Про Белоснежку и высшие силы

Галина Копылова в театре молодежи работает уже 46 лет. И не только как актриса, но и как режиссер. Да что там говорить! Театр молодежи стал ее судьбой, здесь она нашла и личное счастье – их союзу с заслуженным артистом России Александром Волосянко уже более 40 лет…

В город, где море и чудо-театр

– Вообще, я и представить не могла, что всю свою жизнь отдам театру в дальневосточном городе, – рассказывает Галина Петровна. – Но я уверена, что существует некое предопределение, которое ведет человека по жизни…

Я заканчивала школу в ближнем Подмосковье как раз в те времена, когда в Москве был расцвет театра, начинался «Современник», были живы знаменитые мхатовские старики. Я ходила в театральную студию, еще школьницей играла сказочных героинь на сцене нашего провинциального театра, Белоснежку, например. Постоянно ездила в Москву, смотрела спектакли Любимова, «Современника». И мечтала только о театре. Но… Неожиданно я серьезно заболела. И мои родители (они жили на Сахалине, а я с бабушкой – в Подмосковье) приехали и забрали меня. Год я боролась с проблемами с сердцем, болезнь отступила. И я поехала поступать на актерский факультет. Но уже не в Москву, а во Владивосток.

И знаете, что самое интересное? Еще в Подмосковье я читала множество журналов о театре, и однажды в «Театральной жизни» увидела статью про то, что во Владивостоке существует прекрасный театр юного зрителя под руководством Игоря Лиозина, он ставит яркие, интересные спектакли. Помню, я эту статью показала подружке, и мы даже мечтали: вот окончим школу-студию МХАТ и поедем работать во Владивосток, где море и такой интересный театр.

Когда училась в институте искусств, еще студенткой была приглашена Игорем Лиозиным в труппу, меня сразу ввели в спектакли, я даже толком выпускных экзаменов не сдавала, потому что надо было ехать на гастроли. Так я стала частью театра юного зрителя, камерного театра, театра молодежи. И никогда об этом не жалела. Хотя времена, скажу честно, у нас бывали всякие.

– А первую роль помните?

– Красная Шапочка! Я инженю – сразу стала играть сказочные роли, а потом начался и вечерний репертуар. Вскоре в театр пришел молодой, полный энтузиазма режиссер Юрий Котов, и мы за короткое время выпустили восемь спектаклей. Это было потрясающее время, мы дневали и ночевали в театре! А главный режиссер моей жизни – Леонид Анисимов. Мы вместе работали почти 17 лет, и это были прекрасные, активные творческие годы.

Хочу зайцев!

– Интереснее работать было в дневном или вечернем репертуаре?

– Врать не стану, конечно, в вечернем. Хотя с возрастом я все больше понимаю, насколько важно, когда в театре есть прекрасные детские спектакли, как это нужно.

Вечерние спектакли бывают очень разные, бывают даже вредные для людей. Я об этом много размышляла и твердо в этом убеждена. Театр – обоюдоострое оружие, он может помогать людям, а может и вредить. Режиссеры тоже бывают разные и вкладывают в свои творения очень разные смыслы. И разная энергия идет со сцены, далеко не всегда зритель выходит из театра просветленным, с чистыми мыслями.

Но детские постановки… Если это добрая сказка, она настолько западает в душу. Я была свидетельницей такого случая: у кассы театра стояли мама и малыш лет пяти, она ему предлагала разные спектакли посмотреть. А он твердил: «Хочу зайцев, хочу зайцев!» Мама говорит: «Да мы же «Все будет хорошо» уже трижды смотрели, давай что-то другое». А он одно: «Хочу зайцев!»

Как мне было приятно: я же не просто поставила этот спектакль как режиссер, я и текст к нему написала! И каждый свой спектакль обязательно смотрю из зала – очень здорово видеть улыбки детей и взрослых.

– А как вы пришли к режиссерской работе, откуда эта жилка?

– Еще во времена Леонида Анисимова я ставила «Муму» по Тургеневу, потом был спектакль-притча «Чем люди живы» по Толстому. Он шел на нашей сцене 16 лет и был предназначен школьникам средних классов. Это была притча о семье, о том, что такое любовь и в чем смысл жизни… Знаете, с этим спектаклем тоже случилась удивительная вещь. Там речь идет о двух девочках, у одной из них больная нога. Мама умерла, и их воспитала другая женщина, отдав им всю свою любовь. И вот однажды я стою после спектакля, а ко мне подходит мужчина с двумя девочками, и одна из них хромает. И отец рассказывает историю о том, как умерла мать его дочерей, как другая женщина подарила им свою любовь. Он сказал: «Я едва не плакал на спектакле, словно про нашу жизнь смотрел…» Ну как после такого не верить в какие-то высшие силы, в чудеса?

– В вашей жизни есть место мистике?

– Однажды мы ставили «Ивана Грозного» и никак не могли найти подходящую музыку. И на каком-то концерте мы с Сашей, поскольку не было мест, сидели на подоконнике. Вдруг смотрим – лежит кассета. Открыли, там написано: «Стихиры Ивана Грозного». А мы тогда и не подозревали, что Грозный писал стихиры, что они были положены на музыку. А музыка великолепная, она пробирает до самых глубин! Вот так нашлось то, что нужно.

Понимаете, творческая энергия притягивает такие необычные вещи. Начинаешь что-то придумывать – и приходят мысли, люди, книги, все начинает притягиваться.

Среди незлобивых людей

– Вы ставили и спектакли для взрослых…

– Да, Леонид Анисимов предложил мне сначала поставить «Муму», а потом доверил и вечерние спектакли: «Это случилось в Рождество» (по «Норе» Ибсена), «В этом милом старом доме» Арбузова. Но главным спектаклем моей жизни, самой главной режиссерской работой была «Чайка» по Чехову, которую мы сделали вчетвером – с мужем, дочкой и зятем.

Знаете, я увидела, что в чеховской пьесе вычленяется история о творческих союзах – писателя и актрисы, Аркадиной и Тригорина, Заречной и Треплева. Такое чувство, что Чехов просто вставил их в пьесу и сюжет очень легко вынимается из нее. Я сама написала инсценировку, получился экспериментальный спектакль на четырех человек. Мы ездили с ним в Токио (были, кстати, одними из первых приморских актеров, кого пригласили на гастроли в Японию).

– Вы часто сами пишете инсценировки?

– Да. Я даже сама написала пьесу по «Капитанской дочке». Мечтала поставить «Синюю птицу» Метерлинка, однажды целое лето посвятила работе над нею. Александр Арсененко даже сделал эскизы к декорациям. Но в нашем театре, при его материальной базе и том состоянии, в котором он находится, поставить такой зрелищный, многоплановый спектакль просто невозможно. Увы.

– На вашу актерскую жизнь выпало немало сложных периодов в жизни театра. Не было ли мыслей сменить работу?

– Нет, почти нет. У каждого актера есть такой момент в жизни, когда он думает: все, надо бросать. Не то чтобы у него была в этот момент готовая программа, чем еще заняться в жизни, но… Это же такая работа, где много сомнений, где часто бывают моменты неудач и тупиков. Но с течением времени я поняла, что наша работа не более сложная, чем любая другая, особенно если человек к ней подходит творчески.

Так что да – периоды упадка были, но они проходили. И мне никогда не хотелось уйти из этого театра или уехать из города. Потому что я люблю Владивосток, очень люблю. А еще люблю нашу труппу. К нам приходят особые люди, незлобивые, и атмосфера в театре царит сердечная, дружеская.

Чем меньше денег, тем изощреннее художник

– Вы преподаете в институте искусств. Что вы говорите студентам о своей работе? какая она?

– Это – работа! Вот что я им говорю. В ней мало романтики и много черного, тяжелого труда, который никому не виден. Успехом наш труд оборачивается далеко не всегда, а уж финансовым – почти никогда, тем более в Приморье, где на культуру обращают ноль, просто ноль внимания. Театры предоставлены сами себе, все красивые слова ничем не подтверждаются. Но мы работаем, потому что желание творчества не гаснет никогда! Чем беднее жизнь, тем изощреннее становится художник, это аксиома.

К сожалению, сегодня к нам приходят студенты, которые плохо образованны, плохо говорят, очень многого не знают и ничего не читали. И нам приходится это исправлять, расширять их горизонты, иначе мы говорим на разных языках…

– Вы с супругом работаете вместе. Говорят, в актерских парах всегда есть некий дух соперничества. Для вас с Александром Игнатьевичем это тоже справедливо?

– Нет. У нас удивительно сложилось: мы дополняем друг друга, не соперничаем. Я всегда могу на него опереться во всем, и он так же. Мы много играли вместе (и, надеюсь, еще поиграем), преподаем в институте искусств.

– А работы друг друга оцениваете?

– Иногда. Я более жесткая в этом смысле, говорит во мне режиссерская струнка, могу и резко сказать, а Саша – более деликатный и мягкий, более мудрый. А во мне жесткий стержень. Но, вообще, мы стараемся воздерживаться от критики.

– В чем секрет вашей творческой и жизненной энергии?

– Не думала об этом. Богом дается такое, от нас не зависит, мне кажется. Можно много рассуждать на эту тему. Нам дается свыше какая-то жизненная программа, какая-то установка: тогда-то родишься, проживешь жизнь так-то, тогда-то умрешь. Но иногда я думаю: неужели мы правда биологические роботы, в которых вложена программа? И вроде хочется вырваться, уйти, например, на покой, но… Нет, не получается. Выходит, моя программа еще не исчерпана…

Блиц-опрос

«Я радовалась этому вместе с театром…»

– Хорошему спектаклю! Всегда, кто бы ни был режиссером, жду успеха спектакля и радуюсь всем сердцем!

«Я пережила это вместе с театром…»

– Уход многих артистов. «Уж сколько их упало в эту бездну…»

«Моя работа…»

– Моя жизнь.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ