Театр… Ты моя религия

Одна из ассоциаций, возникающая при упоминании академического театра драмы им. Горького, – художественный руководитель, каким бы банальным это ни казалось. И дело тут не в рекламных щитах, где фамилия – Ефим Звеняцкий – набрана крупными буквами. К этому привыкаешь. Приходя же в театр вновь и вновь, задаешься вопросом: что и как нужно было сделать, чтобы единственный на Дальнем Востоке имеющий статус академического театр был таким, как сегодня, в свои 70? Ярким, философским и зрелищным одновременно, вызывающим споры и неизменно привлекающим зрителя, если хотите, модным. В сознании два слова прочно связываются в единое целое -  человек-театр. Звеняцкий. В принципе,  он не фаталист, говорит: «Звезды сходятся лишь однажды». А в остальном... Зритель спросит: «Ефим Семенович, вы нашли свой путь?»

МЕЧТА

- Ты знаешь, как бы мы ни формулировали обложку книги, которую мы сегодня пишем, театр – это в первую очередь артисты. И я начинал артистом: сегодняшнее пребывание в профессии – это лишь продолжение. При этом я имею в виду даже не род занятий, а некую природу, естество, страсть к лицедейству. Оно заложено кем-то, и ничего с этим не поделаешь.

Много лет назад в глухой деревне я ходил в кино – моя мама работала кассиром – и видел на экране красивую жизнь. Потом оказался учеником в народном театре. Это вообще немыслимо – что-то играть в глухомани. Но внутренний зов вел. И потому не случайно институт, высшие режиссерские курсы.

На днях я произносил очередной тост по поводу юбилея театра, коснулись власти. Время меняется, ситуация меняется, но при всех политиках, при любых настроениях было ясно и понятно: театр необходим. Он формирует не только человека, но и имидж этой самой власти…

Но вернемся к актерской сущности. С внутренним зовом можно прожить всю жизнь. И может ничего не произойти. Важно как раз обратное – чтобы произошло, чтобы внутренний зов стал делом жизни.

Я искал с самого начала. После диплома сразу почти поставил «С любимыми не расставайтесь!». Наглость нужна была. Ведь на слуху у всех была Малеванная. А мы позволили себе со своими актерами. Телефонная будка на сцене оказалась, раскладушка, электрическая плитка. Свет зажигался неожиданно чуть ли не под стулом зрителя, и он начинал неуютно чувствовать себя. Понимал, что по спектаклю это сумасшедший дом, в котором оказывается героиня. Меня тогда в авангарде обвиняли…

Но была идея. Я поехал учиться к Анатолию Эфросу, а потом взял курс Александра Запорожца и уехал в Комсомольск-на-Амуре. 17 человек – Сергияков, Славский, Тимошенко и другие. Те, кто сегодня составляет костяк нашего театра, уехали со мной. Актерское пребывание перешло в дело. Что такое Комсомольск 80-х? Город рабочих, построенный комсомольцами и зэками, замешенный на мечте и страдании. Что и где играть? Там и театра-то не было. Ребятам моим предоставили комнаты в коммуналке, труппе - здание. Я начал ставить. «Дама с камелиями», «Песнь песней», «Ясновидящий» Фейхтвангера – это же не политика, не стратегия, не тактика! Сплошное творчество  и абсолютно никаких расчетов. Но о нас заговорили. Когда впервые в истории гастрольной жизни городской театр из Комсомольска приехал в Москву (мы гастролировали в Ленкоме), нас уже знали.

ПОКОЛЕНИЕ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ

- Понимаешь, я выдохся там, в Комсомольске. И мои ребята задыхались. Есть ведь логика внутреннего развития, надо было двигаться дальше. Приморский крайком партии в лице Майи Афиногеновой сделал мне предложение приехать во Владивосток. Там уже работали до меня Натан Басин, Ефим Табачников… Талантливейшие люди! Я всегда говорил, что в подметки не гожусь Табачникову. Но он ушел уже преподавать в институт искусств. А я возглавил театр. Что-то странное творилось в нем. В труппе работали очень сильные актеры, маститые, заслуженные. Каждый после ухода Табачникова вообразил себя худруком. А я был молод. Они могли мне сказать: «Вот мы заслуженные, а ты кто?». Тем более что со мной из Комсомольска приехали мои актеры. И однажды на гастролях поднялась ссора. Все конфликты, накопленные за предыдущие годы – творческие и человеческие, – обратились против меня. Можешь назвать это конфликтом поколений или мировоззрений. Какая разница? В те годы было достаточно легко решать свои проблемы, если ты имел звание, - ходить в крайком. Этим пользовались. Но время шло, артисты старели, утрачивали некий чуй. А амбиции оставались. В общем,  я сказал, что театром руковожу я. Все. С тех пор я вожу разных режиссеров для разных актеров. Но сам ставлю на своих. И кто меня в этом упрекнет? Когда-то Товстоногов выбрал театр и попросил всех уйти. И сформировал новую труппу, для себя. С той лишь разницей, что в столице есть возможность трудоустроиться. Во Владивостоке иначе. Здесь все цепко держатся за свое место. И я должен был сохранить людей, они-то ведь конкретные, реальные, им некуда ехать…

РЕЖИССУРА И КУЛЬТУРА

- Скажу тебе, что мог сохранить только одно – культуру режиссуры. Она в театре Горького была поднята Табачниковым на недосягаемую высоту. Это была высокохудожественная режиссура, элитные спектакли, бесконечно грамотные. Но ставшие привилегией для узкого круга высоколобых интеллектуалов. Они не были общедоступны. Я решил, что театр все-таки для широкой аудитории. Непозволительно, чтобы в зал на 1000 мест приходили 20 человек. Да, я нарушил традиции того театра, чтобы жил сегодняшний. Пьеса Карелина «Змеелов» была в те годы бестселлером, ее ставили и смотрели по всей стране. Главный герой раскрывал мафию… Это, конечно, была конъюнктура. Как и «Синие кони на красной траве». Ставили много комедий. И главное сделали – вернули людей в театр. Для этого надо было… Воспитать? Нет, это твое слово. Я скажу, обмануть. Это ближе лицедейской сути. Тайна, сказка, интрига… Мы заманили в театр и потом уже не отпустили. И еще. За все эти годы вольницы я ни разу, слышишь, ни разу не поставил порнуху, чернуху, дерьмо. Чтоб на сцене мат-перемат – ни разу! Это принцип. Режиссерский подход? Традиция, которую храним и передаем из поколения в поколение. Был у нас актер – герой, рост 190, плечистый. Идет зрительское обсуждение (модно было обсуждать спектакль), ему говорят: «Вы так хорошо играли, что с вас прямо пот лился в зрительный зал». Ну разве это похвала? Я всегда проповедовал академическую школу. Ты заметила, что в театр приходят актеры только из института, теперь уже академии искусств? А преподают Славский, Лыткина, Бугреев, Сергияков. Я не беру людей со стороны, только из института. Хожу, присматриваюсь два года, выбор безошибочный. Они потому и не уходят из театра.

А пьесы… Я худрук и имею право выбора своей пьесы. И я ее поставлю. Вот «Ивановым» открыл снова классику. Еще несколько лет назад на нее не ходили. А сейчас идут на «Годунова», на «Месяц в деревне». Горина ставлю. «Поминальную молитву», «Забыть Герострата», сейчас «Шута Балакирева» репетирую… Его вещи, конечно, не классика. Но некий парафраз. Возьми Петра I. Мы его по фильмам и учебникам истории знаем: завоеватель, покоритель, окно в Европу и прочее. Но человек-то сложнее –полифония. Никто не знает глубины сомнений и страданий. «Шут Балакирев» - другой угол зрения. Зритель сначала пошумит, потом поразмышляет. В нашей стране, где по сей день убивают губернаторов, если ты откликаешься на эту боль, значит, ты остановил время на эти два часа. В противном случае – дискотека, казино. Я выбрал другую дорогу…    

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ И НЕМАТЕРИАЛЬНОЕ

- Как-то разговор зашел: как это - пришел человек, под него дали деньги. А под культуру в целом почему не дают? Слушай, но дают под того, кто несет персональную ответственность. Сегодня время такое. Я не хочу спекулировать, но театр им. Горького сегодня пользуется спросом, под него больше денег дают. Какие могут быть обиды? Да, были люди, которые создали театр, но есть и те, кто продолжает, кто не опустил планку. Это же дорогого стоит!

Мы ведь занимаемся тем, что не измеришь километрами или рублями. Дело не дружбе с властью. У меня, кстати, никогда не было антагонизма с ней. Знаешь, я поставил «Гнездо глухаря» Розова в свое время. А тогда эту пьесу ставить не разрешали. И чтобы немного обмануть, я пригласил Рубена Симонова, моего художественного руководителя на высших режиссерских курсах. Этот человек оставил на время свой вахтанговский театр и приехал на дипломный спектакль к какому-то безвестному Звеняцкому. И все стало быстро на свои места. Если хочешь, это была игра. Но не заигрывание. В 80-е годы такое слово – раскрутка – не звучало. Но само понятие было. Я привлекал прессу, критику. Специально для Янковского и Збруева поставил в Комсомольске «Ясновидящего». Я в иные миры не верю, верю в реальность. Приезд Янковского был реальной вещью. В «13-м председателе», тоже, кстати, запрещенном, у меня играл Василий Лановой. Когда на гастроли в Москву приехали, ставили инсценировку Миши Задорнова по рассказу его отца «Амур-батюшка». Тогда же появились и другие связи и знакомства. Новое здание театра в Комсомольске-на-Амуре построили только потому, что было под что. Под актеров, под репертуар, под режиссера.

Сегодня ничего не изменилось. Да, с 91-го по 95-й, в самые тяжелые времена, мы регулярно…  ездили за границу. В Японию и Чехословакию, в России мы были не нужны тогда. Мы карабкались чрезвычайно больно. Те же японцы искали, во что инвестировать финансы. А мы, театр, - передатчик, помощник в налаживании отношений. Я знал, что рыбаки могут нам помочь. Мы отправлялись в Охотоморскую экспедицию на три месяца, а потом, затурканные, приезжали на Хоккайдо. Работали на полную, никто нам подарки не раздавал. Этим летом Райхельгауз предложил сделать гастроли его театра на нашей площадке. И мы сделали, потому что самолет спонсировало РАО «ЕЭС»,  и на этом самолете потом мы сами улетели на гастроли в Москву. И это бесконечное сцепление винтиков. Знай, театр сегодня не в состоянии решить самостоятельно ни одной финансовой проблемы.

СТРАХИ И БЕССТРАШИЕ

- Видишь ли, с некоторых пор я боюсь одного: театр, а значит, и его руководитель настолько на виду, что это может вызвать определенное отторжение. Это самая моя большая боль…

Но есть вещи, которых я не боюсь. Я не боюсь, что меня оставят. Мои самые близкие люди, друзья, семья останутся со мной в любой ситуации. Я верю в это. Моя жена очень мудрая женщина, несмотря на ее молодость. Ее мудрость заключается в том, что она умеет сохранить людей вокруг себя. Ничего больше этого не существует.

Я не боюсь жизни. Сегодня, в день моего рождения, моей маленькой дочке исполняется ровно два года и два месяца. И мы вместе учимся говорить.

А еще никогда людей, с которыми я служил, не оставляла красота человеческая. Это особый дар – служить театру. Мы вернули, на мой взгляд, истинное значение этого слова. Менялись города, названия улиц. А мы по-прежнему служим. И это обязательно будет осознано власть имущими и деньги держащими. Ведь театр – это религия. Когда заходишь в зрительный зал, видишь свет, который излучают глаза. Я верую, что он не в конце тоннеля…

P. S. Кстати, о моде. Раскрутить сегодня можно все, что угодно. Золотые крупицы находишь не сразу. Так Алхимик из суперпопулярного Коэльо переплавляет во всепоглощающем тигле жизни утраты, страдания, поиски и победы в золото истины. Открываешь первую страницу – даже не надо вчитываться: «Что же такое Своя Судьба? Это наше высшее предназначение, путь, уготованный нам, …здесь, на земле. Всякий раз, когда мы делаем что-то с радостью и удовольствием, это означает, что мы следуем своей судьбе. Однако не всем достает мужества идти по этому пути, добиваясь встречи с заветной мечтой. …Когда человек начинает бороться за свои мечты и желания, он по неопытности совершает много ошибок. Но в том и смысл бытия, чтобы семь раз упасть и восемь подняться на ноги». 

Автор: Разговор со зрителем записала Ольга ЗОТОВА, «Владивосток»