Спасла Олега, который был Адольфом

Попадаешь в незнакомую квартиру – глаз цепляется за какие-то детали. Вот, например, фотообои, вся стена – пенящаяся волна, набегающая на берег. Заметив мой интерес, хозяйка поясняет: «Морской биологией в свое время занималась. Дети несколько лет назад такой подарок сделали». Рядом картины из соломки: «Это уже моих рук дело, свободного времени у пенсионерки достаточно». А вот старенький молочник с небольшой щербинкой моего внимания не привлек. Оказалось, зря – именно он связан с историей, которая и привела меня в этот уютный дом.

Молодые мамы, которым доступны все блага цивилизации в виде разовых подгузников и питательных смесей всех сортов, вряд ли способны представить, каково было совсем молоденькой Клавдии Севастьяновой (Соболевской) в военное лихолетье ехать в эшелоне с грудным ребенком. Поезд то загоняли в тупик, то задерживали на станции – дни в холодном вагоне выматывали. Но таков был приказ – вернуть в вузы всех недоучившихся. А она в ожидании ребенка совсем недавно поехала вслед за мужем, получившим распределение в Еврейскую область. Теперь, проводив любимого на фронт, выполняла приказ – возвращалась в университет. Только малыш не выдержал испытания дорогой – тяжело заболел. Пришлось остаться в Кемеровской области, на цементном заводе Яшкинский, где председателем поссовета работал отец. Мальчик был совсем плох, дедушке медики сказали: «Готовьтесь, не жилец внук». Отец скрывал от Клавдии страшную правду и в надежде, что дочь все же сможет выходить первенца, не пускал ее на работу. Говорил: «Жди. Придет твое время». К тому же он скорее всего знал, что ожидает их маленький поселок в ближайшее время. В ближайшее время из Ленинграда привезли детей-блокадников.

Шесть десятилетий прошло, а Клавдия Константиновна до сих пор плачет, вспоминая тех малышей. И воспитательниц, и их подопечных в прямом смысле на руках несли в наскоро оборудованный детский дом. Доходяги-дистрофики доехали до Кемеровской области не все – кто в пути от истощения умер, кого-то фашисты добили по дороге, методично расстреливая их с самолетов. Но все-таки их было 180, и за каждую жизнь необходимо было бороться.

Что только не делала недавняя студентка – работала воспитательницей, обшивала детвору, ухаживала за живностью, трудилась на выделенных детдому полях. Но не только она спасала  – ленинградские врачи выходили ее сына. А она в это время врачевала и тела, и души других малышей. Ведь эти дети пережили такое, что ломало и взрослых. До мельчайших подробностей помнит Клавдия Константиновна ту линейку, на которую собрала она своих уже немного пришедших в себя, но ожесточенных пережитым ужасом ребятишек. Если бы не ее полная боли речь, не слезы, стоявшие в глазах, заклевали бы сверстники мальчишку лишь за то, что носил он имя Адольф и, воспитанный интеллигентами, не мог ударить обидчика в ответ. Тогда, на линейке, пацаны сами предложили: «А давайте его переименуем – пусть будет Олегом». Сколько сейчас Олегу Полунину? За 70, уж точно. Но, наверное, и он помнит свою воспитательницу. Именно к ней примчался он, сбежав из училища трудовых резервов, куда заставляли идти детдомовцев. Пришел, чтобы показать письмо от мамы. «Дорогая, - писала женщина, - у вас тоже есть ребенок, вы должны меня понять. Спасите сына, только на вас надежда». Но сделать для мальчика Клавдия Константиновна уже ничего не могла. Говорит, все было как в песне – «разведка работала точно». Разыскали ее, велели вернуться в университет.

Как же переломала война людские судьбы! Сгинул на фронте муж, его сынок целыми днями сидел один в комнате общежития, пока мама грызла гранит науки. Тосковали уже не только без родителей, но и без любимой воспитательницы детдомовские дети. С ними, правда, довелось ей встретиться еще раз – вызвали в родные края, когда ребятишек отправляли домой. С тех пор у нее и хранится красно-белый молочник – подарок одной из воспитанниц.
Послевоенные годы тоже непростыми оказались для маленькой росточком да изможденной болезнями женщины. Но преодолевала все. Возможно, потому, что всегда рядом оказывались надежные друзья и просто хорошие люди, даже имен которых она уже не помнит. А так бы хотелось найти того молодого мужчину, который спас ей жизнь, когда рожала в 55-м второго сына. Именно он дал свою кровь роженице в роддоме, где впервые во Владивостоке открылось  отделение реанимации. И ведь была справка, в которой указывалось его имя. Да за давностью лет потерялась. Потерялись и множество писем от бывших воспитанников детского дома, пришедших на небольшую публикацию в ленинградской газете «Смена», в которой Клавдия Константиновна писала, что «сквозь годы пронесла любовь и сохранила в памяти имена детей и воспитателей». Тогда почтовый ящик был переполнен. Но постепенно переписка заглохла – в перестройке многим было не до сентиментальных воспоминаний. Пожилая женщина показала мне лишь несколько чудом сохранившихся конвертов с обратными адресами – Ленинград, ул. Стачек, 24, кв. 19, Чекмарева; Ленинград, Балтийская, 2/14, кв. 136, Попрытько... Не довелось ей встретиться с Юрой Козловым, который позвонил: «Я стал летчиком на международных авиалиниях, скоро лечу в Японию через Владивосток». Он не назвал точную дату приезда, и Клавдия Константиновна до сих пор корит себя, что уехала в тот день на дачу. Вернулась – а в двери записочка.

В 84 года жизнь можно перелистывать как увлекательный роман. И пусть было много тяжелого, даже страшного, но память хранит и массу добрых воспоминаний. Прежде всего о спасенных детях. Вот только каждый год, в те дни, на которые пришелся прорыв блокады, пожилая женщина плачет – ей так хочется, чтобы откликнулись давно ставшие взрослыми дети. Им есть что вспомнить.

Автор: Галина КУШНАРЕВА, Василий ФЕДОРЧЕНКО (фото), «Владивосток»