Алексей Малобродский — бывший генеральный директор скандально известного московского театра «Гоголь-центр» - в 2017 году был заключён под стражу, как и художественный руководитель театра Кирилл Серебренников, в связи с обвинением в особо крупных хищениях на проекте «Платформа». Сейчас в Мещанском суде Москвы идут слушания по существу уголовного дела. Алексей Малобродский свой первый месяц в СИЗО провёл в одной камере с экс-мэром Владивостока Игорем Пушкарёвым. В интервью РИА VladNews театральный деятель, который после пережитой реанимации был переведен под домашний арест, рассказал о жизни в «Матросской тишине», Игоре Пушкарёве и своём отношении к следствию.
- Алексей Аркадьевич, прочла ваши "Записки из СИЗО". Пробирает до мурашек... Вспомнила и "Записки из Мертвого дома" Достоевского, и "Сажайте, и вырастет" Андрея Рубанова… Вы собираетесь выпустить книгу или ограничитесь публикациями в "Снобе"?
- Я чувствую потребность делиться впечатлениями и переживаниями, связанными с пребыванием в тюрьме. Осознаю необходимость и обязанность рассказать о хороших (и не только о хороших) людях, с которыми познакомила тюрьма. Формат записок, предложенный «Снобом», сегодня кажется мне оптимальным, с учётом многих обстоятельств, влияющих на меня и моих героев. Я не ставлю себе непременной целью написать книгу. Но если накопится достаточное количество подобных записок, и они сохранят актуальность для меня и потенциального читателя, то может быть. Пока говорить о книге очень преждевременно.
- В ваших "Записках" есть глава, посвященная экс-мэру Владивостока Игорю Пушкарёву. Вы раньше что-нибудь слышали о нём, до знакомства в камере?
- О Пушкарёве я до ареста, к стыду своему, ничего не знал, познакомились уже в камере. О деле сужу преимущественно с его слов. Но поскольку испытываю безусловную симпатию и доверие к Игорю Сергеевичу, то ни секунды не ставлю под сомнение его невиновность. Меня поразило, с какой увлечённостью и заинтересованностью он рассказывал о Владивостоке и своей работе в городе. У него в камере был большой альбом о Владивостоке, и он показывал его с откровенной гордостью. Мне кажется, что человек с таким отношением к своему городу и своему делу не может принести вреда. К тому же личные качества Игоря Сергеевича явно свидетельствуют о нём как о человеке высокой самодисциплины, обязательном, профессиональном и законопослушном.
- Вы наверняка знаете, что во Владивостоке избранного когда-то мэра Пушкарёва до сих пор поддерживает большое количество людей, несмотря на то, что он уже два с половиной года находится в СИЗО номер один Москвы. Как бы вы охарактеризовали этот феномен?
- Одно из сильных моих впечатлений - это отношение Пушкарёва к Владивостоку. Вот о нём, о городе, он мог говорить часами горячо, с азартом. И город, похоже, платит ему взаимностью. Ежедневно он получал письма и отвечал на них, не только от родных, но от бывших коллег, единомышленников и просто горожан. Это крайне редкое на российских просторах явление. Нам привычнее ненавидеть наших начальников и бояться их, а разномастным начальникам - презирать и обманывать обывателей. Может быть, система выдавливает Пушкарёва из своих границ именно поэтому - не терпит исключений, боится нестандартных проявлений и отношений. Я не знаю Владивосток, его жителей, традиций, проблем, но думаю, что потеря такого мэра городу едва ли на пользу. И, конечно, Игорю Сергеевичу, как человеку деятельному и увлечённому задачей строительства благополучного, комфортного для людей города, тяжело мириться с прерванными делами и невыполненными планами.
- Думаете, ему нужно вернуться в политику после освобождения?
- Ответ на этот вопрос может дать только он сам. Он, мне кажется, прошёл не только большие испытания, но и разочарования. Люди гибкого, свободного ума умеют находить для себя новые, неожиданные решения. Люди волевые и принципиальные склонны идти до конца, доказывая свою правоту. Пушкарёв и умён, и силён. Он найдёт верное решение. Но главное, мне кажется, не делать его заложником чьих-либо ожиданий и надежд. Он вправе принять любое решение.
- Расскажите о вашем совместном тюремном быте. О чем вы говорили? Что можете сказать об остальных сокамерниках?
- Тюремная камера, в которой мы встретились с Пушкарёвым и провели вместе какое-то время, была четырёхместной. Оба наших соседа - люди неординарные, интересные. СИЗО №1, вообще, не совсем обычная тюрьма, и сидельцы в ней не простые: за каждым вторым судьба ну, или, по меньшей мере, необычная, интересная история. Там с иронией относятся к "уголовному уставу", почти не употребляют тюремный жаргон, разве что в шутку, много читают, поддерживают чистоту и личную гигиену. Однако даже на этом фоне Игорь Сергеевич очень отличался "лица не общим выраженьем". Пушкарев умеет создавать вокруг себя атмосферу благожелательности и какой-то особенной смеси непринуждённости и строгости одновременно, когда приятельские отношения всё-таки не разрушают тонкую, но прочную прослойку личного пространства. Ещё необходимо, находясь непрерывно в окружении других людей, уметь побыть одному, наедине со своими мыслями и переживаниями. И крайне ценно уважать эту потребность в других. В небольшом мужском коллективе, вынужденно и надолго замкнутом в очень тесном пространстве, это чувство меры, превращенное в практическое ежедневное и ежечасное общение, чрезвычайно важны и ценны. В автозаках все, кто знаком с Пушкарёвым лично, и те, кто знал его понаслышке, всегда говорили о нём с уважением, считали бы удачей сидеть с ним в одной камере, если уж выпало несчастье оказаться в тюрьме. Говорили мы о многом: о фильмах, и стихах, о родителях и детях, об отношении к власти и о нормальных отношения порядочных людей, о заблуждениях и прозрениях...
- А ваше отношение к власти в стране, кстати, изменилось после того, как на вас было заведено уголовное дело?
- К власти и стране - нет, не изменилось. Изменилось отношение к людям, и я счастлив сказать, что оно изменилось к лучшему.
- Тюрьма ломает людей или делает их сильнее?
- По-разному. Это зависит от самих людей.
- "Матросская тишина" считается одной из самых жёстких российских тюрем, это действительно так?
- Да, при относительно хороших бытовых условиях, режим СИЗО-1 считается одним из самых жёстких, там суровая дисциплина, строгая цензура, ни о каком вольном или расширительном толковании запретов не может быть и речи.
- Каково сейчас состояние вашего здоровья, которое было серьезно подорвано заключением под стражу?
- Я стараюсь не поддаваться недугам. Надеюсь, у меня получится.
- Каковы последние новости по вашему делу? Изменилось ли отношение к вам следствия после того, как вас выпустили под подписку о невыезде?
- Сейчас я и мои товарищи по недоразумению, названному "театральным делом", находимся в стадии судебного разбирательства по существу предъявленного обвинения. Высказываться на этом этапе было бы неправильным. Скажу только, что дело изобилует нелепостями, голословными утверждениями и фальсификациями. В этом легко убедиться: процесс довольно широко и подробно комментируется и обсуждается в СМИ и социальных сетях. Я не знаю, как ко мне теперь относится следствие. Я по-прежнему отношусь к следствию с презрением и не намерен прощать ему покушения на мою свободу и честное имя.
- Верите ли вы в благополучный исход вашего дела?
- Я не очень понимаю, что значит "благополучный исход дела". Я, вопреки всему, верю в справедливый и законный исход.
- Как вы считаете, дело "Седьмой студии" повлияло на отношение людей к театру?
- Я так не думаю.
- Как вы в целом оцениваете уровень театрального искусства в нашей стране, и что нужно делать для его развития?
- Это тема отдельного долгого разговора или большой статьи. Если ограничится простыми ответами, то уровень театра в нашей стране я оцениваю довольно высоко, но критично - предстоит огромный и сложный путь ломки стереотипов, как в творчестве, так и в организационных, правовых и экономических вопросах, в которых очевиден острый дефицит вариативности и свободной инициативы. А для развития нужно, как всегда, много и честно работать, сохранять способность мечтать и радоваться.
Мария Стеблянко
