Мой возраст могучий и поздний…

Рейн Евгений Борисович. Родился в Ленинграде в 1935 году. Окончил в 1959 году Технологический институт, в 1964 году – высшие сценарные курсы. Близко знал Анну Ахматову, много лет дружил с Иосифом Бродским.  Поэт, эссеист, мемуарист. Автор сценариев к 20 фильмам. Книги Рейна начали активно издаваться с началом перестройки: «Мне скучно без Довлатова», «Заметки марафонца: неканонические мемуары», сборник поэм «Предсказание», сборник стихов «Арка над водой». Печатается в журналах «Новый мир», «Знамя». Лауреат Царскосельской премии, Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии фонда Альфреда Тепфера.  Живет в Москве.

Евгения Рейна легко назвать человеком из прошлого. Многих из близких ему людей уже нет – Сергей Довлатов, Иосиф Бродский, Анна Ахматова… Другие – Дмитрий Бобышев, Лев Лосев, разорвав границы советского литературного пространства, покинули Россию… Но при встрече Евгений Борисович все мгновенно ставит на свои места: прошлое - лишь предисловие к настоящему, в котором события обретают ясность, а личности становятся более выпуклыми. А сам Рейн – живая нить не только в литературный век, которым считался ХХ, но и в ту человеческую среду, где жили его талантливые современники.  Во Владивосток он приехал по приглашению владивостокского Пен-центра. В один из апрельских дней, в который вместились встреча со студентами ДВГУ, пресс-конференция в редакции газеты «Владивосток» и литературный вечер, Евгений Борисович нашел время на эксклюзивное интервью «В».

 - Евгений Борисович, ваши книги дошли до широкого читателя довольно поздно, вместе с тем литературные критики вас называют одним из самых влиятельных поэтов ХХ века. Объясните причины…

- Действительно,  моя первая книга под названием «Имена мостов» вышла в 1987 году.  Хотя я начал печататься еще на школьной скамье и был довольно известным детским поэтом, стихи выходили в ленинградских газетах. Моя книга должна была выйти в 70-м году, но была остановлена и пролежала в издательстве 17 лет. Это рекорд! Причины известны: в Технологическом институте я участвовал в стенгазете «Культура». После событий в Будапеште все студенческие издания Советского Союза стали строго контролироваться. Я попал в немилость… Был исключен из института после студенческих волнений, устроился работать в геологическое управление и, между прочим, проехал поездом из Ленинграда во Владивосток через всю страну, чтобы плыть на Камчатку, где это управление работало. Надо было жить… И я закончил высшие сценарные курсы, стал журналистом, объездил всю страну…   80-е были уже более «вегетарианским» временем, и мои книги начали издавать.

- Ваши мемуары пользуются едва ли не большим успехом, чем стихи. Читатель ищет незнаемого об Ахматовой, Бродском, Олеше, Довлатове.  Между тем в предисловии к «Заметкам марафонца» вы признаетесь, что не следуете строго канонам мемуарного жанра, а создаете субъективную картину, которая подлежит всем законам искажения, свойственным памяти.   Что ценно?

- «Былое и думы» великая книга прежде всего потому, что Герцен перевоссоздал жизнь искренне, художественно и эмоционально. Иными словами, не буквальное следование событиям важно, гораздо более ценно искусство создания персонажей. Книга эта писалась много лет, кусочками, получилось и грустное, и смешное повествование. Грустное потому, что жизнь прошла, смешное потому, что в поэтической, писательской, творческой среде всегда хватает анекдотических ситуаций. При этом герои моей книги не являются для меня великими литературными фигурами. Это часть моей жизни… Спрашивают о Бродском, каким он был… Как ответить в двух словах о человеке? Был одиноким по сути  уже в Америке, будучи семейным человеком, все равно имел отдельную студию… Но о Бродском много писали: Соломон Волков, Людмила Штерн. Я его помню великим любителем Италии, Венеции, где он и похоронен. Иосиф бывал там в течение 20 лет каждую осень. В Венеции жил его друг Джероломо Марчелло, потомок венецианских дожей, обладатель палаццо на Гранд-канале. В жизни это был простой, очень одинокий человек, в доме которого и останавливался Иосиф. А поминки по Бродскому отмечали в доме других его друзей, тоже на Гранд-канале, где в свое время жил Байрон.  До отъезда в эмиграцию Бродский был очень рефлексирующим человеком, через 16 лет в США я застал уже совсем другого Бродского…

- Анна Андреевна Ахматова стоит в ваших воспоминаниях особняком? Ведь вас считают одним из четырех поэтов ахматовского круга…

- Есть символичный факт, который и будет ответом. Я познакомился с  Анной Андреевной, когда мне было 11 лет. Моя тетка была ее подругой. Потом я нашел ее в Ленинграде в 1957-м очень одиноким, забытым  человеком, живущей в семье своего последнего мужа Николая Пунина, вернее с его дочерью Ириной, которая умерла год назад.  Ей, конечно, было приятно, что появились молодые люди, которые спрашивают ее советов,  читают ей свои стихи. Мы помогали ей в бытовом смысле. Ахматова была человеком остроумным, веселым, уверяла, что именно она придумала знаменитую фразу «маразм крепчал». Я хотел бы написать эссе «Остроумие Ахматовой». Примечательно, у Ахматовой была папочка, которую она называла «В 100 зеркалах» и куда складывала все стихи, посвященные ей. А их было немало: там хранились стихи Гумилева, Блока, Асеева, Мандельштама, Кузмина и других поэтов.  Я был в Боткинской больнице у Анны Андреевны  за 20 дней до ее смерти и принес ей свои строки, посвященные ей. После смерти, когда папка уже хранилась в архиве, я увидел, что на обложку приклеили белый листочек. На нем были обозначены дата первого стихотворения – 1904, Николай Гумилев, «Русалка», и дата последнего – 1966, Евгений Рейн…  

- Евгений Борисович, вас принято считать петербургским поэтом,  но вы уже много лет живете в Москве. Какое влияние оказывает город на поэтику?

- Очень хорошо сказано у Иванова: «На земле была одна столица, остальное – просто города…».  Это о Питере. Город, которому посвятили стихи десятки поэтов, чрезвычайно влиятельная среда. Петербург замышлялся как столица и долгое время являлся таковой, но сегодня город трансформируется и происходит некая внутренняя трагедия. Сегодня это провинция, страдающая комплексом неполноценности и вместе с тем охваченная снобизмом. Вся беда в том, что Россия - страна центростремительная, все здесь стремится в столицу, то есть в Москву. И все поэты по принципу «гении рождаются в провинции, а умирают в Париже» тоже едут в Москву. Я попал в этот город впервые в 1941 году и провел там всю войну. В Москве жили мои тетки, и все последующие годы я часто жил подолгу в Москве. Но человеческие, душевные связи у меня питерские, для меня Питер – город моего детства, моей юности, моей взрослой поры, город, где я долгое время жил на улице Рубинштейна в квартире, где почти ежедневно собирались Битов, Горбовский, Кушнер, Бродский и другие. И несмотря на то, что  я давно москвич, я остаюсь питерским поэтом, для которого город, его мосты, каналы, улицы обладают особой магией…

- В последнем номере журнала «Новый мир» опубликованы ваши стихи, где есть строки: «Вот дойду я до елок и около них покурю – это был марафон, и они обогнали меня тесной стаей. И мне достается утешительный приз – мой возраст могучий и поздний…». Грустные строки. Вы подводите итоги? 

- Наступила совсем другая эпоха. Произошел слом старого, и наступил какой-то дикий спонтанный капитализм со всеми его проблемами, когда массовая культура полностью оттеснила подлинные ценности. Конечно, все как-то переварится и устроится. Еще Блок писал в поэме «Возмездие» о невиданных переменах и невиданных мятежах. Но, как видите,  жизнь продолжается… Мои стихи написаны про Переделкино, где у меня дом. Я езжу туда на электричке (машины у меня нет), иногда на такси. Действительно, у моего дома есть поворот на станцию, и там растут здоровенные елки. Я помню, какие они были маленькие когда-то… Это аллюзия к стихам Пушкина «Здравствуй, племя младое, незнакомое…». Я свидетель XX века. До следующего вряд ли доживу…

Автор: Ольга ЗОТОВА, Вячеслав ВОЯКИН (фото), "Владивосток"