«Мама, такая работа»: Дениса Неделько ролями не обижают
В новом спектакле Приморского краевого академического театра имени Горького «В джазе только девушки» (12+) он будет играть… женщину. А в другой постановке его герой – собака. Ну, почти. Шариков – не самый простой персонаж. А еще он – Стива Облонский, ранимый и такой русский, такой милый и непутевый… Много интересных ролей было у Дениса Неделько – и сколько их еще предстоит!
Или в театр, или – в никуда…
- Вы поступили на театральный факультет Дальневосточного института искусств сразу после школы…
- Да. Но это все случилось как бы само собой… У меня совершенно не театральная семья, мама работала в бюро путешествий, папа – в порту… Да и я, скажу честно, не был фанатом театра, не ходил на спектакли. На приёмных экзаменах, когда меня спросили: «Кого из актеров театра имени Горького вы можете назвать», я в ответ только глазами хлопал…
Но интересно, что при этом все, кто знал меня в юности, были почему-то уверены, что я стану артистом. Вот недавно на встрече одноклассников мне так и говорили: «Да было же всем ясно, что ты будущий актер». Всем, получается, было ясно. Кроме меня.
Хотя в школе меня называли «чтец № 1». Никто не любил читать стихи с выражением наизусть, а у меня получалось. И меня всегда отправляли на разные конкурсы от школы, смотры… Я классу к 7-му стал этим пользоваться (смеется). Вызывают к директору, говорят: «Пойдешь на конкурс чтецов районный». А я: «Не могу, у меня по геометрии двойка в четверти может быть, и по химии – мне учиться надо, наверстывать!». Тут директор успокоительно говорил: «Не волнуйся, тройка у тебя будет» - и вызывал педагога… Да, было такое…
И при всем этом я не думал, что стану актером, даже не знал, что во Владивостоке есть институт искусств. Узнал уже почти перед выпускными экзаменами в школе, удивился, подал документы… Курс тогда набирал Сергей Гришко. Родители мои уехали в деревню, как всегда летом, я дома остался один – сдавал экзамены…
- Как они отнеслись к тому, что вы решили стать артистом?
- Мама была уверена, что меня с моими тройками ни в какой институт не возьмут. И когда я позвонил и сказал, что поступил, она была так рада! Это сегодня она в шоке: «Переодеваться в женщину, в 47 лет, Денис!». Мама, говорю, работа такая. (смеется)
- А когда вы поняли, что за профессию вы выбрали, когда осознали?
- На первом курсе. У нас было два мастера – Гришко Сергей Захарович и Славский Александр Петрович. Именно Александр Петрович начал у нас – первокурсников – вести первые тренинги. И тут выяснилось, что несмотря на такой облик балагура, весельчака я внутри ужасно зажат и к профессии не готов. Начинается занятие, рассаживаемся мы в кружок, Александр Петрович говорит: ну а теперь ты вот встань, потанцуй… Я в ступоре: как? Когда все смотрят? Мне это казалось таким унизительным…
В итоге я просто перестал ходить в институт. К концу семестра речь шла просто об отчислении… Александр Петрович вызвал на откровенный разговор: «Денис, ты не хочешь учиться?». Я хотел, но надо было что-то в себе преодолеть… Да, преодолел. Как – и сам не понимаю. Но отучился, пришёл работать в театр имени Горького. Отработал шесть лет – и решил, что это все же не мое. Уволился, уехал в Москву, стал работать на «Мосфильме» мебельщиком. Старался максимально удалится от актерской работы – даже когда предлагали роли в эпизодах, мечтал стать машинистом поезда в метро. Но – не получилось. Друзья-то все равно из актерской среды… А потом вернулся во Владивосток – с мыслью, что заберу отсюда Яну (актриса театра имени Горького Яна Мялк – супруга Дениса. – прим.авт.) и через годик мы уедем вдвоем в Москву… И вот уже 12 лет служу театру!
И Славский мне – пощечину, пощечину!
- Ефим Семенович не очень одобрял «возвращенцев»…
- Да. И было боязно… Я попросил Александра Петровича за меня словечко замолвить. И вскоре уже репетировал в спектакле «А поутру они проснулись». Три месяца бесплатно репетировал, все лето. А в августе снова был зачислен в труппу. Прошел своего рода испытание…
- К слову, об испытаниях. Вам подряд выпало несколько непростых ролей, со сложными переодеваниями: Шариков, теперь вот Дафна…
- Ну, с Шариковым было как-то попроще. Хотя когда я узнал, что буду играть эту роль, схватился за голову – ползать по сцене собакой, с моими-то 130 килограммами! И только слова Сергея Руденка, что это будет совсем другая трактовка, что пса играть не придется, успокоили. Мой Шариков – он ведь не сволочь… Я думаю про него так: он – как ребенок, которым не занимались родители. Он – жертва эксперимента сумасшедшего ученого. Если бы Преображенский хоть немного занялся его воспитанием, получился бы другой человек. А так. Кто занялся Шариковым? Швондер! Чему он мог его научить? Вот так-то… Чему научит плохая компания?
Играть Шарикова было непросто, правда. Но это ерунда по сравнению с ролью Дафны. Репетиции идут трудно. Я чувствую, что мне или помоложе надо быть, или похудеть… Но стараюсь! Танцы, прыжки – каждый день. Очень стараюсь.
Вообще роль эта интересная, играть комедию, как я уже давно понял, куда сложнее, чем трагедию.
- А вам вообще в каком жанре уютнее?
- Мне всегда казалось, что в комедии. Но потом я понял, что это не совсем так. В трагедии можно слегка дожать, а в комедии – нет, тут очень тонкая грань.
- Ваша работа остается в театре, когда вы из него выходите?
- Стараюсь, чтобы так было, да. Но далеко не всегда получается. Подчас ловлю себя на том, что иду домой с репетиции – или на репетицию – не окончательно выпав из образа… Мне это не нравится.
Знаете, еще в институте, курсе на 3-м, мы с Яной готовили отрывок из «Власти тьмы», где героиня убивает ребенка… И так старались «вжиться в образ», так старались, настраивались… В итоге, когда я вышел к педагогам, начал работать, понял, что у меня лицо судорогой сводит, рот скособочивается, глаз закрывается, я слова сказать не могу, мычу…
И вот представьте. Небольшая аудитория, в которой наши однокурсники ждут своей очереди, чтобы показать отрывки… Мы с Яной только вышли минуту назад. И вдруг вхожу я, белый, как мел, с перекошенным лицом, а за мной влетает Александр Петрович Славский – и пощечину мне, пощечину! Ребята аж съежились: не уж-то Неделько ТАК плохо сыграл, что довел педагога до ручки? А он просто увидел, что со мной делается, и прибежал, чтобы вывести из этого состояния…
С тех пор я помню этот урок и уверен: профессионализм артиста в том, чтобы за сценой болтать о своем, через секунду выйти на сцену, «включиться», отработать – и вернуться за занавес к прерванной беседе как ни в чем не бывало. Иногда у меня и сегодня вдруг начинает сводить лицо – и тогда я понимаю, что надо тормозить, что перебор…
- Еще одна ваша – на мой взгляд – знаковая роль – Стива Облонский. Он у вас получился таким «своим», таким близким, естественным…
- Ну он же вообще же очень русский… Помните его слова: «Человек, каков он есть, мог бы разорвать мир на части, но у него нет для этого необходимых сил, и он призывает на помощь господа и бутылку водки, и остается только плыть по течению»… Да, Степан Аркадьевич Облонский – человек потерянный, он пьет, молится, когда ему тяжело, он несчастлив… Как не пожалеть…
- Вы трудоголик?
- Нет. Совсем нет. Знаете, из-за пандемии пару лет мне почти не пришлось на новый год «дедморозить». И я был счастлив! Потому что из-за этого «дедморозовского чеса», когда в новогодние дни ни охнуть, ни вздохнуть, я перестал любить новый год! И вот когда – спасибо пандемии – вдруг вкусил покоя зимой, то понял – надо завязывать с этим делом. Бог с ними, с деньгами. Знали бы вы, как тяжко в душном зале, переполненном детьми, в бороде, в костюме… Дышать нечем, тяжко – жуть… Хорошо, что дети не видят моего лица.
И ролями в театре я не обижен, слава богу. В театре я так насыщаюсь энергетикой зала, что мне этого вполне хватает. Я не хожу в кино. На массовые праздники. У меня своего рода фобия по поводу большого скопления людей, слишком много энергетики… Кстати, поэтому же я не люблю, когда меня узнают на улице.
Нет, вот на дачу поехать, побыть с природой – это мое. Хотя и редко удается.
Пусть приходят зрители!
- Театр – живой организм, в труппу приходят молодые актеры, те, кто еще вчера считался молодым, вдруг становится мэтром… Вы себя начали уже мэтром ощущать?
- Нет, и, надеюсь, этого не случится. Вообще сегодня в театре – как и в нашем обществе - все уже немного по-другому. Нет того пиетета, про который мне рассказывали старшие коллеги, когда ты буквально немел при виде артистов, у которых учился, на спектаклях которых вырос…
Знаете, в 1999 году мы – Яна, я, Марина Волкова, Дмитрий Жойдик и Александр Иванович Запорожец – были в одном театральном вузе США по обмену. И помню, как к нам в гости, в дом, где мы жили, пришел знаменитый американский драматург Эдвард Олби! Нам о нем на лекциях по зарубежной драматургии рассказывали. А тут – в гости… Мы с таким восторгом его принимали… А вот американские студенты, с которыми мы вместе учились, сразу же начали с ним общаться запросто. Я удивился и спросил у одного парнишки: как же так, это же Эдвард Олби, а ты с ним на ты… Он мне ответил: «Ну и что? Сегодня он – Олби, а завтра – я». И вот теперь у нас тоже такое отношение… Так что забронзоветь не удастся.
Вообще театр меняется каждый раз, когда в труппу приходят молодые актеры. Они много интересного, с одной стороны, с собой приносят, а с другой – слишком много легкости, на мой взгляд… Ну, не будем бурчать. (смеется)
- Были ли роли, о которых вы мечтали?
- Нет. Я просто никогда не мечтал о ролях, никогда не рвался к ним, работая локтями, не мучался вопросом «а почему не мне»… Может быть, поэтому - я же говорил – ролями не обижен, совсем не обижен.
- Смотрите ли вы спектакли, в которых не заняты?
- Не все. Но да…
- Любите премьеры?
- Как спектакли – не очень. На премьере сжигается так много нервов. А вот как праздник и ощущение того, что ты сделал работу – люблю!
- Приходилось сталкиваться с тяжелым залом, когда нет отдачи?
- Да. Однажды как раз смотрел спектакль как зритель, а второй – был на сцене. И когда было страшнее, даже не скажу… Когда ты сидишь в зале и видишь, как твои коллеги работают на сцене, а зрители прямо в первом акте уходят во время спектакля… И ты понимаешь, что чувствуют твои коллеги, и тебе так плохо, словно ты там, рядом с ними. Это больно.
А когда ты на сцене – и снова нет отдачи от зрителя, вот тогда тебе и больно, и стыдно… Уфффф…
- Приморский краевой академический театр – он какой?
- (задумывается) Родной. Не семья, но… Я провожу здесь столько же времени, сколько с семьей… Я знаю своих коллег как облупленных, как родных. И от этого легко.
- Театру имени Горького 90 лет. Что пожелаете в юбилейный год – ему и себе?
- Чтобы были зрители. Если зритель ходит, значит, театр нужен. Знаете, как тяжко было играть в пандемию, когда в зале 50 человек? С одной стороны ты думаешь: ну вот, хотя бы полсотни зрителей – но пришли, в такое-то время… А с другой – очень тяжко. Если же полный зал – душа парит, ты понимаешь, что людям интересно – и тебе тоже интересно!
Еще пожелаю – Ефиму Семеновичу – здоровья! Чтобы и дальше держал наш театр. Да и всем коллегам, и себе – здоровья. И сил. Будут силы – мы сыграем!
