А вы попробуйте прожить на ту зарплату…
…Музейный сотрудник, конечно, не надзиратель, но, видимо, и ему платят чуть больше, чем учителю.
Таких штрихов, точно подмеченных Чеховым и проросших в сегодняшний день, - десятки. Да что говорить, если не только жизнь его, но и смерть оказалась странным образом связана с его поездкой на самую дальнюю российскую окраину.
Ну, к примеру. В письмах, которые он отправлял с Дальнего Востока родным и друзьям в Москву и Санкт-Петербург, довольно часто встречается слово «устрицы». Ничего удивительного - дары морей здесь всегда умели добывать.
14 лет спустя, в начале июня 1904-го, по рекомендации врачей Чехов вместе с супругой Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой отправляется на горный немецкий курорт в Баденвейлер (Badenweiler), земля Баден-Вюртемберг (Baden-Wurttemberg). Сначала живет в пансионе «Рембрандт», затем в частном доме «Вилла Фредерике», в самом конце июня переезжает в отель «Зоммер». В ночь на 2 июля (по старому стилю) ему стало хуже. Жена успела записать несколько его последних фраз: «На пустое сердце не надо льду…», чуть позже попросил шампанского, ему принесли, и он успел сделать несколько глотков, после чего с каким-то облегчением откинулся на подушку и по-немецки произнес: «Ich sterbe» (Я умираю).
Это случилось ровно сто лет назад. Стояла жара. В Москву тело Чехова везли в вагоне для перевозки устриц. Вагон охлаждался, это был прообраз современной рефсекции.

*** Есть и еще одна нить, прочно связавшая остров Сахалин и фешенебельный немецкий курорт. Вскоре после смерти Чехова друзья и почитатели его таланта провели сбор денег и в 1908 году установили в Баденвейлере бронзовый бюст писателя. Простоял он недолго, в разгар первой мировой войны все «не представляющие художественной и исторической ценности памятники» в соответствии с указом кайзера Вильгельма были пущены на переплавку. Надо полагать, бронзовый Чехов попал в их число одним из первых.
Пауза растянулась на 75 лет. В начале 90-х с бургомистром Баденвейлера связался известный сахалинский краевед Георгий Мироманов. Об этой фамилии стоит рассказать чуть подробнее, так как на Сахалине она звучит громко. Илья Григорьевич Мироманов, учительствовавший в Александровске с 30-х, начал в 60-е создавать в городе народный музей Чехова. В 1979 г. музей получил статус государственного. Его сын - Георгий Ильич Мироманов был, пожалуй, самым известным и авторитетным сахалинским чеховедом. А сегодня музей в Александровске возглавляет представитель уже третьего поколения - Тимур Георгиевич Мироманов. Так вот - Георгий Мироманов предложил немцам восстановить памятник Чехову. Предложение было принято с благодарностью. Новый бронзовый бюст изготовил сахалинский скульптор Владимир Чеботарев. В Баденвейлере его торжественно установили на тот же самый (!) постамент, на котором стоял первый памятник.
Чеботарев сделал и еще одну копию - сейчас она установлена в Южно-Сахалинске перед музеем книги «Остров Сахалин».
История закольцевалась. Как, собственно, и сама жизнь.

*** Писать о Чехове чрезвычайно трудно - хоть маститому литературоведу, хоть школьнику. Мне оказалось трудно по-своему. Он умер в 44 года. Я мотался по Сахалину и думал о том, что мне ровно столько же.
Глупо сравнивать. Да и сравнивать-то, кроме возраста, нечего.
А все равно саднит.

*** Через два года после смерти Чехова императорским указом каторгу на Сахалине закрыли. Без всякой связи с писателем. Просто по мирному договору пол-острова (до 50-й параллели) отошло Японии, и теперь у каторжан появилось куда больше возможностей для бегства. Хотя бы стало ясно - куда.
В 1890 году, когда Чехов посещал Сахалин, на острове содержалось чуть более 5 тысяч ссыльнокаторжных. Сегодня в трех сахалинских зонах (строгой, общего режима и «малолетке») плюс двух СИЗО содержится около 3 тысяч осужденных. Но тогда везли со всей страны; сегодня сидят в основном «свои».
А кандалы на Сахалине находят до сих пор. Последние нашли под Александровском в позапрошлом году…
Владивосток - Южно-Сахалинск - Тымовское - Александровск-Сахалинский - Корсаков

Автор: Андрей ОСТРОВСКИЙ, фото автора, «Владивосток»