В мантии справедливости

Анна БУРЛАЧЕНКО отметила 10 лет своего пребывания в должности судьи федерального суда Первореченского района г. Владивостока. Вне работы – симпатичная, с ярким румянцем и красивой улыбкой молодая женщина. На работе – строгая, с виду недоступная, закованная в судейскую мантию. Как в латы. Законник, которому бывшие подсудимые, вернувшись из мест не столь отдаленных, дарят цветы.

- Анна Петровна, думаю, цветы все же редкость. Чаще вы сталкиваетесь с изнанкой жизни, очень уж непривлекательной. Способно это ожесточить?

- Напротив, наша работа учит сострадать. Перед тобой конкретный человек, с конкретной судьбой. В зале мамы-папы ревут, он сам уже успел в тюрьме понять, что сотворил зло. А ты ему должен лет семь определить. Вы пробовали когда-нибудь лишить человека свободы, подписать приговор? Даже на год, даже на несколько месяцев. От тебя его дальнейшая судьба зависит, куда он пойдет – в заключение или домой. У меня в жизни всего дважды руки дрожали, первый раз на защите диплома, второй – когда я первый приговор подписывала. Так что это ошибочное мнение, будто судья суров и бездушен.

- Закон суров…

- Поймите, суд – это еще и быстрое, справедливое решение каких-то вопросов. Вот говорят, что наказание неотвратимо. Но неотвратимость можно рассматривать в разных аспектах, совсем не обязательно, чтобы это было лишение свободы. Редко, конечно, но случается: в зале звучат аплодисменты оправдательному приговору.

- Уж очень редко, наверное. Особенно в последнее время.

- Согласна. Наше общество разбалансировалось. Попраны такие понятия, как дружба, верность. Люди перестали быть терпимыми. И в то же время исчезла сила общественного порицания. Поэтому сейчас попираются самые святые понятия – даже могилы оскверняются.

Люди уповают на свою безнаказанность. Потому что сейчас, кроме суда и правоохранительных органов, никто не занимается воспитанием граждан. С другой стороны, несмотря на обилие законов, общество стало более беззащитным. Раньше не было такого вала уголовных дел, тюрьмы не были так переполнены. Государство ищет пути решения проблемы, стремится остановить волну преступлений. Но чем сильнее закручиваются гайки, тем сильнее сопротивление.

- Значит, вы считаете правильным отмену смертной казни?

- Это очень непростой вопрос. Люди иногда хотят сразу получить сатисфакцию. Так уж устроен человек: око за око. Ну, приговорили к смерти, и что? Нет одного человека – не станет другого. А преступник должен каяться. Да, это жестоко, это медленное умирание. Осужденный пожизненно исчезает – нет имени, фамилии, нет ничего. Мы обрекаем его на страдания. Причем за счет государства. Правильно ли это? Не знаю. Мне не приходилось выносить таких приговоров. Но я помню, как однажды встретила своего учителя, опытного судью. Сам на себя был не похож: руки висят, веки тяжелые. Что случилось? «Я сегодня подписал смертный приговор». Это тяжело. Все равно что убить.

- Это все же редкость. А какие ситуации наиболее характерны для гражданских дел?

- У нас некоторое время назад произошло распределение судей на цивилистов и криминалистов, то есть тех, кто слушает только уголовные дела. Поэтому я уже три года гражданскими делами не занимаюсь. Но в свое время пришлось слушать много бракоразводных процессов. Количество таких дел зашкаливало в первый постперестроечный период, страдали в основном мужчины до 40 лет. Они не сумели быстро перестроиться, начать зарабатывать бешеные деньги. Их же спутницы, уверенные в своей красоте и неотразимости, с легкостью бросали мужей в надежде на более сытую жизнь. Правда, были и другие причины для развода. Ко мне одна пара приходила расторгать брак пять(!) раз. И каждый раз они вновь регистрировали свои отношения. В конце концов я не выдержала: «Да живите вы без регистрации!» Но они так не могли, для них это было важно.

- Вот где, наверное, нужен был бы суд присяжных.

- Ошибаетесь. В тех регионах, где такой эксперимент проводится, суду присяжных поручают как раз разбор особо тяжких преступлений. И увы – нередко их решения в дальнейшем оспариваются. Ведь наши люди привыкли все вопросы решать эмоционально, по аналогии с собственной жизнью. Это за рубежом гражданин щепетильно относится к закону, учитывает общественное настроение, думает о том, в каком обществе будут жить его дети. У нас ментальность иная. Я пока не могу однозначно высказаться за необходимость присяжных, зато приветствую появление мировых судей.

- Почему?

- Велик вал малозначительных бытовых скандалов, которыми как раз и могут заниматься мировые. У наших соседей в Хабаровске они уже успешно работают. Возможно, скоро появятся и у нас.

- С введением нового УПК у судей, говорят, работы прибавилось. На ваш взгляд, новый кодекс лучше или хуже прежнего?

- Сказать, что хуже, не могу. Он сложнее и непривычнее. А времени на раскачку нет – адвокаты перестроились быстро.

- Ну а на количество преступлений что в основном влияет?

- Думаю, что в первую очередь алчность. Когда деньги можно поднять прямо с земли, люди ломаются. Это страшно. Кроме того, изменились отношения в семье: перед детьми теперь нет стереотипа нормального поведения. И сами дети стали «ранними» - не успеют из яйца вылупиться, как спешат на дискотеку с обязательным баром, а то и в ночной клуб. Мамы потом плачут: как это могло произойти? Очень просто – от вседозволенности. Когда все заповеди попраны, когда для ребенка не существует слова «нельзя». Обо всем этом нужно говорить, не замалчивать проблему.

- Разрешите еще раз к цветам вернуться. Пытаюсь поставить себя на место осужденного: за что судье букет?

- За отношение как к человеку, а не как к собаке. Бывает, не успели задержать – отношение сразу меняется, он уже преступник, изгой. Еще до приговора. Однако человек, уходя в колонию, должен знать, что его выслушали и дали справедливое наказание. Вот и этот мужчина при всех в кабинете вручил цветы, сказал: «Спасибо. Я только зашел показаться – вернулся». Не скрою, было очень приятно.

Автор: Галина КУШНАРЕВА, Вячеслав ВОЯКИН (фото), «Владивосток»