Добро должно быть с Мураками
Сегодня Коваленин – москвич. Во Владивосток приехал буквально на пару дней – с лекцией «Добро должно быть с Мураками». Переполненные аудитории библиотеки им. Горького и Японского центра ДВГУ констатировали факт – и Коваленин и Мураками (или наоборот) нам интересны и близки. Каждый по отдельности и взятые вместе – исповедуют принцип: ничему не принадлежать. Как это удается, Дмитрий рассказал корреспонденту «В».
Сегодня Коваленин – москвич. Во Владивосток приехал буквально на пару дней – с лекцией «Добро должно быть с Мураками». Переполненные аудитории библиотеки им. Горького и Японского центра ДВГУ констатировали факт – и Коваленин и Мураками (или наоборот) нам интересны и близки. Каждый по отдельности и взятые вместе – исповедуют принцип: ничему не принадлежать. Как это удается, Дмитрий рассказал корреспонденту «В».
- Сегодня только и слышно – Харуки Мураками. Этакая литературная экспансия одного человека. Молодежь читает запоем про Человека-Овцу. Мураками изобразил себя?
- Я не знаю его близко. Все знакомство – это два часа интервью, которое я взял у него в Токио. Он очень мягкий в общении, чрезвычайно трудолюбивый. В интервью признался, что ни за что не пойдет есть в «Макдональдс», потому что терпеть не может весь этот джанк-фуд…...
- Между тем романы Мураками просто напичканы неяпонскими бытовыми деталями: тот же «Макдональдс» или пиццерии, американская музыка… Фаны писателя знают, что солидную часть жизни он провел в Европе и США, и многие воспринимают его как часть синтетической мировой культуры, которую нельзя считать японской. Больше того, в интервью «В» профессор Есикадзу Накамура после лекции «Мясо и рыба: размышления о русской и японской литературах» сказал, что не знает такого японского писателя – Мураками...
- Совершенно верно. Тем не менее он продается именно в Японии миллионными тиражами. 60-летние его не читают, но ведь и у нас 60-летние не читают Пелевина. Вот и весь ответ. Видите ли, в чем дело...… Говорить сегодня о японской литературе – значит говорить о Японии. После второй мировой войны страна (как и Россия) очень сильно болела. У нас был свой «совок», а у Японии - свой. У нас была система, которая говорила, что такое хорошо и что такое плохо - так, а не иначе. Нет и не может быть сомнений. А если что-то неясно - вот тебе устав КПСС. Не рассуждай. Там все аналогично - вот тебе устав фирмы. Не рассуждай. Тогда после войны, чтобы восстановить Японию или Советский Союз из руин, это было экономически оправдано. Но поскольку и та, и другая системы были искусственно созданными, они просто сгнили.
Сейчас мы переживаем примерно одинаковые вещи. Человек стал свободен. Сначала пребывал в эйфории, кричал: «Свобода! Все можно!». А потом, извините, офигел. Два шага потанцевал от радости и стал запинаться. Во-первых, ты никому не нужен со всей своей свободой. А во-вторых, когда все можно, уже ничего и не хочется. Мураками оказался великолепным терапевтом для израненных, но пытающихся оставаться самими собой людей. В этом смысле он заряжает энергией тех, кто молод. Он говорит о том, что необязательно жить так, как жили отцы. Помните Жванецкого? «Так, конечно, тоже можно, но так мы уже пробовали».
Для людей, которые всю жизнь прожили в этой системе, признать Мураками - значит признать, что ты жил напрасно. Ты проиграл.
Во Владивосток я прилетел с Сахалина, где перед лекцией развернулась дискуссия с Курода-сан, генконсулом Японии на Сахалине. Он попросил сделать акцент: все-таки Мураками - не совсем японская литература. Тут я начал спорить. И говорить о современной Японии, в которой я жил и работал почти 10 лет. Мое интервью с Мураками не случайно называется «Я не хочу ничему принадлежать». Японцы не хотят горбатиться на фирмы, где они работают, пожизненно. Пример. Я нанялся работать в японскую фирму в 1991-м и уволился в 2000-м. Даже за эти 10 лет произошли колоссальные перемены. Старики работали всю жизнь, и в начале 90-х им на смену шли молодые с этим же намерением. Они сразу после устройства покупали дома, машины, брали какие-то немыслимые кредиты, которые надо выплачивать десятилетиями. Этакое рабство в отдельно взятой фирме: не спорь с начальством, не хлопай дверью и прочее. Уже через 10 лет все кардинально изменилось. Я работал в порту и видел, как молодые приходили с целью изучить таможенное дело и тут же уйти. Может быть, открыть свое дело или на другое предприятие...… Танцуй, танцуй...… Желания принадлежать больше нет. Построен гигантский эсминец, нация стареет, а молодежь не хочет вставать за штурвал этого эсминца. И он начинает ржаветь.
- Это проблема не только Японии. Сегодня модно рассуждать об интеграции в мировое сообщество по поводу любой страны. Это неизбежно ведет к потере индивидуальности…
- Я бы назвал это иначе - тенденцией индивидуализации процесса труда. Любого. Мы работаем на персональном компьютере, максимальную долю общения переносим на самого себя – альтер эго. Работать большой группой сообща становится экономически невыгодно по всему миру. Более отшлифованной, качественной продукция становится тогда, когда человек сам себе начальник и организатор. Самоопределение. Это и есть ядро спора с Курода-сан, как, впрочем, и с любым седовласым уважаемым человеком. Кстати, не только в Японии. Этот спор имеет место и в России. Мураками не японский, Пелевин не русский. Но один пишет на японском языке и издается в Японии, другой - на русском и издается в России. Что еще нужно, чтобы зафиксировать факт существования?
- Дмитрий, чтобы заниматься литературным переводом, мало знать язык страны. Правда ли, что требуется перевоплощение?
- Погружаться надо. Сильно. На уровень, когда ты уже не думаешь, что ты пользуешься чужим языком.
- Когда это происходит?
- Когда делом занимаешься. Не просто с книжкой сидишь и переводишь или читаешь. Язык должен стать инструментом для чего-то еще. Я работал в порту и постоянно решал какие-то проблемы русских моряков. Кто-то умер, кто-то напился, груз упал, что-то еще. Группа из 12 агентов отвечает и за документы, и за самих моряков. А они чего-нибудь натворили, и их посадили в кутузку. Мне надо было переводить, и желательно так, чтобы их вытащить из ситуации. Они мои соотечественники, пусть дураки, но потом разберемся. Пока надо, чтобы их выпустили. Они просто ничего не понимают.
- То есть вы – патриот?
- В Японии я патриот России, в России я патриот Японии. Я не хочу ничему принадлежать.
- А в Москве, которую называют гигантским пылесосом, как вы себя чувствуете?
- В Москву надо приезжать, когда у тебя есть наработки. Не материальные даже. В Москве нужны идеи, которые будут тебя дальше тащить. Там не прощают бездействия.
- Говорят, к своим юношеским стихам вы относитесь с изрядным скепсисом..
- Почему? Просто это юношеские стихи для университетской газеты. Вот и все.
- И нет ностальгии по студенчеству?
- Смотря что считать ностальгией. Конечно, я помню студенчество, но это же не значит, что надо сегодня делать это самое. Да я и в принципе занимаюсь всегда тем, чем хочу.
- То есть можно сказать, что вы - человек без рефлексий?
- Что такое рефлексия? Давайте назовем вещи своими именами. Когда человек лежит с красивой девушкой в постели и до утра разговаривает с ней о любви. Вот и все. Нормальный мужчина должен с этой девушкой делать что-то другое.
- А вы не считаете такой взгляд на вещи жестким?
- Это нормальный взгляд, не жесткий.
- Но сегодня многие готовы сказать: «Так плохо, а пожалеть некому…»
- Это их проблемы. Не надо обращать внимание на это. Каждый сам делает свою жизнь. Вообще, в своих проблемах человек виноват только сам. Нельзя помочь тому, кто не знает, чего он хочет. Почему кого-то надо жалеть? От этого он еще больше «проседает» в своей жизни.
- Но Овцу хочется жалеть. Мураками добивается этого…
- Тогда мы говорим не о жалости. Это грусть от сознания своего одиночества. Но это вечная категория... Вот, наверное, что вы называете жалением: когда читатель узнает себя, свои проблемы. А это уже искусство сопереживания. Катарсис. Это не жалость – очищение.
- На вашем сайте «Виртуальные суси» уже появился перевод нового романа «Страна чудес без тормозов, или Конец света». Герой Мураками вырос?
- Это одна из самых неожиданных книг Мураками. Не похожая ни на какую другую из тех, что он писал до сих пор. Он создал ее между «Овцой» и «Дэнсом». Кстати, меня привлекает именно средний период Мураками. Позже он стал менее юморным, более серьезным. Раньше у него было много юношеского максимализма. В «Стране чудес» он впервые официально обратился к русскому читателю.
- Как вы относитесь к тем переводам Мураками, которые делали не вы?
- Я их не читаю.
- Почему?
- Не могу. Это не мой голос. Не могу прочитать «Хроники заводной птицы» на русском языке. Потому что я бы это сказал по-другому. Это не хорошо и не плохо. Это так.
P. S. «Страна чудес без тормозов» уже сдана в набор. Вот-вот книга появится в продаже. А тем временем Коваленин собирается в Японию. Грант одного из фондов Японии позволяет некоторое время жить и работать в Токио. На очереди - новый роман Мураками.
Дмитрий Коваленин родился на Сахалине. Учился во Владивостоке, в 1988 году окончил восточный факультет ДВГУ. Около 10 лет работал в Японии, там же начал заниматься художественными переводами. В 1998 году создал сайт «Виртуальные суси», где впервые были размещены переводы Мураками – «самого джазового писателя наших дней». Первое печатное издание «Охоты на овец» Харуки Мураками в переводе Коваленина практически мгновенно расходится тиражом 5 тыс. экземпляров. В последующие годы роман переиздается. В
2001-м на русском языке выходит еще один роман «Дэнс, дэнс, дэнс» в переводе Коваленина. В 2002 году состоялась встреча Коваленина с Мураками в Токио: Дмитрий взял у писателя интервью, которое назвал «Я не хочу ничему принадлежать». В России также вышли романы Мураками «Хроники заводной птицы», «Слушай песню ветра. Пинбол 1973». Общий тираж произведений, опубликованных на русском языке, составляет сегодня более 150 тыс. экземпляров.
Автор: Ольга ЗОТОВА, Юрий МАЛЬЦЕВ (фото), «Владивосток»