Политический козёл Васька

Я родилась в 1923 году в Забайкалье, где мой отец гонял остатки белогвардейских банд, потом мы переехали в Никольск (Уссурийск), а уже с 1934 года жили во Владивостоке. На второй центральной улице – 25-го Октября. И в то же время – как в деревне. Потому ч

5 сент. 2008 Электронная версия газеты "Владивосток" №2399 от 5 сент. 2008

Я родилась в 1923 году в Забайкалье, где мой отец гонял остатки белогвардейских банд, потом мы переехали в Никольск (Уссурийск), а уже с 1934 года жили во Владивостоке.

На второй центральной улице – 25-го Октября. И в то же время – как в деревне. Потому что в то время улица 25-го Октября была длиннее и была вымощена брусчаткой, а по бокам – тротуары, в центре – рельсы, по которым ходил трамвай.

Причём ходил он до краевой больницы (это были два красивых трёхэтажных здания), затем рельсы по Врачебному переулку поворачивали к Покровскому парку. Церковь уже была взорвана, но тут и там были видны остатки оградок от могил. Дальше от парка трамвай шёл по Куперовой пади на Первую Речку.

Наш дом стоял на углу Авроровской. Чтобы попасть к дому, нужно было идти мимо японского храма – это было одноэтажное деревянное здание с удивительно красивой крышей – приподнятой книзу, а на фронтонах – отлитые из гипса фигурные украшения. Храм стоял на подпорной каменной стенке, вход был обращён на восток, прикрыт козырьком на столбах, а к двери вели три широкие мраморные ступени. Как правило, двери всегда были закрыты и только в редкие праздники распахивались, а возле них собирались японцы в строгих костюмах и японки в кимоно и под зонтиками.

Училась я в школе № 59 – деревянной четырёхлетке. Она стояла на Китайской улице напротив цирка, а цирк был примерно в том месте, где теперь рынок на улице Прапорщика Комарова. Потом построили новую светлую школу № 75, там я и окончила семь классов.

В Куперовой пади располагалась и Корейская слобода, тесно застроенная низенькими фанзами. У каждого дома – труба, только торчала она не из крыши, а из земли рядом. Трубы делали из крепких длинных досок – метров шесть, иногда и больше. И были они частенько выше самих фанз. Мне довелось побывать в гостях в корейской фанзе, и я поняла, что это за трубы. Фанза устроена очень интересно: нижняя часть вкопана в землю, там располагаются два котла, вокруг корчаги с водой и дрова, полки, на которых – обычная посуда и кухонные приспособления. Трубы от котлов идут под верхней частью, всё гладко замазано глиной, трубы выходят за стеной – в ту самую деревянную. Верхняя часть называется «кан», там всё застлано чистыми циновками, стоят сундучки и лежат свёрнутые одеяла, на полках – ярко начищенная медная посуда, стоят низенькие столики, за ними едят, стоя на коленях. В кане всегда очень тепло и чисто, и ходят там только босиком.

За железной дорогой были Кунгасный завод и лесопилка, всё было завалено брёвнами, досками… Левее стояли три барака для работников завода. Ещё дальше – песчаный берег, засыпанный щепками и морской травой, любимое место нашего купания. А ещё дальше – электростанция, которая всегда сбрасывала в море горячую воду. Это место так и называли - «горячка». Нам, детворе, горячая вода не нравилась, а старики сидели там часами, лечили радикулит. Однажды три китайца привели китаянку, которая тяжело передвигалась. Она закатала брюки (китаянки всегда ходили в брюках), села на берегу и опустила ноги в горячую воду. На её ноги мы боялись смотреть – они были похожи на копыто. Потом мне мама объяснила: китаянка не больная, просто девочкам в Китае, ещё маленьким, плотно бинтуют ножки, и они скрючиваются, остаются маленькими.

Вообще с китайцами в те времена русские жили дружно. Разве что детвора несознательная их дразнила: «Ходя, дай тянучку!». Китайцы сердились, топали ногами и кричали: «Твоя шовиниста!».

Китайцы торговали на Семёновском базаре. Собирались в артели по 6-7 человек, арендовали огороды у русских. Урожай везли на тележках на базар – или в корзинах на коромысле, там оставляли одного продавца и снова шли работать на огород. На свой Новый год они и сами красиво наряжались, и даже лошадей ярко украшали – вплетали в гриву красные ленточки.

В Семёновском ковше на берегу с лодок торговали рыбой, ракушками, крабами, там хозяйничали корейцы. По Авроровской они ходили на свою слободку. Выглядело это так: впереди идёт важный кореец, руки за спину, курит длинную тонкую трубку с маленькой шишечкой на конце. Сзади – жена, на спине у неё платком привязанный ребёнок – только головка чёрная мотается да ножки голые торчат. На голове женщина несёт большой тюк или глиняную корчагу с водой. С водой в городе тогда было плохо. Седанку уже освоили, но колонок в городе было мало, мы ходили за водой к колодцу, он располагался в старых каменоломнях (сейчас там ЦДЮТ). Колодец был очень глубоким, мы, дети, чтобы вытащить ведро, собирались по нескольку человек и крутили по очереди ручку…

Если хозяева не сдавали огород в аренду, то держали домашний скот – коров, свиней. За молоком мы в магазин не ходили, брали у соседей. Да и молочница, жившая в пригороде, раз в неделю привозила молоко в бидонах. До тех пор, пока Хрущёв не заставил всех коров сдать в колхозы, молоко мы пили каждый день… А в колхозах коров пустили под нож от бескормицы.

Ну а мы тогда купили козу. Вскоре она принесла козлёнка. Прошло время, и мама сказала отцу – мол, не зря ли на козлёнка молоко тратим. Отец взял нож, пошёл в сарай, подошёл к козлёнку, взял его на руки – а тот вдруг обернулся и лизнул отца в лицо, как в губы поцеловал! Что тут было! Отец бросил нож, закричал: «Я не живодёр!». Так козлёнок и остался, назвали его Васькой. Мы обожали с ним играть и научили бодаться. К лету козлик вырос, стал бродяжничать по окрестностям, еду себе сам добывал, даже на базар сам ходил, а мы его оттуда за рога домой тащили. И всё равно он убегал.

Отец мой работал в тресте зверосовхозов, что располагался на Ленинской, 9. И вот однажды вышел он с работы, дошёл до перекрёстка с 25-м Октября. Тогда это был очень тесный перекрёсток: на месте «Белого дома» стояла деревянная двухэтажка, на углу – аптека. На небольшом возвышении стоял обязательно регулировщик, хоть и было машин очень мало. И видит отец: наш Васька старается забодать регулировщика - разбегается и бьёт его рогами под коленки. Милиционер жезлом отмахивается, кричит: «Чей козёл?», народ вокруг хохочет… Время тогда было лихое – 37-й год, отец побоялся сказать, что это наш козёл, ушёл от греха. А Ваську мы с тех пор больше не видели…

Автор: Людмила ПОДГУРСКАЯ