Кокарда осталась в Афгане
В мире каждый день звучат выстрелы и гибнут люди. Среди них наши мальчики, наши сыновья. Они участвовали во множестве войн, о которых мы почти ничего не знаем. Египет, Алжир, Вьетнам… Что там еще? Немного знаем об Афганистане, чуть больше о Чечне. Девятого мая чтим память тех, кто отдал жизнь за Родину несколько десятилетий назад. За что другие сыновья отдали свои жизни? Матери до сих пор верят – за нерушимость наших границ. Мальчики были убеждены – выполняют воинский долг. «Нашей болью всегда было то обстоятельство, как подготовить своих родителей к мысли о том, что мы будем выполнять интернациональный долг» - это из письма одного из «афганцев». Им это внушило государство – мол, ваш долг на чужой земле.
В мире каждый день звучат выстрелы и гибнут люди. Среди них наши мальчики, наши сыновья. Они участвовали во множестве войн, о которых мы почти ничего не знаем. Египет, Алжир, Вьетнам… Что там еще? Немного знаем об Афганистане, чуть больше о Чечне. Девятого мая чтим память тех, кто отдал жизнь за Родину несколько десятилетий назад. За что другие сыновья отдали свои жизни? Матери до сих пор верят – за нерушимость наших границ. Мальчики были убеждены – выполняют воинский долг. «Нашей болью всегда было то обстоятельство, как подготовить своих родителей к мысли о том, что мы будем выполнять интернациональный долг» - это из письма одного из «афганцев». Им это внушило государство – мол, ваш долг на чужой земле. Их так воспитывали – должны, обязаны, это свято. Они с честью выполнили свои обязанности. Только не вернулись. А государство врало их матерям, рассказывало сказки, а потом забыло. «Не мы их туда посылали», - нередкий ответ чинуш.
Самое трудное в работе журналиста – идти в дом, где живет горе. Тогда проклинаешь свою работу. Но, с другой стороны, понимаешь – мы не имеем права забывать, мы должны говорить о мальчишках, которых нет, и об их матерях, которые есть, которые живут рядом с нами.
Так получилось, что в квартиру Лидии Васильевны Абиденко в Арсеньеве я позвонила поздним вечером 21 мая, накануне дня рождения ее Вадика. По дому разносился сладкий запах печеностей. Невыносимо и несправедливо, вопреки всем земным правилам – к дню рождения ребенка мать готовила не праздничный, а поминальный стол. Она пересилила себя и согласилась поговорить. О единственном, о безмерно любимом, о том, кто приходит к ней теперь только во сне. И почему-то подростком. Тринадцатилетним, когда у него был открытый, какой-то незащищенный, доверчивый взгляд. Совсем как на фотографии, что висит на стене. Хотя там он уже выпускник школы. Рядом другой снимок – выпускник военного училища. Глаза иные – взрослые, немного суровые. И третье фото. Неужели это тот же самый мальчик, ведь ему чуть больше 20? В глазах такое…... Что же ему довелось испытать?
Вадим рос гуманитарием, запоем читал. Его решение стать военным для родителей было неожиданным. «Если не понравится, уйду», - пообещал он, поступив в Новосибирское высшее политическое училище. Не только не ушел, но и писал потом уже из Афгана: «Мама дорогая, постоянно думаю о тебе и хочу сказать, что я правильно пошел в политическое училище. Все для меня: и работа с людьми, и проведение всевозможных мероприятий. Чувствую, доверяют мне солдаты». Он оттуда писал, с войны. Только боялся за маму и сообщал, что служит в Германии.
Покажите мне мать, у которой сердце не вещун. Не знала Лидия Васильевна правду, но сердце обмануть невозможно. Говорит, что, стоя у окна, нередко в прямом смысле выла от тоски, от предчувствия горя. Оно пришло в тот день, когда она готовилась встречать сына, обещавшего приехать в отпуск. Горе материализовалось в облике офицера военкомата: «Ваш сын погиб».
Никто и никогда, не пережив подобной беды, не сможет полностью понять чувства женщины, потерявшей ребенка. Можно лишь догадываться и соглашаться со словами Лидии Васильевны: «С тех пор я живу не среди вас, а только рядом. У меня другая жизнь». Помнит, как исступленно кричала: «Больше никто не назовет меня мамой!». Слава богу, в этом ошиблась. Друг Вадима все эти годы, где бы ни находился, пишет, звонит: «Мама дорогая».
Она долго находилась в прострации, это было даже не существование – сплошная кровоточащая рана, боль от которой не утихала ни на секунду. Когда же чуть-чуть пришла в себя, решила узнать всю правду о последних минутах жизни Вадика. «Зачем? – спросила я. – Правда могла быть непереносимо страшной». Она ответила так, будто кинжал мне в сердце вонзила: «Мы были так близки, что я не могла не прожить рядом с сыном его последние минуты, не разделить его боль». Теперь она до мельчайших подробностей знает последний маршрут сына, его последние слова. Помнит, как он попросил сделать укол промедола, чтобы заглушить невыносимые страдания. И знает, что ее мальчик ушел из жизни героем. Друзья не обманывали ее, восстанавливая по крупицам те часы и минуты. Они очень любили Вадима. Потому и писали впоследствии: «Сейчас нас двое лейтенантов, которые ходят по земле и дышат воздухом благодаря Вадиму. Он был гораздо лучше и чище, чем я. Таких людей я еще не встречал. Спасибо ему за то, что он сделал. И простите», «Я написал своей б
удущей жене, что, если у нас родится сын, назовем его Вадимом». Прислала письмо даже жена бывшего однополчанина сына: «Главное – чтобы и мой сын вырос таким же настоящим мужчиной, как ваш, в честь которого назван. Когда сынуля подрастет, я расскажу ему о вашем сыне, и Вадюся будет гордиться своим именем и будет его достоин».
Мы долго перебирали фотографии, письма однополчан. Потом Лидия Васильевна открыла секретер: «Тут самое дорогое». Не знаю, как правильно назвать этот шкафчик. Домашний мемориал? Его гимнастерка, его фуражка, его дневник. И цветы. Бросилась в глаза новенькая блестящая кокарда. «Это я сама прикрепила, - пояснила. – Не могла смотреть на пустое место. Вы, может быть, не знаете – по традиции кокарду похоронили в Афгане». А шинель Вадима висит в прихожей…...
На следующий день мы поехали на кладбище. Мать везла любимые цветы сына: «На его день рождения всегда было много ландышей». И рассказывала: «Памятник, который сделали однополчане Вадима в Минске, разграбили – бронзу на переплавку сдали. Когда это увидела, второй раз умерла. Теперь другой стоит». У могилы собрались старшеклассники из школы, носящей имя Вадима Абиденко, во главе с завучем Еленой Владимировной Смолиной. Мальчишки ненамного моложе лейтенанта, лежащего в земле. Неужели кто-то из них повторит его путь? Неужели эти хорошенькие девчонки могут стать невенчанными вдовами? По красивому Вадиму в школе, наверное, тоже не одна вздыхала. «Что с того, что мы мало прожили? Что с того, что нам двадцать лет?» - это с надписи на камне. Что с того? Да то, что детей не оставили, положенные природой годы не прожили, матерей осиротили. Будь прокляты все войны на свете. Особенно те, которые впоследствии назвали ошибкой. «Если афганская была ошибкой, за что погибли наши мальчики?» - спросила Лидия Васильевна. Кто ж на этот вопрос ответит…...
Одинокой матери Вадима сейчас за шестьдесят, она пенсионерка. Живет воспоминаниями. Но бездушная страна и их у нее хочет отнять. Потому что средств на оплату квартиры, в которой раньше жила семья, у женщины нет. Переехать в однокомнатную? Но здесь даже стены помнят Вадима, в его комнате остались вещи, к которым он прикасался, которые он любил. Все уничтожить, сжечь, выбросить? Чем тогда жить?
Нынешним матерям только одно право вернули, которого они долгие годы были лишены, - писать на памятниках правду. Вот и здесь рядом с датой 22.05.65-27.06.87 написано: «Погиб при выполнении боевого задания в Афганистане». Вадим Абиденко действительно выполнял задание. Родины. Как бы она это окончательно не забыла.
Автор: Галина КУШНАРЕВА, «Владивосток»