Художник, прошедший штрафбат

Более сотни картин написал Павел Сергиенко за свою жизнь. Акварелью, маслом, на картоне и на холсте. А вот еще одну - все никак не может. Золотистое хлебное поле завалено телами погибших и залито кровью. На «пятачке» - артиллерийская пушка, спиной к лафету, с трубкой в зубах, словно Сталин, прислонился старшина. Кажется, что присел на минутку дух перевести, что перекурит чуток - и опять начнет стрелять по врагу. Но не встанет и не начнет - во лбу у старшины осколок, принесший ему мгновенную смерть. А вокруг - тела погибших солдат артиллерийского расчета…

Эта картина врезалась в память фронтовика Сергиенко, но запечатлеть ее на холсте он никак не может. Это должно быть эпическое полотно, может быть, диптих, и здесь важно быть точным в деталях, но вот именно детали вспоминаются не сразу, а некоторые - только во сне...

ДОСЬЕ  «В»

Павел Иванович Сергиенко родился на хуторе Николаевка Донецкой области. Прошел войну, освобождал Украину, Белоруссию, Прибалтику. В 1943 году, 18-летним пареньком, прошел штрафбат. Награжден 16 орденами и медалями.

После войны работал в геологоразведочной экспедиции проходчиком и картографом, затем слесарем и электромехаником Ярославского ГОКа. Ныне на пенсии.

Самодеятельный художник, чьи полотна выставлялись в музеях края. Прозаик, пишет фронтовую прозу и мемуары. С 1987 г. проживает в Арсеньеве.

Путь на войну у каждого был разным. Кто-то рвался на фронт, пытаясь обмануть призывную комиссию и приписать себе год-другой, кто-то, напротив, погибать за Отчизну не спешил и от комиссариата скрывался. У Павла Ивановича путь на войну был свой, особый и абсолютно случайный. Когда немцы уже готовились войти в его родной хутор, а было это осенью 41-го, он, 16-летний паренек, носил еду защитникам деревеньки. И когда принес узелок в очередной раз, началась решающая атака немцев, после которой взвод уцелевших солдат наверняка попал бы в плен. Но их спас от позора Павел, выведший людей из окружения лишь ему известными оврагами и лощинами. И потому ушел вместе с ними.

Так и попал на фронт Павел. «Сыном полка» не был, на равных со всеми переносил тяготы воинской службы. По малолетству оружия еще год не держал в руках, кашеварил в обозе. А как исполнилось 18, получил винтовку Драгунова и боевое крещение. Только глодала вина перед мамой, для которой сын в то ноябрьское утро без вести пропал. Лишь через три года, когда наконец была освобождена Украина, смогло дойти сыновье письмо в родительский дом...

А в штрафбат попал рядовой Сергиенко не за трусость, не за мордобой. Он со старшиной Василием был в группе разведчиков, которых послали в соседнее сельцо разведать, есть ли там немцы. На броне танка они в утренней серой дымке подползли к окраине. Однако командир машины от разведки отказался и прямиком попер в село. Грохнуло противотанковое орудие - и машина загорелась. Василий и Павел скатились с брони, залегли за танк и долгих два часа отстреливались, пока не подошла подмога. Весь экипаж танка погиб, и за эту нелепую гибель отвечать пришлось двум выжившим. Оно, может быть, и обошлось бы, да только при «разборе полетов» горячий и невоздержанный на язык старшина, объясняя, где он был во время боя, выматерил командира и схватился за пистолет. За компанию с ним в штрафбат попал и 18-летний Павел.

Что мы знаем о штрафных батальонах? Немного. В сводках Совинформбюро эти воинские подразделения именовались «штурмовыми батальонами» и кидали их на самые ответственные участки фронта, на особо укрепленные высоты и опорные пункты, чтобы в психической атаке во весь рост, таранным ударом обреченных людей сломить оборону врага. В штрафбатах преобладали дезертиры, уголовники, убийцы, бывшие полицаи и власовцы, казнокрады и «самострелы», которых только смерть или кровь могли оправдать перед страной. Но были и случайные - такие, как Василий с Павлом, - нахамившие ротным командирам или не поделившие медсестричку с фронтовым начальством. Но смерть не выбирала и одинаково косила тех и других. Была у штрафников одна особенность: они смело орудовали штыком или ножом, предпочитая не брать пленных после боя, а просто вырезать их, экономя патроны. В атаке кричать «ура», а тем более «за Родину, за Сталина» запрещалось категорически. Поэтому под пули шли с животным ревом «А-а-а!» либо с «мать-перемать». Что осталось в памяти штрафника Сергиенко от той страшной поры? Как это ни странно, не бои - к ним, как и к смерти, просто привыкаешь. А остались маленькие мальчик и девочка, которые бредут вдоль дороги подальше от фронта. Мальчик лет семи, на голове - кепка не по росту, которая все время наползает на глаза, в руке холщовая сумка. Девочка - в мокром платьице. В детских глазах - недетская суровость и боль...

Сергиенко повезло. При форсировании Днепра он получил тяжелую травму позвоночника. Два часа находился в коме, его уже собирались хоронить, да очнулся вовремя. И хоть крови, необходимой для «искупления вины», при травме не пролилось, он тем не менее попал в госпиталь и в штрафбат уже не вернулся. А вот балагуру Василию не повезло. Это именно он, с осколком во лбу и трубкой в зубах, навеки остался у того лафета. А закончилась война для Сергиенко в Латвии, когда 9 мая 45-го года, пожалуй, пролилось больше всего мужских слез - и не скупых, а обильных, за все сразу - за радость от сознания того, что уже не убьют, что будешь жить, за горечь и скорбь по погибшим товарищам, за гордость от трудной Победы.

Годы пролетели быстро и незаметно. Павел Иванович давно на пенсии, и потому есть время заниматься любимым делом. Он никогда не продавал свои картины, хотя, думаю, покупатели бы нашлись. Он дарил их друзьям. А что касается той самой, ненаписанной картины... Местный бард и поэт Василий Чуприн попытался помочь Сергиенко, посвятив этому эпизоду небольшую балладу. Есть в ней такие строки:

Как это все отобразить
Одной картиной?
Взглядом этим?
Художник, видно,
должен быть
В душе немножечко поэтом.
Но если высказать нельзя
Изобразительным
искусством,
Пускай докурит старшина
Пустую трубку -
и ОТПУСТИТ.

Пожалуй, именно эти строки емко и образно выдают суть душевного состояния штрафника и художника Павла Сергиенко. Видимо, он попросту испытывает некое чувство вины и душевный дискомфорт и поныне, шесть десятилетий спустя. От того, что потерял боевого товарища, а сам остался жить. И если старшина не «отпустит» - картину все-таки придется писать.

Автор: Геннадий ОБУХОВ (фото автора), «Владивосток»