Умереть свободными. У каждого государства есть своя Чечня
Телефонные звонки по этому алма-атинскому номеру начались в мае, после того как в водохранилище нашли тело активистки уйгурского движения. Женщина была задушена.
Телефонные звонки по этому алма-атинскому номеру начались в мае, после того как в водохранилище нашли тело активистки уйгурского движения. Женщина была задушена.
Кахарман Кожамберди, сам председатель ассоциации мусульман-уйгур, выходцев из северо-западного Китая, слышал голос, говоривший по-русски, но с китайскими интонациями. “Прекращай свою политическую деятельность, иначе заплатишь головой, - угрожал звонивший. - Пока еще ты живой. Но осталось жить тебе недолго”.
В Казахстане проживают 300 тысяч уйгур. Тем из них, которые продолжают бороться за независимость своей родины, не привыкать к опасностям, даже в относительно безопасной центральноазиатской республике. Уйгуры, один из самых древних тюркских народов, теперь оказались на территории китайской провинции Синьцзян, огромного района, в котором тяжелая рука Пекина вызвала недовольство, протесты и даже насилие со стороны сепаратистов. После атак террористов на Америку уйгуры в Казахстане и в Китае опасаются, что усилится давление на тех, кто борется за независимость Синьцзяна, который они по-прежнему называют “Восточный Туркестан.”
“После ужасной трагедии в США китайцы попытаются объединить другие страны против моего народа, - говорит Абладжан Лайлинаман, президент ассоциации уйгурских правозащитников “Такламакан”, расположенной в США. - Китайцы говорят: “У нас есть мусульманские террористы в Синьцзяне, которые говорят на тюркском языке и убивают людей ножами и бомбами”. Китайское правительство использует эту возможность, чтобы убивать уйгур и сажать их в тюрьму”.
Двое против одного
В июне этого года Казахстан присоединился к Шанхайской пятерке и подписал соглашение о политическом и военном сотрудничестве в области борьбы с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом и поддержании безопасности в регионе. Но уже в течение многих лет Казахстан сотрудничает с Китаем, выдавая ему уйгур, заподозренных в терроризме. Но уйгурские активисты говорят, что китайцев мало интересует разница между террористами и людьми, вовлеченными даже в минимальную политическую деятельность. Например, в прошлом году Ребийя Кадеер, уйгурская предпринимательница в Китае, была осуждена на восемь лет тюремного заключения за то, что послала за границу вырезки из газет, посвященные уйгурским восстаниям.
Казахстан, боясь своего гигантского соседа, сделал все возможное, чтобы удовлетворить требования Китая. “Раньше мы организовывали протесты возле посольства Китая, - говорит Кожамберди. - Но начиная с 1996 года они стали сажать людей в тюрьму за эти демонстрации”.
Казахстан - страна степей, гор и недавно начатой нефтедобычи. В пять раз превышая размером Францию, он имеет население всего лишь 14 миллионов, большинство - номинальные мусульмане-казахи, и одну треть составляют русские. Русский в Алма-Ате, самом большом городе страны, - lingua franca. Есть здесь и соборы, и мечети, но подавляющее большинство мусульманских девушек носят тесные джинсы и маленькие топы, как русские.
В этом обществе уйгуры, многие из которых родились уже по эту сторону границы или прожили здесь десятки лет, пользуются довольно большой свободой в сфере образования и культуры. Примерно 30 тысяч уйгурских детей учатся в школах на родном языке, правительство также финансирует уйгурский театр (уйгуры в Казахстане пишут на кириллице, тогда как в Китае предпочитают традиционную арабскую вязь).
Спасение – в культуре
Это образование помогло уйгурам избежать полной ассимиляции с русско-казахским большинством, говорит Шавкет Умаров, директор средней школы №153, в которой преподавание ведется на уйгурском языке. “Здесь есть и корейская община, но они практически забыли свой язык, потому что не было корейских школ и они были разбросаны по Казахстану и Узбекистану. А наш народ живет компактно, и у нас есть свое образование”.
Уйгурский республиканский театр музыкальной комедии, объединяющий драматическую и танцевальную труппы, - это еще один очаг национальной культуры. Он был основан в 1934 году, и теперь в нем 110 профессиональных музыкантов, актеров и танцоров, исполняющих классические и современные произведения.
Гульнара Саитова, заведующая литературной частью театра, не хочет говорить о политике. Но она на себе испытала своенравность Пекина в отношении западных мусульман. Несмотря на то, что театр и танцевальная труппа с огромным успехом выступали в переполненных залах во время гастролей в Китае, партийные начальники начиная с 1996 года отказывали театру в разрешении на гастроли. “Я не знаю, что случилось, - говорит она. - Может, они думают, что мы привезем какую-то информацию тамошним уйгурам. В прошлом году мы планировали взять 30 человек, но китайцы отменили поездку в последний момент”.
Актриса Гульбахар Ахмадиева выросла в театральном мире китайского города Урумчи, где ее мать была певицей. Когда мама была беременна братом, рассказывает Гульбахар, или попросту Гуля, она продолжала петь на сцене между схватками. После одиннадцатой песни она замолчала, и для нее закрыли занавес. Брат родился за кулисами.
Отец Гули тоже был певцом, по известности в Китае равным итальянцу Карузо. Родители везде возили детей с собой, и в шестидесятые годы семья уехала в Советский Союз. Гуля до сих пор помнит, как в 1961 году они уезжали из Китая. Ей тогда было четыре года. Родители были очень знамениты, и сотни людей собрались в Урумчи, чтобы с ними попрощаться. “Я помню, как отец взобрался на телегу и спел прощальную песню, и люди плакали, - говорит она. - Когда отъезжал автобус, люди бежали за ним, пока он не скрылся в облаках пыли.
Нас так хорошо принимали, когда мы приезжали в Китай в 1992 году. Один старик подошел ко мне и сказал, что он помнит моих родителей. Люди благодарили нас: они думали, что если мы были разделены так долго, то забыли свою культуру”.
Мир или война?
Для тех, кто борется за независимость Синьцзяна, даже ненасильственные политические действия не гарантируют безопасности. Кожамберди, которому угрожали по телефону, отвергает терроризм как метод борьбы. “Наша цель - освобождение, - говорит он. - А наш основной метод - политическая борьба”.
В прошлом году полиция застрелила двух уйгур за то, что они якобы убили двух полицейских, хотя Кожамберди считает, что они невиновны. Арестована была жена одного из убитых, молодая мать двоих детей. Казахские власти держали ее в тюрьме до августа этого года, но потом благодаря протестам международных правозащитных организаций она с семьей уехала в Финляндию.
В прошлом же году трех уйгурских беженцев, которых китайские власти обвинили в терроризме, отправили на родину. “После долгих пыток их расстреляли в декабре”, - говорит Кожамберди.
Уйгурские лидеры утверждают, что агенты китайских спецслужб очень свободно орудуют в Алма-Ате, которую считают центром уйгурского национализма. Кожамберди считает, что уйгурскую активистку задушили и бросили в водохранилище именно китайские агенты, хотя прямых доказательств у него нет. Показательно, что казахские власти также нетерпимо относятся к критикующим Пекин уйгурам.
“Они готовы переносить критику казахского президента, но не переносят ее в отношении китайцев”, - говорит Кожамберди.
Кроме лидеров типа Кахармана Кожамберди, которые стремятся к мирному решению проблемы, есть и вожди, настроенные по-настоящему агрессивно. Престарелый Юсупбек Мухлиси не скрывает, что поддерживает связь с повстанцами-сепаратистами на родине. Раскрыв карту, он указывает на один город за другим, где были волнения. (“В Урумчи в июле этого года был большой взрыв”, - говорит он.) Он раздает журналистам буклеты, пропагандирующие независимость. Они написаны кириллицей и арабской вязью: его курьеры провозят эти материалы в Китай.
Открыв бутылку водки, он произносит страстную речь и тост за свободу, оставляя впечатление, что регион охвачен палестинского масштаба интифадой.
Нефть и нищета
В столице Синьцзяна Урумчи, всего в двух часах лета от Алма-Аты, на первый взгляд ничто не напоминает о суровой борьбе. Возрастающее на глазах благосостояние города может оказаться таким же губительным для устремлений уйгур, как и народно-освободительная армия Китая.
Урумчи расположен в богатом нефтью районе гор и пустынь, который протянулся от Тибета до Монголии. Город находится в таком же состоянии строительной лихорадки, как и остальные города Китая. Куда ни повернешь голову, везде бульдозеры сносят старые бараки, освобождая место для 30-этажных зданий. Рабочие снуют по недостроенным небоскребам с ведрами цемента; то тут, то там вспыхивает сварка. Еще четыре года назад здесь не было дорогих отелей, а теперь можно увидеть четырех-пятизвездочные гостиницы на каждой улице.
По закону все вывески здесь на двух языках, но уйгуры считают, что под напором огромных масс китайцев, хлынувших в их автономный округ, его скоро постигнет участь внутренней Монголии, где местная культура уже полностью растворилась в китайской.
Уйгуры возненавидели Пекин за то, что в Синьцзяне проводились ядерные испытания. Но власти пытаются компенсировать это ускоренным развитием экономики: строительством дорог, аэропортов, созданием благоприятных условий для инвестиций. Президент Цзян Цзэминь даже провозгласил кампанию под названием “Освоение Запада”, поощряя бизнесменов восточного Китая вкладывать деньги в Синьцзян. В этом году власти организовали целый самолет для бизнесменов из Гонконга, чтобы на месте показать возможные проекты для инвестиций.
Но в сельских районах ослики по-прежнему тащат свои тележки. “Если вы выедете за пределы Урумчи, то увидите, что люди живут хуже животных”, - говорит Абладжан Лайлинаман.
И даже в Урумчи есть места, где нищета и убогость шокируют иностранцев. Грязный худой подросток, с телом, изуродованным полиомиелитом, ползет по тротуару, двигая перед собой коробку с милостыней. Люди подают щедро, ибо нет сил смотреть ему в глаза. Возможно, так кормится целая семья.
Традиционно уйгуры были кочевниками-скотоводами. И хотя Китай разбросал свои военные гарнизоны в этом регионе еще в 200 году до нашей эры, уйгуры страстно вспоминают периоды своей свободы. Самый последний был во время недолгой жизни Исламской Республики Восточный Туркестан, образованной в 1933 году. В 1949-м китайская красная армия снова захватила этот регион.
Впереди – бесконечность…
Пекин очень яростно борется со всеми проявлениями сепаратизма в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Пекин поклялся “нанести решительный удар по силам сепаратистов, запретить сепаратизм и незаконную религиозную деятельность”, сообщает Amnesty International, и в августе провел широкомасштабные учения в Синьцзяне, подобные тем, что постоянно проводит рядом с Тайванем. А в апреле этого года только в четырех областях округа 30 уйгур были приговорены к смерти за сепаратизм.
Часто волнения возникают из-за бездумного давления коммунистов. В феврале 1997 года полиция арестовала уважаемых уйгур в городе Инине и запретила мусульманам собираться на праздник Рамадан в мечети, сообщает Amnesty International. Около тысячи уйгур вышли на мирную демонстрацию протеста, но полиция атаковала их газом и водой из брандспойтов, и это при минусовых температурах. На следующий день полиция стала попросту расстреливать демонстрантов. Официальные источники утверждают, что девять человек были убиты и около 200 ранены, но уйгурские активисты говорят, что убитых было в десятки раз больше. Сотни людей были арестованы, многие впоследствии казнены.
Сепаратисты тоже провели несколько успешных операций, над которыми их сторонникам стоит призадуматься. В 1999 году повстанцы атаковали базу одного из подразделений народно-освободительной армии Китая, убили 21 солдата и уничтожили 18 боевых машин, сообщила газета Taipei Times.
Судя по всему, Пекин надеется, что молодое поколение уйгур будут вдохновлять экономические мускулы Шанхая и Гуанчжоу, а не убогость и нищета традиционной мусульманской жизни. Похоже, что эти надежды не напрасны.
Мы разговорились с молодым уйгуром в магазине электроники. После окончания местной китайской школы он получил высшее образование в Пекине. Сказал, что здесь, как и в Казахстане, есть уйгурские школы, но уйгуры с амбициями предпочитают отдавать своих детей в китайские.
Парень сказал, что совсем не хочет независимости Синьцзяна, потому что жизнь уйгур в Китае улучшается. Хотя свободы действительно мало. Ни один коммунист не отважится говорить по-уйгурски официально. В мечеть ходят только те уйгуры, которые не пытаются чего-то добиться в жизни, сказал он.
В уйгурском районе бьет ключом среднеазиатская энергия. Лица некоторых женщин закрыты накидками. Уличные музыканты бьют в барабаны и играют на арабских дудках. В узком проходе рынка пакистанские ковры развешаны до третьего этажа. Вокруг мальчишки-акробата в красном бархатном костюме собралась толпа: мужчина разбивает кирпичи на его голове, мальчик ходит босиком по гвоздям и делает сальто назад.
Говорит Кахарман Кожамберди: “Китай очень силен. Но он не может остановить сопротивление. Чтобы это сделать, надо убить весь уйгурский народ”.
Не решив самых сложных проблем в прошлом веке, человечество автоматически перенесло их с собой в третье тысячелетие. Самые острые среди них – вопросы национального самоопределения и территориальной целостности. Нам это знакомо больше, чем кому-либо, – по Чечне. Впрочем, англичане знают это по Северной Ирландии, канадцы – по Квебеку; несть числа и другим примерам. Сталкивается постоянно с этой проблемой и наш сосед – Китай, причем отнюдь не только в силу известной ситуации вокруг Тайваня. На противоположном конце огромной страны вот уже много лет тлеет уйгурская проблема. Подробнее об этом – в материале, подготовленном по заказу редакции “В”
Автор: Нонна ЧЕРНЯКОВА (фото автора), специально для "В"
