Прокляты и убиты

Так назвал свой последний роман фронтовик, писатель Виктор Астафьев. Он писал об Отечественной, однако слова, вынесенные в название, вполне отвечают и сегодняшнему дню.
…Так получилось, что в течение последних 8 лет тема Чечни остается одной из главных для нашей газеты. Постоянные командировки корреспондентов «В» на Северный Кавказ (в очередную наш коллега уезжает завтра), десятки репортажей и очерков не только из района боевых действий, но и о непростом возвращении к мирной жизни тех, чьи судьбы оказались опалены войной, наконец, издание «Книги памяти» - все это стало для нас обязательной приметой времени, повседневной работой.

Звоню накануне встречи:  «Ира, в гости к тебе собираюсь…» - «Давай завтра, только попозже, брусчатку у Ромки докладываю, немного осталось». - «Кто рядом?»

- «Никого, спасибо, друзья сына в двенадцать закинули, в шесть забрали». - «В такой колотун… Как согревалась?» - «Сигаретка да кофе... Промерзла как собака». 

…На кладбище тихо, хоть в городе cиверко как тать свищет. Светит скудное солнце, на пригорке деревья стоят недвижимы. Под ногами с хрустом разрывается сухая листва. «Ступай осторожно, - предупреждает Ирина, - ступеньки сделала, но весной надо еще укреплять». Сын похоронен под косогором у дороги, пришлось немало приложить усилий - срыть грунт и укрепить подпорную стенку. Могилка обустроена добротно, уютно, рационально, с любовью - последнее, что мать может сделать для своего ребенка. «Другого жилья у него уже не будет», - с тоской говорит она. Подъехали ребята, бывшие одноклассники младшей дочери: «Ирина Анатольевна, в мастерской, как вы вчера договаривались, за 450 плитку не распилят, просят тысячу». «Забирайте назад, - ожесточенно машет она рукой, - вот так на каждом шагу». Спустя полчаса мальчишки возвращаются: все сделали как надо. «Как надо» – значит согласились на мародерские условия, чувствуется, доложили свои деньги.

Со старого демонтированного памятника пристально смотрит на мир Ромка Патер. Удачная фотография - как живой.

Я встретилась с ним  во время командировки на Северный Кавказ в феврале 2000 года. На весь тысячекоечный госпиталь во Владикавказе Роман был один с Дальнего Востока. В моем блокноте осталась пометка с датой – 10 февраля. Помню, как мы обрадовались друг другу: землячество – великая сила. Времени пообщаться – в обрез, через полчаса возвращаться в Ханкалу. У меня навсегда осталось ощущение, что там, на Северном Кавказе, особенно в зоне боевых действий, все мгновенно: жизнь, любовь, ненависть, смерть, встречи, разлуки. И лишь тоска по родным и близким – тягучая и беспрерывная. Говорим бестолково, разом спрашиваем, разом отвечаем. «Как погода во Владике?» - «Рома, что у тебя с лицом? Следы от пороха?» - «Когда вылетали, стояли морозы, на летном поле провели почти трое суток». - «Мне это знакомо… С лицом – в порядке, кожа такая…». Расспрашиваю, с кем служит, он интересуется, кого из наших, приморских, пацанов я встречала. Хватаюсь за фотоаппарат – сделать снимок. Отказывается, ни в коем случае, плохая примета. Дост
аю диктофон: «Проговори что-нибудь, я матери передам». Он пугается: «Вот этого уж точно не надо, она не знает, что я в Чечне. Позвоните, привет передайте, только не говорите всей правды». Через неделю его выписывали, служить оставалось месяца полтора.

Роман погиб в Чечне 23 марта 2000 года, подорвавшись на мине-«лягушке». За выполнение боевого задания представлен к ордену Мужества.

Вернувшись из командировки, по телефону рассказала Ирине о встрече с Романом. Чувствовала, она понимает, что я что-то не договариваю. Увиделись мы с ней в марте, спустя несколько дней после страшной вести. Вряд ли она меня тогда запомнила – сломленная горем, безжизненная. В последний раз она видела сына во сне, у него был подбит левый глаз, в синяках левый бок. Это было накануне гибели. У Романа осколок прошел сквозь глаз, взрыв прогремел с левой стороны. Когда его несли к “вертушке”, он еще был жив, мучился, но цеплялся за жизнь…

Ее ад был впереди. Груз-200 из-за каких-то проволочек долго не отправляли. Она звонила, слала телеграммы, подняла всех, кого могла, во Владивостоке, в Чечне, Ростове. Когда самолет приземлился в Артеме с ее мальчиком, позвонила в военкомат, приезжайте. Предупредила: гроб буду вскрывать. Потребовала экспертизу на ДНК, хоть все внешние приметы сходились. Хотела убедиться до конца. Разыскала сопровождающих. Им встречаться с матерью не рекомендовали, бывали случаи, когда обезумевшие от горя родители и с ножами кидались. Узнав, что ребята живут в военкомате, на стульях спят, забрала к себе домой, откармливала. У одного из них началось воспаление легких, доставала лекарства, возила в больницу, лечила… Хоронила сына…

Спустя полгода, подталкиваемая друзьями, решила сходить узнать, что ей положено по закону как матери погибшего сына. В одном из чиновничьих кабинетов разговор закончился, едва начавшись: вот исполнится вам 55, придет пенсионный возраст, тогда и будем о льготах говорить. Патер попыталась выяснить, на что может рассчитывать сейчас, ведь сын сейчас погиб в Чечне. «А это не я туда вашего сына отправляла», - строго отрезала дама при исполнении. «Да пошли вы все…», - по-русски отреагировала Ирина. Это была последняя капля.

Этим летом мне довелось побывать в Красноярске. В доме-музее Виктора Астафьева перебирала его книги, открытки и наткнулась на строки, написанные им перед смертью. Перечитала раз, другой: «Я пришел в этот мир добрый и радостный, а ухожу из мира чужого, злобного, порочного». Не по себе стало от обнаженной откровенности. И вспомнился какой-то фантастический роман, в котором описывается внеземная цивилизация. Там жили особой породы существа: внешне похожие на нас, наделенные схожими эмоциями; они отличались от людей лишь одной чертой: у них была врожденная способность чувствовать боль другого, пусть даже не близкого тебе, человека и энергетически «оттягивать» ее на себя, принося облегчение страдающему. Жизнь – фантастика, только с другим знаком. 

В октябре 2000 года, зная, что Ирине не выплачено денежное вознаграждение сына за участие в боевых действиях, вместе с полковником Сергеем Кондратенко (в качестве начальника оперативной группы 165-го полка морской пехоты он был в Чечне в 1995 году), мы обратились к крайвоенкому генерал-майору Александру Елгунову. Он выслушал, сделал пометку, обещал взять на контроль. Прошло еще полгода. Безрезультатно. Тогда за дело со всей своей решительностью взялся Кондратенко. В приказном порядке велел Ирине отправлять в часть запрос. Ну по какому праву деньги должны лежать в чьем-то кармане? Был уже прецедент: по его настоянию писала Ольга Кондратюк, мать другого военнослужащего, погибшего в Чечне, и спустя год получила деньги.

Обращения Патер в воинскую часть и прокуратуру остались без ответа. Сергей Константинович, пользуясь боевым «чеченским» знакомством с командующим Северо-Кавказским военным округом генерал-полковником Геннадием Трошевым, написал письмо лично ему. «И мы, и государство в невосполнимом долгу перед матерью погибшего солдата. И негоже ей обращаться в различные инстанции и просить то, что положено по закону». Только после этого за подписью командира части (как оказалось впоследствии  - подделанной!) приходят копия приказа о начислении боевых и извинения за халатность. Деньги выплачиваются лишь частично. Возмущенный Сергей Константинович вновь пишет в часть, называя письмо к матери оскорбительным и травмирующим, а дело оставленным на полпути. Абсурд: погиб в зоне боевых действий, а числился в госпитале; его отбытие в Чечню не было оформлено приказом.

В апреле нынешнего года Ирине Патер за подписью заместителя командира части по воспитательной работе пришло письмо, где признается ошибка: «В данный момент по данному факту проводится административное расследование, которое, правда, усложняется тем, что многие очевидцы тех событий либо уволились, либо перевелись в другие регионы. Я хочу принести извинения за случившееся. Никакие слова сейчас не помогут Вашему горю, но все же мы говорим Вам: простите нас».

В августе 2002 года вся причитающаяся сумма Ирине Патер выплачивается. Она сразу же начала хлопоты по благоустройству могилы, установке памятника. Рядом оказывается  все тот же Сергей Константинович (сейчас он начальник Приморской краевой поисково-спасательной службы), приезжает, помогает, просит помочь своих ребят, которые в нерабочее время утрамбовывают, цементируют; и наконец 12 декабря устанавливают памятник-стелу. А между тем договор был заключен с военно-мемориальной компанией. Перечисляя туда деньги, военкомат компенсирует семьям погибших военнослужащих от 8 до12 тысяч рублей. Не углубляясь в прейскурант компании, приведу лишь пару цифр. Стоимость гравировки одной буквы на стеле - около 30 рублей. Эпитафия Роману Патеру вместе с датами его короткой жизни составила 270 знаков. Простое арифметическое действие дает сумму в 8100 рублей. После этого другие расценки можно уже не приводить.

На протяжении почти полугода на вопрос о готовности памятника Ирине хладнокровно отвечали: “Камень в работе”. Эмоции работники военно-мемориальной компании проявили, когда она памятник забирала, сказав ей, мы, мол, не вымогатели, но на бутылочку-то могла бы рублей 100 и накинуть.

Жертвы чеченской войны. Это не только 100 приморцев, погибших в первой чеченской, и 43 - во второй. В крае проживают родственники 70 погибших, по юридическим терминам, выгодоприобретатели. Бог с ней, с терминологией. Я не уверена в том, что семьи погибших хоть в какой-то степени пользуются льготами, определенными государством, что окружены они заботой государственных служб - военкоматов, отделов социальной помощи муниципальных образований. Очередное подтверждение такому неверию – письмо Галины Игнатовой из Дальнереченска. «Я хочу знать, на что я имею право по законодательству РФ как мать погибшего солдата. Я обращалась в наш военкомат, но и тут не знают, что со мной делать. Я была в мэрии. Мэр мне объяснил, что мой сын не является членом моей семьи. Куда ни пойду, везде стена и замкнутый круг».

Письмо пришло в совет родителей военнослужащих, который на общественных началах возглавляет Валентина Деревова. Сутки через трое она работает администратором в Морском университете. В свой выходной разбирает документы, пишет письма, звонит, ведет прием. По размаху проблем – это работа целого департамента, если перечислить все, чем Валентина занимается. Близко я с ней познакомилась, когда она, тогда еще в составе отдела по делам военнослужащих Приморского края (сейчас отдел расформирован - за ненадобностью?!), собирала гуманитарную помощь и сопровождала груз для наших солдатиков в Чечню. Нет ордена «За сердечность и душевную щедрость», а жаль. Если собрать разом всех, кому Валентина Петровна помогла, пожалуй, целый полк салютовал бы ей.

«Трижды пыталась отойти от своих дел и опять тяну, ну как я брошу? Жалко мне пацанов, матерей жалко, - говорит она, заваривая для бодрости крепкий кофе. – Сейчас буду запрос оформлять, надо разыскать, где орден Мужества погибшего в Грозном сына Игнатовой. Да отписать ей в Дальнереченск, какие она права, льготы имеет. По боевым много вопросов, хоть это самая что ни на есть прямая работа военкоматов. Общая сумма невыплат тем, кто ко мне пришел со своими проблемами, за 100 тысяч долларов зашкаливает».

В крайвоенкомате вспомнили один случай обращения за помощью. Как говорится, почувствуйте разницу. Разъясняя функции и задачи военных комиссариатов, мне дали ознакомиться с приказом Министерства обороны РФ за № 109 от 03.09.02 г. Суть его такова. Военным комиссариатам необходимо ежеквартально к 10 числу месяца представлять в Главное управление воспитательной работы Вооруженных Сил РФ списки погибших военнослужащих и членов их семей, нуждающихся в получении жилья или улучшении жилищных условий, оказании медицинской и материальной помощи; а также доклад о проделанной работе по социальной защите. Как бы хотелось на жизнерадостной ноте воскликнуть: отныне все проблемы сочтут, а там, глядишь, еще и порешают. Делаю пару звонков, уточняю: приходили к Ольге Кондратюк и Валентине Соколовой, что стоят в льготной очереди на жилье как потерявшие сыновей при боевых действиях на территории Чечни, проводили освидетельствование жилищных условий? Нет, не было никого.

Хорошие есть приказы, постановления, указы - деловые, строгие. К ним бы еще в приложение людей, если уж не особых душевных качеств, сострадательных, просто с человеческими лицами.

 … «Это неправда, что время лечит, – говорит Ирина, когда мы поминаем Романа, - боль не проходит». Смотреть ей прямо в глаза невозможно, и я отвожу взгляд. Простите нас…

Автор: Ольга МАЛЬЦЕВА, специально для «В», Александр КАРТАШОВ, Вячеслав ВОЯКИН (фото), «Владивосток»