Мандельштамовский эшелон

В Российском государственном военном архиве хранится документация конвойных войск НКВД – ценнейший источник по российской истории. Сколько тысяч эшелонов прошло через них, сколько миллионов душ – зеков и спецпоселенцев, своих или чужих военнопленных – они

26 сент. 2008 Электронная версия газеты "Владивосток" №2411 от 26 сент. 2008
e8965cd27d61b76923e4ebb1ea48e825.jpg

В Российском государственном военном архиве хранится документация конвойных войск НКВД – ценнейший источник по российской истории. Сколько тысяч эшелонов прошло через них, сколько миллионов душ – зеков и спецпоселенцев, своих или чужих военнопленных – они отэтапировали и сколько миллиардов километров проделали над железнодорожными шпалами!

На истлевающей, какая попадётся, бумаге, иногда папиросной, – эшелонные списки. Нестройные колонки слов и цифр – иногда только имена, но нередко ещё и профессии, возраст, статьи, сроки…

Чудом (ведь найти здесь конкретного человека – всё равно что уколоться об иголку в стогу) удалось обнаружить документы, относящиеся к этапированию эшелона с О. Э. Мандельштамом.

Вот вам слепая выборка из многосотенного перечня:

Азарх Илья Александрович, 1885 г. р., лит. работник… Аузин Роберт Евсеевич, 1899 г. р., землемер… Белоконь Павел Ионович, 1910 г. р., оперативный работник… Блажевич Егор Селиверстович, 1878 г. р., плотник… Бойко Павел Григорьевич, 1893 г. р., токарь… Борисов Сергей Васильевич, 1887 г. р., портной… Бутлицкий-Туманов Эдуард Микеевич, 1906 г. р., журналист… Виноградов Александр Владимирович, 1899 г. р., учитель… Винтерхоллер Василий Карлович, 1900 г. р., тракторист… Войтына Александр Антонович, 1893 г. р., кондуктор… Герман Александр Григорьевич, 1906 г. р., журналист… Кривицкий Роман Юльевич, 1900 г. р., журналист… Коллонтай Георгий Фёдорович, 1895 г. р., художник… Маркс Карл Карлович, 1895 г. р., профессия не указана… Нисневич Яков Петрович, 1910 г. р., лит. работник… Олерский Михаил Петрович, 1892 г. р., артист… Руссак Владимир Иванович, 1903 г. р., пожарник… Смородин Михаил Павлович, 1908 г. р., художник… Филиппович Иван Григорьевич, 1912 г. р., грузчик… Шерман Станислав Яковлевич, 1895 г. р., консул… Шишкин Павел Степанович, 1909 г. р., зав. столовой… Мандельштам Осип Эмильевич, 1891 г. р., писатель…

Поистине вся огромная советская страна отразилась в этом будничном для НКВД документе!

…Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
– Я рождён в девяносто четвёртом,
Я рождён в девяносто втором… -
И в кулак зажимая истёртый
Год рожденья – с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
Я рождён в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадёжном году – и столетья
Окружают меня огнём…

Практически все из списка, включая и Карла Маркса, осуждены либо за контрреволюционную или антисоветскую деятельность или агитацию, либо по подозрению в шпионаже, либо как СОЭ – «социально-опасный элемент» (исключения составляли лишь двое, осуждённые за педерастию, и двое оперативных работников, совершивших должностные преступления).

«Мандельштамовский» эшелон подлежал отправке в город Владивосток, на Колыму, «Севвостлаг» НКВД. Командировка была выписана по спецнаряду I спецотдела НКВД на срок с 7 сентября по 28 октября 1938 года. Эшелон формировался на станции Красная Пресня, в так называемом пересыльно-питательном пункте НКВД по Московской области, куда перед отправкой свозили партии заключённых, содержавшихся в различных тюрьмах НКВД Москвы и Московской области – Серпуховской, Коломенской, Таганской и, конечно, Бутырской. Всего в эшелон были приняты 1770 человек, в том числе из Бутырок – 209 человек. Начальником эшелона был командир 1-й роты 236-го полка конвойных войск старший лейтенант И. И. Романов.

Фактически эшелон отправился из Москвы 8 сентября. Большая часть контингента направлялась и была доставлена на станцию Известковая (1038 человек – политические вперемежку с уголовными) и во Владивосток (700 человек – сплошь 58-я статья, в их числе и Мандельштам). Ещё 17 человек предназначались для лагерей в Мариинске, а 8 – в Красноярске. «Сдачи» состоялись, кроме того, в Свердловске (три человека), а также в Москве, Зиме, Могоче и Урульче (по одному человеку).

Несколько странный пункт о «сдаче» одного человека в Москве объясняется, видимо, тем, что по невыясненным причинам заключённая Пелагея Денисовна Паниткова была просто-напросто освобождена. Ещё трое одиночек – это те, кто не вынес тягот пути и в дороге умер или тяжело заболел. Их «сдавали по актам» в Зиме, Могоче и Урульче (кстати, акт о сдаче больного и акты о смерти – единственные документы, выполненные на бланках, пусть и весьма некачественных, на плохой бумаге и с отвратительной печатью; все остальные документы – как бог на душу положит, без всякой проформы, на самой плохой, чаще всего папиросной бумаге, и их сохранность внушает самые серьёзные опасения).

Как был организован типовой эшелон для перевозки заключённых?

Рассчитывался он на 1500 человек, но в действительности, как видим, их число сильно зашкаливало за эту норму. Общее количество вагонов – в данном случае 34, из них 25 для «л/свободы», то есть «лишённых свободы» (их теплушки были четырёхосными). В первом вагоне ехала обслуга, во втором - склад к. в. (конвойных войск), в третьем – кухня для заключённых, в четвёртом – кухня и столовая для конвоя, в пятом – склад для заключённых. В 15-м и 24-м вагонах – караульные помещения. Зеков же везли в вагонах с 6-го по 14-й, с 16-го по 23-й и с 25-го по 32-й. В самом хвосте – изолятор (33-й вагон), и тут же рядышком, в 34-м вагоне, – оперативная группа.

На «мандельштамовский» эшелон по наряду ГУЛАГа был выписан план перевозки НКВД № 1152. Численность конвоя определялась в 110 человек, то есть примерно по 16 заключённых на одного «сопровождающего». Продукты и командировочные выписывались из расчёта на 30 суток, бельё – по две смены на каждого (перед отправлением им полагалось прослушать лекцию «Питание в пути и желудочно-кишечные заболевания»). Примечателен и состав конвоя: по одному начальнику конвоя, политруку и коменданту, по двое начальников караула и их помощников, разводящих – 6; оперативная группа – 9 и, наконец, часовых – 78 (кроме того, хозяйственная обслуга и резерв – по 3, связисты и собаководы – по 2). Лекпома и повара не было ни для заключённых, ни для конвоиров – в соответствующих графах прочерки!

4 сентября эшелон был в Свердловске. Здесь был снят с поезда заключённый Николай Иванович Барзунов, а также сданы двое других – Михаил Владимирович Гущин и Артур Евгеньевич Полей. 19 сентября – остановка в Мариинске. Здесь, как известно, располагались крупнейшие женские и «инвалидные» мужские лагеря. По расписке были сданы 17 человек (все – по 58-й статье). Точная дата прибытия в Красноярск не поддаётся прочтению: здесь «сошло» восьмеро этапированных.

Где-то за Красноярском в эшелон впервые наведалась смерть. Первым – от «острой слабости сердца» – умер совсем ещё не старый (35 лет) Давид Филиппович Бейфус (1903 г. р.; приговор – 5 лет по ст. 58.10). Его выгрузили и сдали на станцию Зима 23 сентября, а 1 октября на станции Могоча был «сактирован» труп 52-летнего Спиридона Григорьевича Деньчукова (1886 г. р.; приговор – 8 лет по ст. 58.10). 29 сентября на станции Урульча был выгружен и сдан в качестве тяжелобольного Авив Яковлевич Аросев.

7 октября прибыли на станцию Известковая на севере Еврейской автономной области. Здесь состав полегчал почти наполовину – отцепили сразу 16 вагонов, и «сошли» 1038 человек, в том числе 105 женщин.

И вот эшелон прибыл на свою конечную станцию – Владивосток, точнее, на станцию Вторая Речка в пригороде. «Акт приёмки» датирован 12 октября 1938 года. Его подписали начальник эшелона И. И. Романов и целая приёмная комиссия Владивостокского отдельного лагпункта Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей НКВД (СВИТЛ) – начальник учётно-распределительной части по фамилии Научитель; врид начальника санчасти, главврач Николаев, начальник финчасти Морейнис и врид начальника отдела учёта и распределения владивостокского райотделения Управления НКВД Козлов.

Приняты были, напомним, 700 человек – 643 мужчины и 57 женщин, – и все согласно акту здоровые. Но в этом стоило бы и усомниться, ведь если верить этому акту, то горячая пища в пути выдавалась не реже, чем раз в сутки, а эшелон сопровождал некий военврач, фамилия которого, правда, не указана. И понятно почему: согласно командировке – никакого врача в эшелоне не было!

Итак, поезд остановился. И ровно с этого начинаются опубликованные недавно воспоминания Ивана Корнильевича Милютина, одного из мандельштамовских соседей по бараку:

«Замолк удар колёс по стыкам, но долго ещё в ушах не проходило эхо этого стука. Тело ещё не привыкло к движениям после месячного сидения и лежания в запертом товарном вагоне. Ушла на запасной путь длинная змея красных вагонов с решётками, пулемётами и прожекторами. Две тысячи людей были выстроены в колонну по пять человек, окружены конвоем и собаками и куда-то пошли. Впереди ожидало пространство, окружённое забором, колючей проволокой, вышками. Широкие ворота. На воротах висел какой-то лозунг. Какой – уже ушло из памяти. Началась передача от дорожного конвоя – охране пересыльной зоны. Счет шёл по пятёркам: «первая, вторая, третья». . . Были какие-то надежды на отдых, на какую-то ясность своего существования. Изнурённые дорогой, голодом и неподвижным сидением люди как-то даже приободрились. Но психологическое облегчение не было долговременным: уже в воротах появился молодой человек, объявивший, что дисциплина здесь палочная. И, действительно, в руках у него была палка.

Состав поезда влился в отгороженную зону. Где была эта зона, сейчас трудно сказать. Стояли какие-то брезентовые палатки и палатки из досок. Сначала отделили «политических» от «урок». Это было большое облегчение. Осталась своя среда. Среда людей, в которой трудно было встретить человека без высшего образования, большого политического прошлого. Перед моими глазами промелькнул знакомый заместитель наркома. Встретил и других, знакомых по газетам. Но тогда ничего не интересовало. Чудовищное унижение поглотило внутри всё. Отдельных «контриков» погнали ещё в какую-то зону. «Привет огонькам большого города», – насмешливо встречала нас обслуга зоны. В зоне стояли четыре довольно капитальных барака (сараи без окон). Внутри сплошные нары в три яруса.

Почему и как – не буду описывать, так как цель моего рассказа другая, – я оказался в группе пожилых и, я бы сказал, старых людей. Как-то они объединились вокруг меня, хотя мне и было тогда 32 года (1938 год). Собралась группа человек в двадцать. Мы не спрашивали друг друга ни о чём. Биография была каждому ясна. Преданность гуманным идеям, жертвенность, Гражданская война, горение на работе и избиения в застенках Сталина. Объединила какая-то похожесть друг на друга, не высказываемая словами. А во мне, очевидно, были ещё сила жизни и сила организации, которые и объединили вокруг меня группу стариков. Некоторым было далеко за семьдесят.

Зона для «контриков» уже была заполнена. Наша часть зоны насчитывала около двух тысяч. А сколько таких зон – трудно сказать. Бараки переполнены, люди располагались на улице. Строили палатки из одежды и одеял, подкапывались под здание барака и располагались под полом. У меня и моих стариков не было лишней одежды. Отчаяние толкнуло на решительный шаг. Прямо переступая через лежащих на полу людей и находя между телами промежутки, мы валились и засыпали счастливыми, что попали под крышу. Как ни тесно, но нашлось место на полу и нам. Над нами стояло ещё три ряда нар с плотно лежащими людьми. Первые ночи не было места и на полу. Садились на край нижнего яруса. Сон сваливал сидящих людей, а лежащие счастливцы зло отпихивали падающих. Человеки боролись за жалкое логово, за возможность вытянуться во сне. Но находились и такие, кто скрючивался, принимая самую малогабаритную позу, чтобы дать другому возможность поспать. По людям ползали вши. Дизентерия и тиф освобождали места, занимаемые с радостью измученными людьми. Однажды была устроена и баня. Среди поля стояли души. Раздевались на улице, получали какие-то два укола и шли под душ. Уже было холодновато, и часть людей проходила мимо душей в «чистое отделение». Здесь получали бельё. Получил было и я, но, увидев ползавших по стираному белью вшей, взять его отказался. Мне казалось, что собственные вши менее опасны.

В зоне был пригорок. С него была видна деревянная постройка с окнами. Это больница. Невдалеке стояли две печи для сжигания трупов. Трупы несли туда из больницы довольно часто. Это зрелище как-то примелькалось, и мало кто обращал на него внимание. Смерть освободила для нас место на полу и частично на нижних нарах. Я так и оставался как бы старшим группы. Моей обязанностью было распределение хлеба, наблюдение за относительным порядком – в нашей маленькой группе.

В бараке содержались 600 человек во главе со старостой-заключённым. Что это был за человек – не знаю. Но только однажды он мне помог перенести приступ озноба и температуры, положив меня на верхние нары, где было относительно тепло.

Как-то он подвёл ко мне человека и просил включить его в мою группу. «Это Мандельштам – писатель с мировым именем». Больше он ничего не сказал, да я и не интересовался. Много было людей с большими именами, и это было совершенно обыденно. Жизнь потекла своим порядком: голодали, бросали в сторону вшей, ждали раздачи баланды. Мандельштам куда-то уходил, где-то скитался. Не отказывался составлять для блатарей и «весёлые» песни. Никаких разговоров с Мандельштамом я не вёл, да и смешно было о чём-то спрашивать, о чём-то говорить, когда унижение достигло крайнего предела. Мне казалось, что Мандельштам симулирует сумасшествие, и это не было мне приятно. Но и к этому относились равнодушно. А я думал: если это спасает – пусть спасается. Но на его вопрос, производит ли он впечатление душевнобольного, я отвечал отрицательно. Так как он сидел ко мне боком, то по профилю лица мне показалось, что его огорчил мой отрицательный ответ. Он как-то сник. Да, надо ещё сказать, что в бараке было несколько действительно умалишённых, на фоне которых Осип выглядел вполне здравомыслящим, а разговоры его со мной были умны. От всяческих уколов Мандельштам отказывался. Боялся физического уничтожения.

Расстался я с Осипом в конце ноября или в начале декабря. Я был отправлен на Колыму. Пошёл на это добровольно, так как инвалидам разрешали оставаться. Мандельштам всё же был, очевидно, признан инвалидом. На Колымских пересылках я его не встречал.

Основанием моей добровольности было желание убежать куда угодно от вшей, дизентерии и смертей. Теплилась надежда, что на Колыме будет что-то менее безнадёжное. Осип решил остаться, и, мне кажется, он погиб от обыкновенной вши, самой обыкновенной. А может быть, и от дизентерии – не знаю.

Я сидел в третьем или четвёртом ярусе трюмов парохода «Дальстрой», везущего семь тысяч заключённых на ещё не известные муки. На пароходе Мандельштама не было. Я бы его встретил, так как в уборную на палубу можно было выходить свободно. А меня-то он бы нашёл, так как старался держаться нашей группы».

То, что произошло с Мандельштамом на самом деле, известно. Мандельштама действительно по состоянию здоровья на Колыму не отправили: он попал «в отсев». Но и это его не спасло: 27 декабря 1938 года в 12 час. 30 мин. Осип Эмильевич Мандельштам умер в стационаре пересыльного лагеря близ станции Вторая Речка. Его жизненный путь, начавшись на противоположном конце империи – в Варшаве, закончился на восточном краю России…

Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать,
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат…

Автор: Павел НЕРЛЕР