«И скажу им: «Сукины дети...»
Антон Палыч-то парень был не промах!
Антон Палыч-то парень был не промах!Знаменитому путешествию Чехова на восток Российской империи посвящено множество исследований – научных, литературных, общественно- политических. Казалось бы, все изучено, выявлено, обнародовано. Между тем есть в долгом многомесячном пути писателя- подвижника один аспект, который многие годы упорно замалчивался – так называемый женский вопрос.
Отношение великого классика к слабому полу красной нитью проходит сквозь все его творчество (впрочем, только ли сквозь творчество?), и даже в младые годы, когда юный Антоша еще и не помышлял о литературе, сия проблема очень даже его занимала. Табу на иконуВ нашем представлении Чехов этакий отощавший, страдающий чахоткой господин, весь из себя скромник, интеллигенточкарик. Между тем это был красивый, рослый, до своего заболевания чахоткой пышущий здоровьем мужик ростом 186 см, пользовавшийся неизменным успехом у женщин. Его любвеобильность, казалось, не знала границ. Некоторые особо настойчивые поклонницы вели – иногда даже по несколько лет – «охоту» на Чехова, стремясь женить его на себе. Вроде литераторши Елены Шавриной, которая сумела вынудить донельзя занятого писателя вести обширную переписку (до наших дней дошло более двухсот (!) писем. – Прим. авт.) на предмет «охмурения», но все было тщетно. Антон Павлович, конечно, не возражал против знаков внимания, охотно отвечал взаимностью, но…Следовал, как бы поточнее выразиться, раз и навсегда принятому еще в юношестве правилу: всех женщин любить невозможно, но к этому надо стремиться…Представляю, какой гвалт поднимется при чтении сих строк: «Как смеете покушаться на целомудренный, непорочный лик гения?» Но что прикажете делать, если так было?..Более века длился запрет на знакомство с «потаенной» жизнью мэтра российской словесности. В дореволюционное время причины «умолчания» объяснялись просто: живы были близкие, родственники, знакомые, в том числе и женщины. В советскую же эпоху был уже иной подтекст: нельзя бросать даже малейшую тень на иконописный образ «обличителя ненавистного царизма». И только в последние годы картина стала проясняться. Особенно после недавнего выхода в свет 35-томного полного собрания сочинений и писем, в котором впервые без купюр и изъятий представлено все эпистолярное наследие классика. В советское время тоже издавались вроде бы «полные» собрания, но внимательный читатель то и дело натыкался на строки, обрывавшиеся длинными многоточиями. Комментарии не объясняли причины режущей глаз пунктуации. Специалисты, готовившие собрания, конечно, были в курсе – имели ведь доступ к первоисточникам. Массовому же читателю Антон Павлович представал в этаком пуритански¬ханжеском и насквозь положительном одеянии… Пускаясь в 1890 году в дальнее и рискованное восточное предприятие, Чехов помимо обширной программы изучения каторжных проблем, исследований социологического характера (хотя, заметим, этой науки как таковой в то время еще не было) не забывал и свою «одну, но пламенную страсть». Тем более что дальняя дорога сулила заманчивые знакомства с восточными женщинами, коих прежде в его коллекции как будто не наблюдалось.«Женщина жестка на ощупь…»Путь был долог, дорога невероятно тяжелой. Железной дороги в Сибири еще не было, пришлось трястись по трактам на лошадях. Так что смог Чехов по-настоящему осмотреться только в Томске. Этот город, по тогдашним меркам достаточно большой и современный, оставил у писателя самые тягостные впечатления. «Живется им скучно, – читаем в путевых заметках «По Сибири». – Местная интеллигенция, мыслящая и немыслящая, от утра до ночи пьет водку, пьет неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея… Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа; она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поет, не смеется, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мной: «жестка на ощупь»… Если не считать плохих трактиров, семейных бань и многочисленных домов терпимости, явных и тайных, до которых такой охотник сибирский человек, то в городах нет никаких развлечений… Выпьют вдвоем бутылки две водки и полдюжины пива, и потом обычный вопрос: «А не поехать ли нам туда?», то есть в дом терпимости…»Чехову в этом отношении было проще. Как писатель, он уже пользовался известностью даже в захолустье, а посему, куда бы ни явился, повсюду ему спешили засвидетельствовать почтение. Даже в таком деликатном вопросе. В Томске, например, вызвался познакомить с фирмами досуга сам полицмейстер, который охотно выступал не только в качестве гида, но и знакомил с клиентурой. «Вернулись из домов терпимости, – занес в дневник писатель, – противно. Два часа ночи».Между тем обескураживающий выпад по адресу сибирских дам имел совершенно неожиданные последствия, связанные в дальнейшем… с Владивостоком. Дада, с нашенским достославным градом, но об этом ниже.Был и в раю, и в аду Зато в следующем большом городе Благовещенске грех было обижаться. В письме к издателю Алексею Суворину, своему близкому другу и поверенному в самые сокровенные тайны, в том числе и интимные, Чехов на все лады смакует визит в местный бордель: «Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского (автора изданного в 1886 г. и весьма нашумевшего исследования «О женщинах, мысли старые и новые». – Прим. авт.), который, говорят, снялся на одной карточке с какойто японской б… В деле выказывает мастерство изумительное…»Далее наступила суровая проза – каторжный Сахалин. Как врач, Антон Павлович не мог не понимать, что островной контингент менее всего годен к расширению контактов на любовном фронте. Не оправдались расчеты и на Владивосток, в который он перебрался с острова в октябре 1890 года на теплоходе Доброфлота «Петербург». И не столько по причине кратковременного пребывания и загруженности исследовательской работой в избе¬читальне градоначальника Маковского, сколько из-за грозящей холеры – дальнейший путь в Россию вокруг света пароход вынужден был совершать под желтым карантинным флагом. И только на Цейлоне, куда для пополнения запасов угля и воды был разрешен заход теплохода, копившаяся многие месяцы энергия получила долгожданный выход. Да еще какой!Чехов, конечно, не упустил случая познакомиться, насколько это было возможно, с диковинной заморской страной – посетил древнюю ланкийскую столицу Канди, где осмотрел знаменитый храм Шри Далада Малигава, в котором хранится зуб Будды, извлеченный, по преданию, из золы его погребального костра. Однако в служебном отчете своему кредитору Суворину, финансировавшему кругосветное путешествие, Чехов сделал упор на достопримечательности несколько иного свойства: «Цейлон — место, где был рай. Здесь в раю я сделал больше 100 верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: «Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индуской… и где же? в кокосовом лесу, в лунную ночь…»Воистину «умри, Денис, лучше не скажешь!».А уже по возвращении в Москву в не менее восторженных тонах изливался приятелю¬литератору Ивану Леонтьеву (Щеглову): «Доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. — Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне». Даром что классикЭпистолярные откровения, повторимся, целые десятилетия были под спудом, о них знали только специалисты, да и то не все. Но вот о сибирской «женщине на ощупь» стало известно сразу. 
Спустя год после возвращения Чехов издает путевые заметки «По Сибири», в которых и значился злополучный пассаж. Он вызвал, как это ни странно, неописуемый гнев очень даже неблизкой от Сибири приморской общественности. На страницах тогдашней газеты «Владивосток» появился стихотворный фельетон, в котором в чем только не обвиняли писателя. Главный упрек – как он посмел так оскорбительно отозваться о прекрасных сибирских дамах?.. Ну точь-вточь, как спустя 120 лет поборники нравственности и морали с таким же пафосом набросятся на Михаила Задорнова. Вот уж действительно ничто не ново под луной!Чехов, конечно, был в курсе «гласа общественности» – в то время переписывался с Обществом изучения Амурского края, прислал во Владивосток экземпляр книги «Остров Сахалин» с дарственной надписью, консультировался у местных краеведов по ряду вопросов. Мог его просветить и знакомый по Сахалину врач Борис Перлин. Вернемся, однако, к цейлонскому пассажу. «Когда будут дети…» – увы, у Чехова они так и не появились.Иногда приходится читать, что жизнь «потребителя» и «сердцееда» вполне устраивала маститого писателя, не испытывавшего, повторяем, недостатка в женском внимании. Но это далеко не так. Тщательное прочтение всего теперь уже в полном объеме доступного эпистолярного наследия показывает, что во всех этих, несомненно, эпатирующих сексуальных откровениях между строк – ирония, тоска, глубокая неудовлетворенность. Тайное открылось лишь однажды – самому близкому человеку Алексею Суворину. Весной 1895 года Чехов ему напишет: «Извольте, я женюсь, если Вы хотите этого. Но мои условия: всё должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить. Счастье же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, – я не выдержу… Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день…» Гениально!Чехов был хорошо знаком с Львом Толстым. В женском вопросе они были удивительно похожи друг на друга. Лев Николаевич так же не пропускал ни одной юбки и так же был подчеркнуто и бесцеремонно скептичен (почитайте у Горького: «Когда в гроб буду ложиться, – сверкнул глазами Толстой, – я такое о них скажу!»), но…С небольшой только поправкой. У Чехова личная жизнь не сложилась, хотя и женился всетаки. В то время как у Льва Николаевича на зависть всему писательскому сообществу, в том числе, наверное, и Антону Павловичу, все обстояло как нельзя лучше: семья, дети, верная, заботливая жена Софья Андреевна…Может, в том и кроется весь это скепсис и демонстративно «потребительский» взгляд на противоположный пол, что не встретилась на пути Чехова своя Софья Андреевна?
Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ
