Прощай, любимый город
Только и слышишь: тот – уехал, те - уехали, эти - собираются уезжать, продают квартиру. Уже и не знаешь, что ответить на прямой вопрос: «А ты сам почему не уезжаешь?»
Скажешь: «А мне и здесь нравится!» – и в тебя пристально вглядываются, перебирая в голове от «да-а, постарел, уже с места не сдвинется» - до «все, исписался, и правда, что ему ТАМ делать?».
ТАМ – это преимущественно в Москве и потом уже вообще где-нибудь за границей.
Раньше в Москву попадали ценой унижений (фиктивный брак, работа дворником…) или «заслужив». Поработал в провинции двадцать лет, выслужился – жди перевода в столицу. Где наши первые секретари крайкома? Там. Его еще только избрали, а он уже знал, что в Москве ему квартиру строят, и дачу к пенсии он тоже получит.
Теперь каждый сам волен купить билет до Москвы.
Вот он, свободный рынок труда. Рабочая сила перемещается туда, где больше платят. Если работаешь руками – то в Тюмень или на нефтяные платформы Норвегии, или клубнику собирать в Финляндии. Если головой – в златоглавую.
Генеральный консул Японии во Владивостоке Акира Такамацу вдруг сказал: «У вас здесь пропасть». «Какая пропасть?» – не понял я. «Между Врадивостоку и Москвой… Там есть все. Здесь… - он вежливо остановился и закончил: - Всего немного не хватает».
- А в Японии есть пропасть между Токио, Киото, Ниигатой и каким-нибудь городишкой на Хоккайдо?
- Нет, нету. Примерно все одинаково.
Если вы путешествовали, то знаете, что сейчас уже во всем мире все – одинаково. Большие магазины - что в Пекине, что в Лондоне – наполнены одними и теми же товарами. В каком-нибудь тауне в Оклахоме, где живет три тысячи человек, в местном магазинчике есть все то же, что и в Вашингтоне, округ Колумбия – в столице то есть.
А во Владивостоке уже полтора месяца нет люка прямо посередине дороги – там, где вдоль Некрасовского путепровода заканчивается (или начинается) Партизанский проспект. Иногда в люке торчит ветка. Иногда ее нет. Значит, ночью кто-то влетел и долго материл местные власти. Но с этого места до «Серого дома» народный вопль не долетает.
Ладно, люк – пустяк. Но, казалось бы, жизнь-то налаживается, распри политические уходят, живи, работай. Расцветай, родное Приморье, у руля встал не политик и не артельщик, а реальный бизнесмен. Дальше – сами знаете. Не расцветает.
А вот люди как с цепи сорвались – все потянулись в Москву. Там жизнь, там деньги и бизнес, там зарплата в тысячу долларов считается минимальной. А слетать на Кипр можно за триста. А здесь те же полтора часа до Ниигаты - минимум пятьсот. Поездка в Суйфэньхэ обойдется, правда, всего в пятьдесят долларов, и есть много энтузиастов – «отдохнуть пару дней в Суйфэньхэ». Но если вы хоть раз были в Италии (даже в Турции) – отдых в Суйфэньхэ вам покажется развлечением для людей третьего сорта.
Вот, вот ключ к сердцам отъезжающих. Им не хочется быть людьми третьего сорта. Жить в дыре, жрать сублимированную лапшу и мечтать о гостинке на Сельской.
Счастливо, нетерпеливые вы мои. В Москве вы не пропадете. «Наши» там все устраиваются. И мы из нашего захолустья гордимся, когда видим ваши фамилии в титрах ОРТ.
Но, черт, что делать с городом? Что делать со страной? Что делать с Пушкиным, который неосторожно завещал: «любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу»? Первый рецепт – всем переселиться в Москву. Второй – не мелочиться и сразу, минуя Москву, уехать за границу и увеличить наши колонии в тех странах, где местные граждане уже создали столько цивилизации, что ее хватает даже на русских.
Да, тяжело вначале, но лет через десять вам покажутся раем скромные апартаменты на Брайтон-бич. Потому как всего сорок минут на подземке - и вы на Таймс-сквер.
Позвольте процитировать бывших «наших». Вот письмо из Америки с тоской по русским страстям:
“...В 95-м году я как-то поделилась проблемой - истекла виза (даже не виза, а форма, которую дают при въезде в США) с американцами, с которыми ели, пили и развлекались вместе в Хабаровске целый год… Так они заложили нас иммиграции в один момент, да еще сказали, что мы приглашения... украли!
Но вернуться в Хабаровск ? - ...не знаю. Ну, вернулась я на четыре месяца в родной город. …Жизнь бурлила вокруг меня, и я бурлила вместе с ней. Было так классно!! Как в общаге после сессии или во время абитуры. Не знаю... очень-очень насыщенно и эмоционально. НО. Я тратила 30 долларов в день (в основном на водку с закуской, машины и салоны красоты). День сливался с ночью, а ночью я моталась на такси в пижаме, загорала на пляже под луной …Самое интересное, что когда я пьяная бухнулась в кресло самолета, я обливалась слезами и мне было плевать на таможенников в Сиэтле, на выигравших “зеленую карту” соседей... Не понимаю, как я смогла уехать-таки... Прикол в том, что страсть найти здесь невозможно. Местная сытость усыпляет и кастрирует... Но мне нужна эта треклятая “зеленая карта”, чтобы я могла зарабатывать деньги на приличную (в моем понимании) жизнь - а я не могу это делать в России!! Мне уже 30 (к сведению, мне теперь до 40 будет 30) и от “прелестей” нашей российской (а особенно дальневосточной) жизни я быстро стану страшной и умру рано. Куда ни кинь, всюду клин (а проще говоря, “хрен один”, который не слаще редьки). Как писал Довлатов, “мы не меняем плохую страну на хорошую. Мы меняем одни проблемы на другие”. И умер он тоже, кстати, рано. Несмотря на Нью-Йорк. А может, потому, что пил. Здесь я не пью, кстати, - противно. А вот в Хабаровске очень даже. Как две меня - дуализм эдакий». А вот письмо из Израиля с тоской по русскому снегу:
«Хорошая фраза - “снег похищает радугу”. Я тут понемножку привыкаю к русско-израильскому суржику - когда в плохой русский в изобилии вплетаются неправильно выговариваемые слова на иврите. Мой сын, от кого мы требуем дома говорить на русском (и это не помогает, я стал ловить себя на том, что и отвечать ему стал на иврите), коронную израильскую фразочку “Ле эхпат ли” - типа
“Меня не колышет, мне все равно” перевел на русский как “А мне ну и что”. Теперь доводит нас этим самым “ну и что”. Картина глобального снегопада, которую я часто вспоминаю, относится к состоянию души, нежели к собственно природным явлениям. Скучаю именно по беззаботному ничегонеделанию, которому лежащий повсюду снег придает дополнительное очарование, по себе, по покою и воле, которые автоматически, от рождения, даются гражданам империи. Читаю материалы про Пасько. Вспомнил, что редакция “Боевой вахты” была возле гостиницы “Приморье” и я раза три в неделю проходил мимо нее, когда приезжал на главпочтамт и пешком шел к тетушке на Эгершельд. Тетушка, кстати, прожила с нами здесь четыре года и скончалась два года назад. Сейчас в ее комнате проживает мой старший сын. Такой вот круговорот людей в природе».
Москва в этом плане намного выигрышней. В ней не надо мечтать по настоящему русскому черному хлебу, селедке, снегу и человеческим эмоциям.
Но отчего же никто не возвращается? Родина растворяется в бизнесе. Родина продается и меняется на лучшую. Это приведет нас к полному исходу. Русские разъедутся и больше не соберутся, а на нашей скудной земле останутся только те, кто доволен своей нищей жизнью. Так везде. Юноша из Девоншира едет в Лондон. Юноша из Веллингтона едет в Нью-Йорк. Юноша из Бергамо опять-таки едет в Лондон, потому что Рим кажется ему провинциальным и скучным. Мальчик из Кавалеровского района приезжает учиться во Владивосток, а потом переезжает работать в Москву.
Мириться нам с этим, протестовать, призывать государство «принять меры» или самим паковать чемоданы и искать лучшую жизнь?
Нет у меня ответа. Но - что хуже – нет ответа у государства. Вопрос прост: что нужно сделать, чтобы во Владивостоке нравилось жить, даже людям с запросами? Ответ еще проще. Люди в первую очередь стремятся туда, где есть высокооплачиваемая работа. Где заработанные деньги не отнимут. Где на них можно все купить. Где жизнь развивается. Где у детей будет хорошее образование.
У меня есть один маленький рецепт. Я думаю, что беда Владивостока в том, что он по-прежнему закрытый город. Из него только выезд открыли. А в него нужно открыть въезд. Ведь для многих наших соседей Владивосток тоже может оказаться такой же мечтой, как и Москва для жителя Артема. И тогда не исключено, что какой-нибудь юноша из Муданьцзяна или Чхонджина изменит жизнь в городе «нашенском» и к концу жизни будет избран почетным гражданином города. На своих – уже надежды нет. Они все навострили лыжи.
Автор: Андрей КАЛАЧИНСКИЙ, специально для «В»
