Семнадцать мгновений Юлиана Семенова

 Василий Ливанов вспоминает деталь: маститый советский писатель Семенов носит простой солдатский браслет на запястье. На внешней стороне гравировка: "Юлиан Семенов", на тыльной — "Максим Исаев". Вот такой необычный штрих к портрету автора культовых романов о Штирлице. О неизвестных страницах жизни писателя в интервью "МК" рассказывает его младшая дочь Ольга Семенова.

— Оля, многие считали, что Юлиан Семенов женился на твоей маме по расчету. Екатерина Сергеевна — дочь Натальи Кончаловской и падчерица Сергея Михалкова. Ее дед — прекрасный художник Петр Кончаловский, а прадед — знаменитый Василий Суриков.
— Таким родством можно и должно гордиться, но женился папа по большой любви, увлекшись не ветвистым генеалогическим древом невесты, а ее красотой. Он никогда не обращался за помощью к маминым родственникам, всего добивался сам. Став знаменитым, не захворал звездной болезнью.

— Скажи, тебе трудно было решиться предать гласности откровенные письма Юлиана Семенова из семейной переписки?
— Трудно, но иначе я поступить не могла. Переписка отца с дедом, когда того посадили по политическим мотивам, его письма во все инстанции — это и документальное свидетельство страшной эпохи, и доказательство отцовского героизма. Ведь девятнадцатилетний папа не забился тогда в норку, а в течение двух лет обивал пороги органов, добиваясь пересмотра дела Семена Александровича и его освобождения. Отца выгнали из комсомола, потом из института, но он продолжал гнуть свое. Не случайно Семен Александрович сказал потом сыну: "Ты — гибрид из Спартака, Кюхли и, конечно, Дон-Кихота. В моем представлении такое сочетание — это идеал человека".

— В одной книжке по астрологии как-то прочитала, что все супружеские пары делятся на три категории: в первой партнеры идеально подходят друг к другу, во второй — более-менее, а в третьей — абсолютно противопоказаны и даже могут принести несчастье. К какой группе ты отнесла бы своих родителей?
— В большой степени — к первой, и немного — к… третьей. Посуди сама: мама, помимо того что была хороша собой и потрясающе готовила, прекрасно чувствовала слово, редактировала папины повести и романы, цитировала наизусть главы из "Евгения Онегина" (и до сих пор цитирует) и смаковала "Мертвые души", перечитывая вслух любимые пассажи. Может ли писатель мечтать о лучшей жене? Но при этом родители жили в совершенно разных скоростных измерениях: "папа летел на ракете, а мама предпочитала телегу", как они сами шутили. И, кроме того, маме тяжело было мириться с папиной известностью и всеми сопутствующими ей атрибутами: длительными командировками, шумными компаниями и симпатичными поклонницами таланта.

— По письмам твоего отца чувствуется, что он страшно тяжело переживал семейную драму, особенно его убивало, что вы с сестрой Дашей встали на сторону мамы. Тогда вы были детьми, а как ты смотришь на это сейчас?
— Мы не встали на сторону мамы, просто больше ее жалели. Но, несмотря на родительские размолвки, были близки к отцу: проводили с ним много времени, путешествовали, обо всем советовались.

— Мне кажется, он был беспощаден к себе. Страшно переживал ту драму на охоте…
— Ты права. В начале шестидесятых годов, на охоте, в которой он участвовал, погиб от случайной пули человек. Началось следствие. Подозрение пало на одного знаменитого артиста и на отца. Предстояли экспертизы, суд. Не дожидаясь их, отец начал посылать деньги вдове. Возможно, именно это повлияло на решение суда: "раз платит, значит, признал вину", — и папе дали условный срок. Но как-то я нашла отцовское письмо прокурору, в котором он убедительно, при помощи схем и неоспоримых фактов, доказывает, что со своего места ранить человека не мог. Письмо это было написано много лет спустя после трагедии, когда о ней все забыли, лишь папа помнил и мучился. Не потому, конечно, что его условно осудили (судимость эту сняли), а потому, что считали виновным в том, в чем он повинен не был. Не знаю, что ответил отцу прокурор, но для меня сомнений не существует: папа в том горе неповинен.

— Оля, а почему Юлиан Семенович не опровергал слухи о своей принадлежности к КГБ?
— Он не только их не опровергал, а сам же и подогревал. Отец обожал интригу и розыгрыш. Его студенческий друг Евгений Максимович Примаков говорил мне, что из папы мог бы получиться великий актер, так он умел "входить в роль". Раз они сидели в компании кавказских друзей в Минеральных Водах, и папу "понесло". Евгений Максимович тогда к разведке отношения не имел, а папа с серьезнейшим видом спросил: "А вы знаете, с кем вы сидите за одним столом? Я — полковник КГБ, а Евгений Максимович — генерал!" Позднее слухи о папиной "шпионской деятельности" во время командировок служили ему защитой от интриг нескольких менее талантливых коллег по писательскому цеху, которых раздражали папина известность среди широкого круга читателей и умение работать.

— Мало кто знает, что Юлиан Семенов писал стихи. Почему так получилось?
— Папа говорил, что прозаик стихи не пишет, а стихами "грешит". Редко когда их читал и никогда не публиковал. А жаль: стихи его прекрасны. Сейчас они доступны на сайте Культурного фонда Юлиана Семенова.

— Он был невероятно работоспособным человеком. В то же время сигареты, кофе, недосып — как это сказывалось на здоровье?
— Плохо. С его давлением и больными легкими — испортил их во Вьетнаме, сидя в сырых пещерах с партизанами, когда работал военным корреспондентом для "Правды", — необходим был режим, регулярный отдых, а он вкалывал по 18 часов в сутки.

— Этот год — юбилейный: Юлиану Семенову исполнилось бы 80 лет. Как это будет отмечаться?
— Министр культуры Александр Авдеев инициировал создание оргкомитета по проведению юбилейных мероприятий в России. В Ялте, где находится дом-музей отца, содействует в сохранении памяти писателя мэр города Алексей Боярчук, ведутся переговоры о создании памятника Юлиану Семенову со скульптором Александром Рукавишниковым. Крымчане помнят, как, создав с бароном Фальц-Фейном, Джеймсом Олдриджем, Марком Шагалом, Жоржем Сименоном и Георгом Штайном Комитет за честное отношение к произведениям русской и мировой культуры, похищенным нацистами, Юлиан Семенов помог вернуть в Ливадийский дворец-музей уникальный ковер, подаренный иранским шахом Николаю Второму в честь 300-летия Дома Романовых.