Диссидент поневоле

Наверное, у всех американских русских непростая судьба. Помню, как поражалась, читая материл коллеги Галины Кушнарёвой о русском переводчике, повстречавшемся ей в Штатах. Вот и во время моей первой командировки в США познакомилась с американским русским, хитросплетения судьбы которого тронули до глубины души. Не удержалась я от интервью с Владимиром Феркельманом ещё и потому, что он имеет непосредственное отношение к Владивостоку. Владимир живёт в Лос-Анджелесе – родине Голливуда, является президентом собственной продюсерской компании YMF Enterprises и «обеспечивает» наш кинофестиваль Pacific Meridian зарубежными звёздами.

- В конце 1970-х я оканчивал в Ленинграде театральный институт и имел неосторожность активно дружить с американскими студентами, которые тогда обучались русскому языку по только что открывшейся программе в Ленинградском университете. Сначала познакомился с одним студентом, потом со вторым. Потянулась цепочка, и американцы стали много времени проводить у меня дома. Им было интересно оказаться в «естественной языковой среде», да ещё с традиционным русским гостеприимством, когда мама или бабушка с их появлением тут же вставали к плите, а я уже заботился о том, чтобы ни один не ушёл от меня трезвым. Впрочем, главное было, конечно, не в последнем. А в том, что иначе всеми богатствами русского языка никогда не овладеть! И, конечно, мне всё это было тоже ужасно интересно, ибо вы сами понимаете, какую информацию об Америке могли мы получить в то закатное советское время. Но властям такая дружба, конечно, нравилась несколько меньше. Кажется, тогда это называлось несанкционированными контактами с иностранцами...

– Я предполагала, что советские люди были достаточно боязливы и не особенно стремились к такой дружбе...

- Не знаю, я как-то не боялся. Не очень задумывался о возможных последствиях, и родители мои не возражали. Отец был композитором, родители много ездили по миру. О том, что кроме «невинных» разговоров на кухне проходил ещё и самиздат, они не знали, так что поводов для беспокойства никто не находил и никто не предполагал, во что может вылиться такая дружба.

– Разговоры действительно были только невинными или вопросы политики на кухне всё-таки обсуждали?

- Ну, тогда, по-моему, эти вопросы только на кухне и обсуждались. И это, конечно, очень волновало нас, т.к. все видели, что происходит в стране, и все слушали «вражеские голоса» и имели гораздо больше информации о происходящем, чем могло показаться со стороны.

– Как думаете, «прослушки» дома стояли?

- Думаю, нет. Иначе что-нибудь со мной бы произошло гораздо раньше и более кардинальное. Всё-таки я прообщался с американцами около трёх лет.

– И что случилось в один прекрасный день?

- После смерти отца за мной начал присматривать отец моего друга-одноклассника, который тогда был директором гастронома! Сейчас в это даже самому трудно поверить, как абсурдно это звучит, но в те годы не было людей более влиятельных в советском обществе, чем директора гастрономов и продуктовых баз! И вот в один прекрасный день он позвонил мне ночью, попросил с ним срочно встретиться и сказал, что в мой районный военкомат пришёл приказ из КГБ отправить меня в Афганистан. Поскольку военной кафедры у меня в институте не было и я не проходил никакой подготовки, я должен был идти рядовым.Впрочем, и это было неважно, потому что у меня с детства была бронхиальная астма и служить в регулярных войсках я не мог Приближался осенний набор, и я уехал из Ленинграда на юг. Но к следующему – весеннему – призыву прятаться уже было невозможно, надо было придумать что-то новое. И у меня родился план, который показался мне в то время гениальным, – я подал документы на эмиграцию в Израиль. Шёл 1982 год, и было совершенно точно известно, что никого из Советского Союза больше не выпускают. Расчёт был простым. В это время рассмотрение такого дела занимало по крайней мере год. И потом следовал отказ. Таким образом, я был уверен, что выиграю достаточно времени, чтобы придумать, что делать дальше. По советским законам меня не могли забрать в армию, пока не будет дан ответ по поводу заявки о выезде из страны.

– То есть вы подали документы не для того, чтобы эмигрировать, а для того, чтобы, как это сейчас называется, «откосить».

- Да, эмигрировать я не собирался. Поскольку у меня уже было много друзей-американцев, я точно знал, что за границей мне как человеку с театральным образованием ничего не светит. Поэтому у меня не было никаких иллюзий на этот счёт.

– Значит, разрешение на выезд вы всё-таки получили.

- В канун Московской Олимпиады Брежневу надо было создать впечатление для Запада, что СССР – страна демократическая, и поэтому года на два ворота приоткрыли – и началась эмиграция на Запад. Уехало очень много моих друзей, уехал мой брат. И я, к сожалению, успел досконально выучить все связанные с этим процедуры и правила. Одним из них в Ленинграде было следующее: если человек получал разрешение на выезд из СССР, его приглашали в центральный ОВИР, а если отказ – в районный. Когда документы на выезд подал я, из СССР не выпускали НИКОГО! И вот прошло буквально три месяца, и меня с мамой вызывают в районный ОВИР Я ужасно расстроился, потому что, во-первых, это значило, что мне отказали, во-вторых, потому что мне отказали очень быстро и я попадаю в весенний призыв.

Когда мы пришли, сотрудница ОВИРа со стеклянным уничтожающим взглядом сказала, что у меня есть две недели на сборы и чтобы ноги моей в Советском Союзе не было. Я даже не расслышал её слова от расстройства. Она повторила: «Вы что не поняли, чтобы через две недели вас в стране не было, или вы отсюда уже никогда не уедете.». Нам с мамой с большим трудом удалось эти две недели растянуть на три. К лету 1982 года прошла волна арестов работников комиссионных магазинов, народ был страшно напуган – никто ничего не продавал и не покупал, поэтому и нам почти ничего продать не удалось. Везти вещи с собой тоже было невозможно. Например, книги можно было вывозить только после 1965 года издания, если не ошибаюсь, и за каждую нужно было уплатить пошлину и поставить штамп «Разрешено к вывозу из СССР». Такой штамп мне поставили и на справке, по которой я вывез обычный гранёный стакан. И так далее. О рояле отца, дедушкином бауле и бабушкиных тарелках не могло быть и речи. Денег можно было вывезти с собой только 90 долларов на человека. Мы почти всё раздали и раздарили – и через три недели, не приходя в сознание, оказались за границей.

– Довольно просто вас отпустили.

- Это действительно очень странно. У меня есть на этот счёт теория, а правду можно узнать только в моём личном деле, которое наверняка где-то хранится.

Тогда же, в 82-м, мы прошли через все круги ада. Меня торжественно исключили из комсомола, мы должны были сдать властям квартиру, и, конечно, нас с мамой лишили советского гражданства. За это нам нужно было ещё и заплатить по 500 рублей – очень большие деньги по тем временам. Интересно, что по закону лишить гражданства тогда можно было только указом Президиума Верховного Совета за подписью Георгадзе, но никто в такие мелочи не вникал. За 500 рублей с каждого нам дали маленькие коричневые, размером с два спичечных коробка, справочки о том, что мы заплатили за отказ от советского гражданства, а при пересечении советской границы их отобрали. Юридически это было полным нарушением международных норм, но кого это волновало?!

– Были сентиментальные проводы?

- О, да. Это был очень драматический эпизод в моей жизни. В 1982 году даже в пьяном сне невозможно было предположить, что произойдёт в Союзе меньше чем через Юлет. Поэтомутогда меня друзья просто «хоронили». Я уезжал навсегда и прощался со всеми навсегда. Моё тогдашнее состояние не описать. Но хочу отдать должное моим друзьям: никто из них не побоялся прийти попрощаться на отвальную и в аэропорт. А ведь за этим внимательно следили. Некоторых из них потом вызывали в КГБ, но, к счастью, больших неприятностей ни у кого не было.

– Мучила боязнь будущего?

- Чужой страны я не боялся, как уже говорил, я знал как живут за границей, и ксенофобией нестрадал. Я просто нехотел уезжать, не хотел оставлять друзей, которые играли очень большую роль в моей жизни. Больно было бросать культуру и язык, которыми я жил, театр, русскую поэзию, которой я увлекался. . А жизни на Западе не боялся, потому что знал, что как раз там человек не пропадёт.

– И что же дальше?

- Мы прилетели в Австрию. Самолёт был практически пустой, кроме меня и мамы там было, может быть, человека два-три. И вот мы стоим в венском аэропорту со 180 долларами и тремя чемоданами – и не имеем ни малейшего понятия, что делать дальше. Прошло какое-то время, к нам подошёл человек, заговорил по-русски, сказал, что он из благотворительной организации. Он привёз нас в квартиру в Вене, в которой мы должны были провести три дня перед отъездом дальше – в Италию, где находился лагерь беженцев из Восточной Европы.

На наше счастье, случилась забастовка железнодорожников и мы вместо трёх дней провели в Вене 10 дней. Тогда после Советского Союза вдруг оказаться на улицах Вены было полным чудом! Потом мы три или четыре месяца жили в Италии, пока оформлялись документы. И оттуда уже полетели в Америку, где в это время жил мой брат.

– Пожалуй, самое тяжёлое время - это адаптация в новых условиях. Как этот процесс проходил у вас?

- Очень тяжело. Я считал, что немного знаю английский, но в Америке совершенно ничего не мог понять. У меня не было нормальной профессии, с которой легче было бы устроиться на работу, меня мучила ностальгия, и вообще состояние было довольно безысходное.

– А как вас приняла Америка?

- Очень хорошо. Ей было до лампочки! Ну, приехал, так и живи себе. Хотя, конечно, с юридической точки зрения всё было очень легко.

Тогда ведь был самый разгар холодной войны, и потому все беженцы из Восточной Европы автоматически получали статус политических, что, в свою очередь, предполагало выдачу вида на жительство. А потом, через пять лет, можно было подавать документы на гражданство. Ещё где-то через год меня пригласили на экзамен, и я стал гражданином США.

– Сейчас уже можно сказать, что у вас всё получилось.

- Ну, после того, как я отработал на фабрике с мексиканцами, в такси и многих других интересных местах, можно сказать, что жизнь удалась. Но далеко от своей специальности я в результате так и не ушёл «в управдомы», как собирался Остап. Так и не получилось у меня стать компьютерщиком, страховым агентом или брокером по продаже недвижимости, что приносит гораздо больше денег, чем моя профессия. А многие мои коллеги, люди искусства и прочие гуманитарии, пошли именно по этому пути. Не могу сказать, что я не занялся этим принципиально, но как-то уж очень душа к этому не лежала. Я, конечно, делал какие-то попытки, особенно в первые годы эмиграции, но у меня настолько ничего не получалось, что я понял, что мне лучше заниматься своим делом.

В настоящее время я в основном привожу американских актёров и музыкантов в Россию. Реже кого-то из России в Соединённые Штаты. И это удобнее делать не самому, а от лица компании. Когда у меня большие проекты, я нанимаю людей. Проект заканчивается, я остаюсь один и освобождаюсь от дополнительных расходов.

– У вас никогда не было ощущения, как у Задорнова: «Ну, тупые»...

- Действительно, здесь есть проблема с эрудицией у широких слоёв населения, но, с другой стороны, поскольку я довольно часто бываю в России, и не только в Москве и Питере, но и в глубинке, и общаюсь с самыми разными людьми, я бы не сказал, что в России все блещут интеллектом и образованностью. В Америке человек может быть «тупым», но он всегда будет вежлив, очень добросердечен и искренен. И он почти всегда будет вам улыбаться! И мне это гораздо ближе, чем хамство, которое так часто встречается в России...

– Как вы вообще узнали о нашем кинофестивале?

- Всё началось в Америке со знакомства с вашим земляком Глебом Телешёвым, фотографом, оператором и режиссёром. Он познакомил меня с Ефимом Семёновичем Звеняцким, который был первым президентом фестиваля. Потом я подружился с Сашей Долудой, сменившим его на этом посту. Так и развилось наше сотрудничество. Кстати, скажу, что Pacific Meridian считаю очень хорошим кинофестивалем, а его команду просто лучшей из всех, с кем мне приходилось работать в России! И вообще Pacific Meridian мне нравится больше, чем Московский фестиваль, с которым я сотрудничал раньше.

– Можно ли ожидать какую-нибудь значительную голливудскую звезду во Владивостоке?

- Знаете, это вопрос очень сложный. Звёзды получают десятки и даже сотни приглашений на разные фестивали со всего мира, поэтому, чтобы кто-то доехал, нужно приложить очень большие усилия. Ужасно обидно получилось в прошлом году с Брюсом Уиллисом, который так и не доехал до Владивостока. У меня уже было достигнуто соглашение с агентом и менеджером Брюса, оговорены все условия, и агент, и менеджер очень хотели приехать. А это чрезвычайно важно, потому что, к сожалению, очень часто звёзды делают не то, что хотят сами, а то, что им «подсовывают» их агенты. Я был много раз этому свидетелем. И не знаю, что произошло, но Уиллис отказался буквально за неделю до отъезда. И менеджер, и агент были ужасно огорчены таким поворотом дела и даже извинялись, что в Голливуде дело невиданное, но нам-то от этого было не легче.

Автор: Татьяна Куликова Анатольевна