«Во Владивостоке, одном из дивных тупиков Руси...» Юбилей русского поэта Ивана Елагина

То и дело приходится слышать: «Ах, русские без России! Ах, какие великие, какие достойные! Не чета…» Хотя многие, едва оказавшись за бугром, тут же забывают, откуда они, иные не прочь и пресловутый камень запустить…

Иван ЕЛАГИН – не из таковских. Всю жизнь – а прожил без малого 70, из которых почти полвека – в «загнивающем», но почему-то так и не сгнившем капитализме, - помнил и чтил малую родину, как говаривал классик, трепетно и нежно. И в дни горестей, напастей и в дни, когда уже прочно обжил олимп, - никогда крупнейший русский поэт послевоенной эмиграции не забывал, «откуда есть пошёл»…

Не надо их. Оставь. Они жестоки.
…В иные дни перо переноси.
Переночуем во Владивостоке,
В одном из дивных тупиков Руси.

Представим так:
Абрекская. Пригорок.
Сметает ветр осеннюю труху.
Ах, почему так мил мне и так дорог
Домишко, выстроенный наверху?

В нём каждый камень
выложен был дедом.
Он с давних пор принадлежал отцу.
Открытый настежь всем
ветрам, и бедам,
И нищете, как верному жильцу…

В поэтической форме – абсолютно точные анкетные данные. Родился Иван Елагин 1 декабря 1918 года в знаменитом роду МАТВЕЕВЫХ, проживавших во Владивостоке, на ул. Абрекской, 9. Двухэтажный кирпичный домик, «вцепившийся» в склон распадка в Матросской слободе, увы, не сохранился – был снесён в середине 60-х годов. Отец его – известный поэт-футурист Венедикт Николаевич МАТВЕЕВ, печатавшийся под псевдонимом Март, дед Николай Петрович МАТВЕЕВ – крупный общественный деятель, издатель, литератор, первый историк и бытописатель Владивостока.

Юный Зангвильд, получивший столь необычное имя от отца, Венедикта Николаевича, с первых сознательных лет столкнулся с тем, с чем сплошь и рядом сталкивалась в те годы пусть и передовая, но, скажем так, дореволюционная интеллигенция: скепсисом, недоверием, подозрительностью. Предначертано было ей, как неустанно вещал в те годы один знаменитый её современник, «быть сброшенной с парохода современности…»

Судьба Елагина была трагичной, но в то же время ему невероятно везло в жизни. В 37-м, когда взяли отца, избежал горькой участи ЧСИР (члена семьи изменника родины. – Прим. авт.; это Матвеевы-то – изменники?). Более того, смог поступить в Киевский университет на медицинский факультет. Удачно складывалось и на творческой стезе. Увидев в юноше большие задатки, над ним взял опеку один из лидеров украинского поэтического цеха Максим РЫЛЬСКИЙ.

В годы войны, оказавшись в захваченном немцами Киеве, чудом сумел уцелеть (тогда же и появился псевдоним Иван Елагин), даже устроился на работу (санитаром в роддоме), а осенью 43-го вместе с женой, поэтессой Ольгой АНСТЕЙ, столь же благополучно выбрался из пылающей Украины в Европу.

В лагере для перемещённых лиц судьба опять же благоволила. Избежал насильственной репатриации (нетрудно представить, что могло ждать на родине сына «врага народа» и «пособника»).

В конце концов и не без приключений оказался в Америке. Для начала будущий мэтр прошёл суровую «нигерскую» школу: мыл полы, подрабатывал в ресторане. С помощью энергичной и предприимчивой супруги устроился в отдел рекламы русскоязычной газеты «Новое русское слово», где ему надлежало приводить в удобоваримый вид объявления соотечественников. Иван был безмерно счастлив – перестал жить на содержании жены, а самое главное – получил возможность учиться.

Это был типичный российский студент – с «хвостами», переносами зачётов и экзаменов… Гранит всё же удалось «изгрызть», успешно окончил университет в Нью-Йорке, а ещё через несколько лет получил учёную степень и стал профессором другого университета - Питтсбургского.

Начиная ещё с лагеря «пи-ди» в Мюнхене, все эти годы неустанно пишет, издаёт. Его наследие - обширное, многогранное: стихи, поэмы, переводы, драматические произведения. Красной нитью сквозь всё творчество проходит тема России.

Мне не знакома горечь ностальгии.
Мне нравится чужая сторона.
Из всей - давно
оставленной - России
Мне не хватает русского окна.

Оно мне вспоминается доныне.
Когда в душе становится темно -
Окно с большим крестом
посередине.
Вечернее горящее окно.

Читая эти строки, как тут не вспомнить «Люблю отчизну я, но странною любовью…». Увы, Елагину нет (и, наверное, не скоро будет) места в школьных учебниках.

Ну, а к власти - свой счёт. Из стиха - в стих, из поэмы - в поэму язвительно, неотразимо. Иной раз из-под его пера выходили строки, которые болезненно воспринимались не только адептами соцреализма, но и его новым окружением:

Уроженец владивостоцкий!
Такому не отвертеться
От полуголодного детства
В стране, где Ленин и Троцкий.

Уроженец Владивостока!
Такому с самого детства
От Пушкина и от Блока
Уже никуда не деться!
Родившемуся в Приморье,
Тебе на роду написано
Истинно русское горе —
Горькая русская истина!

Как он хотел напечататься в России! Буквально бредил мечтой, что однажды наступит день и его имя узнают на родине.

«Питтсбург – это спокойные, зрелые годы жизни Ивана Елагина, - отмечает известная исследовательница русской эмигрантской литературы Валентина СИНКЕВИЧ, - но друзья и почитатели поэта знали, где был его дом в течение всей творческой жизни: «Как в отчем наследственном доме, / Я в русском живу языке».

Елагин уже был признанным поэтом, хрестоматийными стали благожелательные отзывы нобелевских лауреатов БУНИНА и СОЛЖЕНИЦЫНА, а в СССР делали вид, что такого поэта не существует. Его имя было под строжайшим запретом. Даже в трудах, посвящённых отцу, двоюродной сестре, популярному поэту и барду Новелле МАТВЕЕВОЙ, другим близким и родственникам, имя «диссидента» нещадно вымарывалось.

К советскому читателю поэзия Елагина пришла уже после его смерти (1987 год) – в 1988 году в журнале «Огонёк» появилось первое стихотворение. Ну а дальше - словно снежный ком, пущенный с горы…

Сегодня имя Елагина заслуженно заняло подобающую ему нишу в отечественной словесности. По инициативе московского литератора-подвижника Евгения ВИТКОВСКОГО издан роскошный двухтомник избранного. Несть числа публикациям в периодике: подборки стихов, поэмы, драматические произведения, переводы, обстоятельные исследования жизненного и творческого пути.

И ещё. Иногда можно услышать, что поэт пусть даже и блестящий, но уже - из другой эпохи. Но вот что на сей счёт находим у самого Елагина. На склоне лет, оглядываясь на прожитые годы, Иван Венедиктович напишет:

Я родился под острым присмотром
начальственных глаз,
Я родился под стук
озабоченно-скучной печати.
По России катился
бессмертного «яблочка» пляс,
А в такие эпохи рождаются
люди некстати.
Я родился при шелесте
справок, анкет, паспортов,
В громыхании митингов,
съездов, авралов и слётов,
Я родился под гулкий обвал
мировых катастроф,
Когда сходит со сцены культура,
своё отработав…

Разве это не современно? Не актуально? Не злободневно?

Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ