Работы для политологов в 2016 году было более чем достаточно: праймериз «Единой России», выборы в Госдуму, «посадки» чиновников и силовиков, кадровые изменения в Администрации президента и в губернаторском корпусе, победа Трампа и примирение с Турцией – год выдался насыщенным. Но запомнится он еще и трагическими событиями, которых тоже, к сожалению, было немало. О главных итогах 2016 года и том, каким он войдет в российскую историю – в интервью руководителя Политической экспертной группы Константина Калачева РИА «ФедералПресс».
«Общество охватила экзальтация»
- Константин Эдуардович, каким останется 2016-й в вашей памяти?
- Год был противоречивым, но не самым плохим. Если бы не случившаяся 25 декабря трагедия, можно было бы сказать, что год заканчивается на позитивной ноте. Дело в том, что некоторые негативные тенденции общественного развития, которые проявились в полной мере в 2015 году, в 2016 году, как мне казалось, угасали.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду ту экзальтацию, которая охватила наше общество, ту навязчивость пропаганды, которую мы наблюдали, ту тему «Россия в кольце врагов», которая стала доминантой для информационных потоков. Казалось, что к концу 2016 года мы возвращаемся на рельсы нормализации, что подростковые обиды и комплексы, проявленные нашим обществом, остаются в прошлом, что 2017 год станет годом, когда Россия обратит больше внимания на внутренние проблемы, а не на повестку международных отношений. Причем международных отношений, воспринимаемых достаточно искаженно и не всегда адекватно.
- Трагедия в Сочи перечеркнула эти позитивные тенденции?
- Случившаяся трагедия накладывает отпечаток на этот год, который, видимо, должен был закончиться большим концертом в Сирии и торжествами по случаю освобождения Алеппо, а также демонстрацией того, что накануне столетнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции наши власти понимают необходимость общественного диалога. Год должен был закончиться призывами (и они уже звучали) к гражданскому единству и межнациональному согласию. Вместо этого все заканчивается, к сожалению, склоками в социальных сетях, плюс на траурной ноте.
- Почему, на ваш взгляд, общество разделилось по отношению к трагедии в Сочи (сопереживающих, конечно, большинство, но есть все же те, кто равнодушен, либо открыто злорадствует)?
- Начну с того, что я, как и все, скорблю. Но я не приветствую ту навязчивость, с которой некоторые учат скорбеть. Это заставляет усомниться в искренности чувств самих «учителей». То есть ритуал фактически подменяет настоящие эмоции, настоящие чувства. Мне одинаково не близки ни те, кто оттаптывается на этой трагедии и использует ее для того, чтобы поднять тему ошибок нашей внешнеполитической стратегии, равно не близки и другие, кто призывает к расправам над теми, кто «неправильно» скорбит или не скорбит вообще. Мне не близки те, кто пытается заниматься морализаторством, не будучи сам моральным эталоном. Попытки внедрить единый стандарт скорби и начать тестировать на него всех – плохой знак.
Авиакатастрофа в Сочи стала тестом на единство общества. Единства нет. Раньше трагедии нас объединяли, теперь раскалывают на политические лагеря. Но это не самое страшное – люди имеют право на выражение разных мнений. Страшна взаимная ожесточенность. Временами кажется, что мы живем в сумасшедшем доме. А ведь еще лет десять назад все вокруг казались в целом нормальными. Были дураки, алкоголики, невротики, приспособленцы, жулики, но не было такого количества юродствующих и откровенно безумных.
- А откуда они взялись? Казалось бы, с момента присоединения Крыма у нас все акценты были направлены на укрепление патриотических чувств и единства нации…
- В последние два года государственные средства массовой информации явно перегибали палку, занимаясь пропагандой патриотических ценностей, которые зачастую доводились до абсурда, нетерпимость, агрессия по отношению к «чужим» становились важнее содержания. Собственно говоря, соревновались, кто лучше пнет Америку, Европу, либералов, оппозиционеров, атеистов, сексуальные меньшинства, кого-то еще. Условно говоря, эта волна неприятия мнения меньшинства, какого-либо инакомыслия, навязывание единомыслия, пропаганда не патриотизма, а «юродствующих патриотов», тех, кто откровенно юродствует, демонстрируя якобы приверженность к так называемым традиционным ценностям, - все это не могло не сказаться. На самом деле демонстративное безумство стало нормой поведения. Включите любое политическое ток-шоу, и вы увидите это по полной. При том количестве негатива, которое выливалось на Запад, либералов, инакомыслящих и прочее, градус ненависти не мог не расти. Психически не очень устойчивые люди просто перестали выдерживать.
Надежда умирает последней
- Повод для оптимизма, может быть, все-таки какой-то есть?
- Есть. Социальное самочувствие россиян держится на приемлемом уровне. Надежда умирает последней. Хотя количество обезумевших на информационных фронтах социопатов уже реально пугает. Хотелось бы, чтобы следующий год их число не множил. Пора возвращаться к мирной жизни, к нормализации.
- Многие, по-прежнему, опасаются начала войны. Особенно после убийства посла Андрея Карлова. На ваш взгляд, такая угроза есть?
- Может быть, реальной угрозы масштабной войны никогда и не было. Нас пугали: одни боялись, другим не было страшно, потому что они понимали, что во всем есть элемент блефа. Но у нас ухудшение ситуации связывали с Обамой и особенно гипотетической победой Хилари Клинтон. Соц. Сети буквально трубили об этом. Таксисты, как самые информированные в стране люди, объясняли, что, если бы победила Клинтон, то нас ждала бы война, а Трамп – бизнесмен, ему есть, что терять, поэтому войны не будет. Сам, как пассажир, с таким сталкивался. Едешь в такси, а тебе про третью мировую. Еще год назад даже моя теща говорила о неизбежности большой войны. Сейчас, слава Богу, разговоры про войну угасли. Видно, что эмоции в мировых отношениях пошли на спад, и голос разума слышен со всех сторон.
- Какими будут отношения России и США после вступления в должность Трампа? Вы верите, что начнется потепление отношений с Америкой и, по определению, с Европой?
- Пока еще нет определенности в том, на какой основе и о чем договорятся Путин и Трамп, но надежда есть. Вообще, внешняя политика России кого-то пугала, кого-то раздражала, но ведь в целом, она выражала и выражает волю большинства российских граждан. Дело ведь не в личных предпочтениях или в особенностях характера и психологии нашего лидера, а в отражении им воли большинства. Путин – как зеркало, это надо понимать и российскому меньшинству, и это то, что должно осознавать руководство США и других стран НАТО. На самом деле внешнеполитический дискурс – это реализация воли российского большинства, которое хотело и хочет, чтобы Россию уважали. Вопрос только в том, что для многих уважение и страх – синонимы. Для меня это не так.
- Сейчас во всех трагедиях принято искать след США. В случае с катастрофой в Сочи это возможно?
- Падение самолета – трагическая случайность, а есть закономерности.
- Например?
- Если говорить об общих закономерностях, мне кажется, все худшее с точки зрения проблем экономики и с точки зрения общественных настроений, позади. Есть много положительного: экономическая стагнация продолжается, но худшее мы пережили. Постепенно формируется повестка развития. Негативные ожидания сменяются умеренно-оптимистичными. Показатели инфляции, оттока капитала из страны, другие макроэкономические показатели в целом приемлемые. Нефть понемногу растет, рубль понемногу укрепляется – все это позитивные тенденции.
Ожидания, как известно, имеют свойства материализоваться. И понятно, что пик негативных ожиданий и тенденций пришелся, скорее, на 2015 год. В 2016 году социальное самочувствие выправлялось: все апокалиптические прогнозы, которые звучали в 2014-2015 годах, не сбылись – экономика России оказалась более устойчивой, чем можно было предполагать и чем многие предполагали. Сложности, связанные с международной ситуацией, не помешали проведению политической реформы, фактически завершившейся выборами в Государственную думу, которые освежили и придали новый смысл таким классическим для демократии понятиям, как конкурентность, открытость, легитимность (принцип КОЛ, озвученный экс-первым заместителем руководителя АП, нынешним спикером Госдумы Вячеславом Володиным. – ред.). Поменялись стандарты, связанные с проведением выборных кампаний.
«Приходится тренировать навыки рукопожатий и выступлений»
- Коль уж подошли к внутренней политике, вопрос о первом опыте проведения масштабных праймериз «Единой России». На ваш взгляд, эта процедура оправдала себя и стоит ли праймериз распространять дальше (высказывались предложения о законодательном закреплении этой процедуры)?
- Я не считаю, что праймериз нужно законодательно закреплять. Это внутреннее дело партий, и государство не должно вмешиваться во внутрипартийную жизнь. Но праймериз – вещь полезная, безусловно. Накануне этой кампании одной из проблем была необходимость обновления депутатского корпуса, включения механизмов внутрипартийной конкуренции, смены имиджа партии власти. Процедура праймериз – это включенный социальный лифт. Да, где-то праймериз носили постановочный характер или были имитацией, что, впрочем, не принижает роли этой процедуры. В любом случае, депутатский корпус «Единой России» в Госдуме поменялся на 2/3, а в целом парламент обновился примерно наполовину.
- Возврат смешанной системы выборов сыграл свою роль в этом процессе?
- Нельзя отрывать процедуру праймериз от изменения выборной системы. К одномандатникам предъявляются совершено другие требования, чем к списочникам. Очень хорошо, что избираемость сейчас ставится во главу угла. Раньше можно было быть просто пассажиром: пожертвовать денег, получить место в списке, а потом сидеть и ждать, когда изберут – ты за все заплатил, и никому ничем не обязан. Праймериз и выборы по округам заставляют кандидатов вспомнить о том, что они – политики, восстановить умения и навыки публичного политика: умения слышать людей и говорить с ними, умение доносить до них партийные установки, формировать повестку, работать с общественными запросами. Настоящий политик это ведь не тот, кто только реагирует на запросы, но и участвует в их формировании. Понятно, что люди, прошедшие через праймериз, приобретают новые качества, совершенствуют имеющиеся навыки. Двор стал единицей политического пространства. Приходится идти во дворы. Приходится заменять коммуникацию через СМИ и агитационно-пропагандистские материалы личными встречами. Приходится тренировать навыки рукопожатий и выступлений. Количество пожатых рук становится условием победы. У нас в былые времена некоторые депутаты этими навыками вообще не обладали, демонстрировали оторванность от избирателей, высокомерие и чванство, зато обладали большими денежными средствами. Сейчас ужесточение требований к депутатскому корпусу, в том числе в вопросах отчета о доходах и зарубежных активов, привело к тому, что начался исход бизнеса из депутатского корпуса и приток новых людей.
- Этот факт повлиял на повышение доверия населения к выборам как таковым?
- И это тоже, и то, что выборы действительно были восприняты как конкурентные: все-таки 14 партий, из которых как минимум две представляли несистемную оппозицию – участие в выборах «Парнаса» и «Яблока» подтверждало конкурентный характер по гамбургскому счету. Все имели свободный доступ к телевидению. Собственно говоря, организация и проведение выборной кампании на принципах конкурентности, открытости и легитимности стала поводом для того, чтобы говорить о росте доверия к выборам. Повлияла и смена руководства Центральной избирательной комиссии. Роль Эллы Памфиловой стоит отметить отдельно. Мы можем, конечно, посетовать на результат (не так много в одномандатных округах победило представителей не «Единой России»), либеральное меньшинство в Думе не представлено. Но люди не ощущают того давления, которое они ощущали в 2011 году. Результаты выборов - вопрос соответствия предложения спросу. Плюс ко всему прочему, представители меньшинства понимали, каковы доминирующие общественные настроения.
- Рост авторитета Госдумы с чем связываете?
- Это в первую очередь связано с повышением ответственности депутатов, наведением элементарного порядка, с дисциплиной. В свое время, во времена Бориса Николаевича Ельцина и после него парламент воспринимался как угроза, как фактор нестабильности, поэтому роль парламента снижалась не только усилиями самих депутатов, но и целенаправленными усилиями исполнительной власти. Парламент стал «ручным». В какой-то момент стало ясно, что дальнейшее снижение авторитета законодательной власти недопустимо, что превращение парламента в приложение к исполнительной власти сказывается на качестве его работы. Встал вопрос об изменении имиджа парламента. Володин, как никто другой (политик опытный и все прекрасно знающий изнутри), понимал, какие меры нужны, чтобы имиджевые характеристики нашего парламента поменялись в лучшую сторону.
Что людей раздражало в первую очередь? Трансляция заседаний Госдумы: пустой зал, пустующие кресла, депутаты, голосующие за себя и за того парня, депутаты-прогульщики, депутаты, готовые легко отдать свое право голосовать другому человеку, лишь бы на заседания не ходить. Сейчас изменение требований, естественно, встречается в обществе на «ура». Когда отдельные женщины-депутаты жалуются, что не могут успеть приготовить ужин мужьям, ни у кого это не вызывает сочувствия, а наоборот возникает понимание усилий руководства Думы, направленных на то, чтобы депутаты были заняты работой с утра до вечера.
Выступление Володина на закрытии осенней сессии расставляет все точки над i: организационный период закончился, сейчас стоит вопрос о повышении качества законодательной работы. Если говорить об интенсивности работы, то по количеству рассмотренных законопроектов осенняя сессия вне конкуренции – все, что копилось годами, рассматривается быстро и эффективно. То есть сейчас есть все основания для того, чтобы авторитет парламента рос.
Другой вопрос – пока Дума не занималась рассмотрением решений, которые могли бы вызвать у общества серьезные вопросы. Пока не было рассмотрения каких-то непопулярных законопроектов. Пока не было тяжелых, но вынужденных решений. Я думаю, окончательную оценку тенденции роста влияния и авторитета Думы как главного органа народного представительства надо будет давать по итогам года законотворческой работы. Но начали, повторюсь, очень хорошо.
- Почему нельзя было это все внедрить раньше? Ведь состав руководства Госдумы наполовину сохранился. Тогда Думу никто и не называл бы «бешеным принтером».
- Авторитет Госдумы сказывается на решении проблемы явки на парламентских выборах. Авторитет Госдумы сказывается на авторитете власти вообще. Если часть общества считала, что Дума вообще не нужна, трудно ожидать участия этой части общества в выборах. Эту ситуацию надо менять. На самом деле, проблемы решаются по мере появления новых вводных. Допустим, к «Единой России» приклеился ярлык «партия жуликов и воров». Партия весьма удачно решила эту проблему: сейчас это уже не актуально, лейбл смыт, он не работает. То же самое с Госдумой: когда основной характеристикой Думы становится словосочетание «бешеный принтер» - это повод задуматься и повод действовать. Повод задуматься давали и соцопросы, которые показывали серьезное падение авторитета российского парламента. Сейчас мы видим устойчивый рост. Условно говоря, многие действия становятся производными от складывающейся в общественном мнении ситуации. Ситуативное реагирование никто не отменял. Но, помимо прочего, я уверен, что президент понимает стратегическую необходимость развития институтов, а новое руководство Госдумы выполняет его поручение.
Удобно, конечно, было, когда Дума не спорила с правительством и механически штамповала законы. Но это наносило ущерб имиджу власти и качеству принимаемых решений, а, в конце концов, привело к тому, что часть избирателей начала сомневаться в необходимости существования самой Думы как института. Явка в сентябре могла бы быть и выше, если бы люди лучше понимали роль Государственной думы в нашей политической системе. А когда часть избирателей вообще не уверена в необходимости существования парламента, странно ожидать запредельно высокой явки. Кстати, явка в сентябре была на уровне европейских стандартов. Но нет предела совершенству. Наш парламент должен доказать, что он нужен народу, что он – орган народного представительства. Что он сейчас и делает. Получится – явка на следующих выборах подрастет.
Реформы закончены
- Наша политическая система постоянно реформируется. На каком этапе эта реформа сейчас?
- Мне кажется, что, в целом, реформа уже завершена. Возможна какая-то шлифовка, какая-то донастройка, но в целом система настроена. Пиком этой настройки стали выборы в Госдуму, которые надо рассматривать в рамках подготовки к выборам президента.
В 2011 году я был в Ульяновской области. Мы проводили там стандартный опрос общественного мнения, а заодно решили спросить об отношении жителей области к тогдашним событиям на Болотной. Мнения разделились почти поровну: сторонников требований Болотной было даже чуть-чуть больше, среди них были и те, кто голосовал за «Единую Россию». С этим нужно было что-то делать. Сейчас Болотная непопулярна. Это связано с тем, что после тех событий на Украине случился Майдан, и мы, россияне, не хотим революции, как на Украине, мы хотим эволюции. Это связано и с тем, что власть готова что-то менять, чтобы снять откровенные раздражители. Например, чрезмерное административное давление на выборах, принуждение к голосованию, натягивание результата. С этим, слава Богу, было покончено в этом выборном цикле. Качество результата было поставлено во главу угла.
Феномен Путина
- Чем объясняете сохранение высокого рейтинга президента Путина?
- Сейчас возникает ситуация, в которой стабильность остается главной ценностью россиян. Путин соответствует запросам населения: по мнению большинства, он делает свою работу хорошо, стыдится не приходится. Но есть одна проблема, связанная с наполнением высокого рейтинга популярности президента: тревожность избирателей – люди боятся резких перемен. По их мнению, Путин должен завершить начатое: именно он может вывести страну из кризиса. Однако нет уверенности, что Владимир Владимирович будет президентом развития, а не только президентом стабильности. Климат в обществе пора менять, повестка развития требует наполнения содержанием. Люди за стабильность, но боятся самоизоляции и застоя. Эта тревожность, которая есть в обществе, может в дальнейшем обернуться общественным неврозом, либо может быть снята, если будет предложена новая повестка следующего президентства Путина.
- А если появится преемник?
- Когда-нибудь – да, в ближайший год преемника не будет точно. Так вот проблема в том, что есть коллективный невроз, связанный со страхом перед будущим. Людям нужен образ будущего – краткосрочного и среднесрочного. Когда мы говорим о политической реформе, она должна была заложить правила на годы вперед. Хочется верить, что у нас не будет все меняться постоянно, исходя из вялотекущей конъюнктуры под нужные моменты, что и на следующий выборный цикл у нас сохранится смешанная система, сохранится многопартийность, а партии займутся, наконец, ребрендингом, что у большинства будет возможность реализовать свою волю, а у меньшинства – возможность представить себя и свои интересы.
Собственно говоря, предстоящие выборы президента становятся сейчас главной темой. Кампания пока лишена интриги – ее исход определен. Выборы референдумные. Отсюда – угроза низкой явки. У нас все уже демократично, даже количество подписей за выдвижение кандидата в президенты уменьшено до 300 тысяч подписей. Встает вопрос об участниках и их повестке. Второе место ведь тоже призовое. Остается вопрос о повестке кандидата номер один. Условия для дальнейшего поступательного развития и экономического, и политического, есть. Вопрос – в людях, в их настроениях. И в том, что мм может предложить власть. Мне кажется, что на сегодняшний день в условиях неопределенной доминанты кампании, главное – чтобы мы не откатились назад.
- Имеете в виду проценты по явке и голосованию за Путина, озвученные Кириенко – по 70% в том и другом случае?
- Да. Если возникнут установки по явке, это будет откатом назад. Тем более в отсутствие содержательной стратегии кампании говорить о каких-то установках, - это возвращаться в недавнее прошлое, во времена торжества административного ресурса: возлагать ответственность на регионы, ставить им ориентиры, при этом непонятно, какова будет содержательная доминанта выборной кампании. Но понятно, что будут спрашивать за явку. И тут все будут пускаться во все тяжкие. Этого не хотелось бы. Хотелось бы, чтобы президентские выборы прошли так же, как выборы думские – без каких-либо установок по поводу явки и результата, в условиях конкуренции, с допуском кандидатов от оппозиции (я думаю, что точно должен быть допущен Явлинский, если будет кандидат от «Парнаса», и он сможет собрать необходимые подписи, то надо допускать и его). Пусть будет больше кандидатов хороших и разных. Пусть расцветает сто цветов, пусть конкурируют сто школ. Президентские выборы должны нас продвинуть в будущее, а не вернуть в прошлое.
- По вашему мнению, лидеры парламентской оппозиции – Жириновский, Зюганов и Миронов – пойдут сами на выборы президента или их сменят молодые соратники (сейчас, вы наверняка заметили, ЛДПР активно продвигают Нилова)?
- Мне кажется, их не надо ставить в один ряд. Дело в том, что запрос на участие Жириновского в выборах есть. Для людей ЛДПР – это Жириновский, это самая сильная фигура в партии. Если есть запрос на обновление КПРФ или «Справедливой России», то запроса на обновление ЛДПР нет. Есть запрос на консервацию того, что есть. У Жириновского есть свой устойчивый электорат, в том числе как у кандидата в президенты. Люди, которые голосуют за ЛДПР (как показывают социологические опросы), как правило, не готовы голосовать за Путина как кандидата в президенты.
А вот КПРФ и «Справедливой России» стоит задуматься, потому что, еще раз повторю, второе место, даже и и третье, тоже место призовое. Миронов как кандидат себя исчерпал. Зюганов – вопрос спорный. Многие считают, что Зюганов не расширяет возможности КПРФ, а, скорее, наоборот: люди голосуют за коммунистов не из-за симпатии Зюганову. Иногда даже вопреки. Если коммунисты думают о следующих думских выборах, есть смысл выдвинуть какие-то новые фигуры. С учетом того, что коммунисты и эсеры в думской кампании не приобрели, а потеряли, наверное, напрашивается поиск новых лиц.
Почему наконец-то дошли руки до коррупционеров и губернаторов
- 2016 год ознаменовался чисткой губернаторского корпуса, силовых структур. Дошло даже до правительства. О чем это может свидетельствовать? В народе, как правило, о таких вещах говорят примерно так: знали все и давно, но сейчас дали отмашку.
- Я думаю, отмашка сверху была дана ранее, но, когда начались события, связанные с присоединением Крыма, украинский кризис, сирийский кризис, может быть, было не до этого. Если мы поднимем высказывания Путина по поводу коррупции, мы увидим, как они каждый раз ужесточались. Понятно, что в какой-то момент, когда закончились тучные годы и начались годы худые, стало ясно, что административная рента становится чрезмерной нагрузкой на экономику, а коррупционные проявления – непозволительной роскошью в условиях оптимизации бюджетов всех уровней, всего и вся. В условиях, когда нужно искать драйверы роста, коррупция, которую некоторые считали смазкой экономики, роль смазки играть не может. Понятно, что нынешнее состояние не только региональных и местных, но и федерального бюджета не позволяет спокойно относиться к тому, чтобы казенные рубли уходили куда-то не по назначению.
Главное в борьбе с коррупцией – это проявленная политическая воля. Воля проявлена. Собственно, 2016 год стал годом, когда фраза «неприкосновенных нет» стала расхожей и звучала так часто, как никогда раньше не звучала. Я думаю, что мы пока еще только в начале пути. И это не последние задержания. Другой вопрос, борьба с коррупцией должна быть системной и не превращаться в кампанейщину. Надо показывать не процесс, а результат. Общество ждет не столько задержаний, сколько приговоров. Мы пока не знаем, чем закончится дело Хорошавина, Гайзера, Улюкаева и т.д. Но у нас перед глазами есть дело Васильевой и Сердюкова, которое вызвало большую общественную фрустрацию. Возникает вопрос: все ли равны перед законом. Тема неотвратимости наказания является ключевой. Но в борьбе с коррупцией нужна профилактическая работа.
Еще нужно избавиться от перегибов. Простой пример: задержание мэра Владивостока Пушкарева. Я, например, считаю, что те основания, по которым задерживали Пушкарева, можно вменять любому градоначальнику. Я категорический противник политически окрашенных дел, когда задержания какого-либо политика является следствием разборок мэра и губернатора, когда из-за разборок, связанных с подготовкой к борьбе за заксобрание, возникают уголовные дела. Борьба с коррупцией не должна быть политически мотивированной и не должна превращаться в инструмент для сведения счетов одних представителей региональной элиты с другими.
- Перемены в губернаторском корпусе: пришли молодые кадры (в Севастополь и Калининград), пришли силовики. Такие решения тоже можно воспринимать по-разному. В ближайшие год-два произойдут масштабные перемены в губернаторском корпусе?
- Я думаю, что в следующем году наверняка будут перемены в губернаторском корпусе. С учетом тех задач, которые ставятся в президентской кампании, некоторые губернаторы могут просто эти задачи не потянуть. Более того, они могут потянуть результат вниз из-за собственной непопулярности и недееспособности. То, что администрация президента работает сейчас с критериями оценки деятельности губернаторов – это знаковая вещь. Понятно, что критерии оценки были. Но их было много, они были запутаны, и очень часто те или иные замены были не до конца понятны. На самом деле, критерии должны быть очень простыми: социально-экономическое развитие (рост/падение ВРП, объем привлеченных инвестиций, уровень занятости, рост/падение доходов населения), социальное самочувствие, оценка деятельности главы региона населением (сейчас она отражается на электоральных результатах). Судя по всему, новая администрация президента в ближайшее время сможет обосновать необходимость замены тех или иных губернаторов. В числе прочих причин будет и интересы предстоящей выборной кампании.
- С каким настроением, с какими надеждами вступаете в 2017 год?
- С надеждой на мир и согласие в обществе. С надеждой на то, что наша гражданская идентичность будет строиться не только на отрицании Америки и противопоставлении себя Европе. С надеждой на то, что общие базовые ценности будут нас действительно объединять. Для меня как гражданина главные ценности – забота о детях и здоровье людей. Мне очень хотелось бы, чтобы проектно-целевые показатели были сконцентрированы не только на повышении обороноспособности, но и на детском здоровье, на интеллектуальном и физическом развитии, на безопасности детей и их будущем. Надеюсь, что будет свернуто информационное нагнетание угрозы изоляции и войны.
Мы не должны жить в таких условиях. Архаизации и мракобесию нужно поставить заслон. Я думаю, что на государственном уровне должно получить поддержку волонтерское движение, любые формы общественно-полезной активности. Пора всерьез заняться и продолжительностью жизни россиян. Поэтому я за развитие медицины, всеобщую бесплатную диспансеризацию населения, профилактику болезней, системную борьбу с сердечно-сосудистыми и другими заболеваниями, за достойные зарплаты и условия труда врачей. Здоровое общество начинается со здоровья граждан. Образование, культура также обязаны быть государственными приоритетами. На это надо тратить деньги, а не увеличивать расходы на правоохранительные органы. Здоровое государство не должно бояться граждан.
Главное, что сейчас люди хотят, - это уважение к стране, а значит, уважение к человеку. Такой запрос есть. В обществе существует запрос на искренность и открытость власти, которая с ним общается. Россияне заслуживают того, чтобы с ними общались как со взрослыми людьми, а не как с детьми. Новая сила российской власти должна быть не в патернализме, а в диалоге с гражданами.
