Рыба ищет, где лучше, а человек ищет, где рыба

…В первый же вечер нашего пребывания на биостанции «Радуга», когда мы еще только осматривались и осваивались, готовясь расположиться на ночлег, по разбросанным на высоком берегу домикам вдруг прошелестело: «Медведь!». Сообщение адресовалось в первую очередь, естественно, не столько постоянным сотрудникам станции (для них настоящий владелец камчатской земли - сосед постоянный и потому вполне обыденный), а таким же, как мы, нескольким приезжим. Однако на берег выскочили все. С ружьем - ни одного человека; исключительно с фотоаппаратами и видеокамерами.

Вполне, видимо, отдавая отчет в своей роли фотомодели, бурый хищник шел не спеша метрах в 30 по противоположному берегу Азабачинской протоки. Пройдя некоторое время под прицелом объективов и, очевидно, сочтя свою миссию выполненной, мишка чуть подвернул и тут же исчез в высоких зарослях, буйно покрывающих летом пойменный участок. Фотосессия продолжалась с полминуты, что не помешало ее участникам (особенно неофитам) начать бурно обмениваться впечатлениями:

- Небольшой…

- Сам ты небольшой! Такой «погладит», и тебе хватит!

- Да нет, я о другом: ведь, говорят, камчатский медведь самый крупный в мире?

- Трудно сказать. По официальным данным, самые здоровенные встречаются вроде бы как «за речкой», на Аляске. Но это, возможно, лишь потому, что там больше условий, чтобы все фиксировать - измерять их и взвешивать. А здесь не раз бывало, что убьют охотники в абсолютной глухомани такую, как мы их называем, «машину», и весом под тонну, и рост гигантский - а как измерить? Вот и считается, что именно на Аляске самые крупные медведи живут. Но и у нас тут тоже далеко не «малыши» встречаются… Занятно, что к настоящему и большому делу, которым вот уже много лет занимаются здесь ученые из Института биологии моря ДВО РАН, а также их коллеги из других научных центров страны, ближнего и дальнего зарубежья, косолапые «соседи» отношения практически не имеют (за исключением того, что они питаются лососями во время их нереста). Созданная почти 40 лет назад и являющаяся сегодня самой дальней научной станцией дальневосточных ученых, «Радуга» со дня своего основания «заточена» под другое: здесь изучают рыбу, в первую очередь одну из самых валютоемких рыб России - дальневосточную нерку.

Большая наука не сразу пришла на Камчатку, хотя самый глухой и отдаленный полуостров гигантской страны всегда манил к себе пытливых исследователей. Первый толчок дала могучая воля Петра I, триста лет назад благословившего Камчатскую экспедицию Беринга. Следом пришли Крашенинников и Стеллер, оставившие, по сути дела, первые описания этой фантастической земли, ее неповторимой флоры и фауны.

Кстати, именно во время Стеллера здесь в районе Нижнекамчатского острога (первого и единственного тогда русского поселения на полуострове), что располагался в нескольких километрах от нынешней «Радуги», произошла первая достоверно зафиксированная встреча представителей двух держав - России и Японии. Японского купца и морехода Дайкокуя Кодаю после жестокого шторма выбросило на берег в районе устья реки Камчатки. Здесь его подобрали казаки, обогрели и отправили «в подарок» матушке Екатерине. Императрица милостиво обошлась с чужеземцем - обласканного и осыпанного монаршими дарами, его отправили на родину. Вернувшийся Дайкокуя, в свою очередь, оказался первым, кто рассказал в Японии о далекой и загадочной северной стране.

После этого контакты между нашими странами прервались фактически на сотню лет. Затормозились исследования и освоение Камчатки, которая уже во времена Пушкина стала символом крайне удаленного места. Но уже с конца XIX века все яснее стало приходить понимание того, что именно несметные (и, что особенно важно, возобновляемые) рыбные запасы являются главным и наиболее перспективным богатством этой территории.

Перед Великой Отечественной войной первые серьезные исследования стала осуществлять прикладная, рыбацкая наука. А в конце 60-х годов прошлого века уже на постоянной и серьезной основе пришла сюда и фундаментальная, академическая наука, что вполне естественным образом совпало с началом процесса создания во Владивостоке на базе академического филиала Дальневосточного научного центра Академии наук (ДВНЦ АН СССР). Именно тогда было принято решение «построить» на фундаменте отдела морской биологии академический Институт биологии моря (ИБМ). И уже был приглашен из Ленинграда в Приморье ставший позже легендарным ученым, а тогда еще кандидат наук Алексей Жирмунский, немедленно приступивший к формированию костяка нового института. Со всей страны приглашал он специалистов самого разного профиля. Именно так, к примеру, оказался во Владивостоке, а следом и на Камчатке молодой физик-ядерщик из Харькова Александр Шевляков, который через пару лет отметит на «Радуге» уже сороковой (!) сезон.

Работающий в ИБМе с первых дней его существования, Александр Григорьевич оказался однолюбом и в отношении «Радуги»; случай, кстати, даже для научного мира достаточно редкий - много ли можно найти ученых, специалистов, которые четыре десятка лет подряд с завидной методичностью выезжают в экспедицию в одно и то же место? Однако для тех, кто побывал на «Радуге», ситуация эта характерна - после первого же посещения она тянет к себе мощным магнитом. Ученых - фактической неисчерпаемостью исследовательской базы; гостей - необузданной, первозданной красотой этих мест.

В том, что касается истории, есть забавный парадокс: ИБМ юридически существует с 1971 года, с того же момента функционирует в его составе и самая дальняя в стране стационарная биостанция. Но, как утверждают местные старожилы и патриоты, реальная история «Радуги» началась на пару лет раньше, когда сюда, на азабачинский берег, высадился первый экспедиционный десант.

- На первом этапе и Жирмунскому, да и нам очень активно помогал Андрей Капица, первый президент ДВНЦ, - вспоминает Шевляков. - Начинали, конечно, не с первого колышка, но похоже. Вместе с создателем и первым заведующим институтской лабораторией популяционной экологии Станиславом Коноваловым (тогда кандидатом, а позже доктором наук) в 1969 году мы присмотрели здесь здание метеостанции, которое и было приобретено академией. А уже через пару лет постепенно развернулось строительство - начали поднимать жилье, лаборатории…

Место под биостанцию было выбрано не случайно. Именно чистейшая Азабачинская протока соединяет мутные воды реки Камчатки с озером Азабачьим, которое считается одним из ключевых нерестилищ нерки в северо-западной части Тихого океана. Тысячи и тысячи лет огромные косяки нерки проходят на нерест под берегом, на который сейчас выходят окна станционных зданий. И каждую весну миллионы мальков скатываются отсюда обратно в океан, чтобы в свой, назначенный природой час вернуться и продолжить род.

Какие механизмы двигают на тысячемильном пути косяками и отдельными особями? Какова оптимальная численность рыбы для имеющейся кормовой базы? Можно ли, основываясь на фундаментальных исследованиях, научиться реалистично прогнозировать (да еще и на несколько лет вперед) возможные объемы приходящих на нерест косяков? А соответственно и реально возможные объемы вылова?

Эти и многие другие фундаментальные задачи и пытаются решать в полевых условиях летних экспедиций и зимой - во время анализа собранного материала - ученые из лаборатории популяционной биологии рыб ИБМ. Впрочем, последние из обозначенных вопросов носят скорее прикладной, чем академический, характер, что тоже далеко не случайно. Не секрет, что время от времени отраслевая наука, призванная давать объективный и взвешенный прогноз, позволяющий, в свою очередь, регулирующим госорганам определять соответствующие квоты и лимиты на вылов рыбакам, дает сбои. Понятно, что любой прогноз - дело чрезвычайно сложное и всякая ошибка здесь моментально становится видна невооруженным глазом. Но беда в том, что ошибки эти порой оборачиваются гигантскими потерями для рыбной отрасли региона. Здесь-то и призвана прийти на помощь наука фундаментальная.

- Первым перед нами эту задачу поставил Михаил Глубоковский, - рассказывает участник экспедиций на «Радуге» с середины 70-х годов прошлого века, нынешний заведующий лабораторией Валерий Паренский. - И в этом нет ничего удивительного. Михаил Константинович - выходец из нашего института, много лет был нашим завлабом (мне довелось сменить его в этой должности), область научных интересов и проблему знает досконально. А работа в Государственной думе, Совете Федерации, «рыбных» структурах правительства РФ помогла ему увидеть ситуацию в ином, я бы сказал, стратегическом масштабе. Учитывая же тот факт, что еще до недавнего времени Глубоковский регулярно приезжал на станцию (правда, в последние годы дела все реже выпускают его из столицы), становится понятно, что в курсе наших дальневосточных дел - как научных, так и производственных - он находится постоянно. С его подачи мы начали вплотную заниматься динамикой численности тихоокеанских лососей и разработали особые математические модели, которые уже проходят апробацию и, на наш взгляд, могут оказаться весьма продуктивными, будучи примененными в прогнозировании. Знаю, что уже и местные отраслевые институты проявляют определенный интерес к этому методу.

Возможно, кому-то покажется, что готовить методики ресурсных прогнозов - не вполне академическая задача. Может быть, и так. Но разве не требуют сегодня от науки постоянно повышать внедренческий, практический эффект от лабораторных исследований и разработок? И в этом плане биостанция «Радуга» напоминает выдвинутый вперед авангард, способный в любой момент провести, как говорится, разведку боем.

Понятно, что научные интересы сотрудников лаборатории значительно шире. Валерий Паренский во время экспедиционного сезона увлеченно занимался микижей, которую еще называют радужной форелью (за яркие полосы по бокам), или камчатской семгой, - одни названия чего стоят! Естественно, что для науки эта рыба представляет особый интерес.

Или взять гольцов: несколько лет назад на «Радуге» - казалось бы, в глухомани, откуда до ближайшего жилья 3 часа на моторной лодке, - проходила даже международная конференция по этим рыбам. И гости из Скандинавии, Америки, Германии, других стран в который раз убедились, что камчатский голец, как и всякая божья тварь, уникален по-своему.

Есть где развернуться здесь и генетикам. Так, именно на «Радуге» в первые годы ее существования начинал генетические исследования лосося молодой кандидат наук Юрий Алтухов. Умерший в прошлом году академик Юрий Петрович Алтухов едва ли не до последнего возглавлял Институт общей генетики Российской Академии наук. Главный научный сотрудник этого же института, директор центра ДНК-идентификации человека Лев Животовский - нечастый гость на «Радуге», но в последний раз со своим научным «интересом» приезжал три месяца назад. О масштабе этой фигуры в отечественной науке говорит тот факт, что именно Животовский был одним из главных экспертов при идентификации останков членов царской семьи несколько лет назад и выступил тогда (в том числе и в Госдуме) с резко отрицательным заключением. Последние находки свидетельствуют, что, похоже, тогда ученый был прав.

Но главным направлением - при всей широте интересов - остается, конечно, нерка. Именно ей уделяет почти все остающееся от хозяйственных хлопот время начальник биостанции «Радуга», кандидат наук Михаил Ковалев. Он здесь тоже далеко не новичок, первый раз приехал из Владивостока студентом еще 30 лет назад, да так и прикипел. О нерке, ее повадках, особенностях может говорить часами. Как, впрочем, и о повадках медведей, уток, белохвостых орланов и прочей живности, в обилии водящейся в окрестностях. Хотя, конечно, его главная головная боль - поддержание жизнедеятельности станции.

- Мы пережили труднейшее время, я имею в виду предыдущее десятилетие, - говорит Ковалев. - Вы ведь знаете, как финансировалась наука в эти годы. Если в прежние времена мы в начале лета всегда отправляли сюда из Владивостока грузовой контейнер с необходимым лабораторным оборудованием и снабжением, то в последнее время можем доставить только то, что принесем на себе. Но это еще полбеды. Куда хуже, что за последние годы на Дальнем Востоке из-за недостатка финансирования закрылись многие научные станции, разбросанные в самых разных точках нашего гигантского региона. Наша биостанция, оказавшаяся теперь самой дальней не только в системе ДВО РАН, но и Академии наук, в целом сумела выжить и продолжает работать, на мой взгляд, исключительно благодаря двум вещам - фанатизму (в хорошем смысле этого слова) сотрудников и пониманию и всей возможной поддержке со стороны руководства института. При всей ограниченности ресурсов и параллельно огромном количестве все новых забот - напомню, что именно ИБМ курирует проектирование, строительство и последующую эксплуатацию владивостокского океанариума - дирекция института находила и находит механизмы для поддержки «Радуги».

К примеру, в этом году на станции появился долгожданный спутниковый (о сотовом, как вы понимаете, там и речи быть не может) телефон. Для нас это не предмет роскоши, а единственная возможность связи с внешним миром, в том числе и в экстренном случае. Таковых, правда, в последнее время не было, но, как говорится, не буди лиха… Появились и другие признаки того, что станция оживает - вновь стали приезжать на практику студенты, причем не только из Владивостока, но и из Сибири, и из европейской части страны. Повторюсь: самый трудный отрезок, я думаю, мы уже все-таки пережили. Нас ведь, как бы это смешно ни звучало, можно сравнить с той же неркой. Потому что, когда она прет к своей цели, идет на нерест, нет такой преграды, которая могла бы ее остановить. Чайки выклевывают ей глаза, медведи рвут шкуру, но даже слепая и рваная рыбина все равно через все пороги и препятствия доходит до конечной точки своего назначения. Прорвемся!.. Я, конечно, не думаю, что «радужные», уж простите за невольный каламбур, перспективы наступят прямо завтра, но уверен: кризис позади.

Автор: Андрей Островский Вадимович