Эрленд Лу: почему в идеальном обществе нет счастливых людей

Норвежский писатель Эрленд Лу наряду с нефтью вот уже десять лет главный экспортный товар своей страны. В его книгах одновременно юмор и скепсис: он описывает людей, которые живут в мире, близком к идеальному, но при этом у них совершенно отсутствует нормальное человеческое общение. Это проблема всех развитых стран, но в тихой богатой Норвегии, где нет ни бедности, ни социальных противоречий, проблема одиночества отдельно взятого человека встает особенно остро

—Так кого вы ищите? — спрашивают нас два молодых норвежца.

— Эрленда Лу.

— Это очень хороший писатель. Вам, скорее всего, нужно туда.

Мы с фотографом Таней уже минут двадцать кружим по небольшому пригородному кварталу к северу от Осло, пытаясь найти дом Лу среди одинаковых улочек, застроенных одинаковыми домиками, населенными одинаковыми приятными людьми в джинсах и свитерах. Этот квартал может считаться образцовым, хотя наверняка и справа, и слева от него находятся точно такие же кварталы. Симпатичные деревянные домики раскрашены в мягкие тона. После долгих поисков мы находим наконец нужный. От остальных он отличается намеком на легкий творческий беспорядок: инструменты тут не стоят прислоненными к стенке, а лежат на земле. Квартал этот явно для среднего класса, а Лу, судя по его прозе, явный панк.

Нам открывает невозмутимо спокойный белокурый мальчик лет десяти.

— Мистер Эрленд Лу… — неуверенно начинаю я. Мальчик с достоинством кивает и скрывается внутри дома. Несмотря на творческий беспорядок, здесь по-норвежски стерильно чисто — прямо страна-операционная. В дверном проеме появляется точная копия мальчика, только в три раза больше и бритая налысо — хозяин дома.

— Поедем погуляем по холмам над Осло, — предлагает Лу, и мы садимся в микроавтобус.

По городу Лу перемещается на велосипеде, встретить его в Осло очень легко. Вчера мне это удалось дважды, причем никаких усилий для этого я не предпринимал. Если сесть в порту в баре под открытым небом, рано или поздно непременно увидишь высокого лысого мужчину, ведущего свой велосипед по брусчатке. Это будет Лу, который идет выпить пива с друзьями.

Но сейчас мы едем в противоположную от порта сторону, в горы. Машина останавливается; шоссе кончается, и начинается подъем в горы — тропинка. Под ногами шуршит змея.

— Эта, кстати, очень ядовитая, если ужалит, то лучше сразу к врачу, — говорит Лу. — Зимой здесь все в снегу. А летом здесь экстремалы любят спускаться с горы на велосипедах.

— Вы тоже спускались?

— Нет, я не очень большой экстремал. Но я люблю наблюдать за экстремальными видами спорта.

Лу наблюдает не только за экстремалами, но и за норвежским обществом. За жителями маленькой, но очень богатой страны, где построен социализм, о котором его теоретики и мечтать не могли. На нефтяные и газовые деньги страна, не имеющая развитой промышленности, не являющаяся финансовым или транзитным центром Европы, с хорошим, но все-таки не лучшим в мире образованием, смогла построить социальный рай, в котором у людей есть время и возможность не думать, как выжить, а оглядеться по сторонам и увидеть банальные мелочи по-новому.

Этим как раз и занимается Лу.

Этим занимался и главный герой и рассказчик одной из первых его книг — романа «На­ивно. Супер», который принес писателю мировую известность. Книга — нескончаемый монолог героя о мелочах: сколько он весит, каким мячиком он играет, какую книгу он будет читать весь роман. Он увлечен составлением бесконечных списков всего на свете. Ему чуть за двадцать, и у него есть возможность по-преж­нему смотреть на мир детскими глазами.

Книга вызывала не только восторги, но и проклятия — идеальная вселенная из «Наивно. Супер» по защищенности и герметичности сравнима с миром лучших детских сказок, например про Винни-Пуха. Но там сказка, а здесь вроде бы наш мир, ни намека на фантастику. Во многих читательских рецензиях, особенно написанных в России, чувствуется зависть, переходящая в откровенную ненависть.

— Вы описываете ваше поколение, которое выросло в стране с практически идеальными стартовыми условиями… — начинаю я.

— Я не думаю, что это главная тема моих книг, — мягко говорит Лу. — Но это то, о чем я все время думаю. Проблема в том, что большинство норвежцев совершенно не размышляют на тему того, как они оказались в нынешней ситуации. Они не знают, что им крупно повезло, и убеждены, что все люди так живут. Они просто не подозревают, что в других странах совсем другие условия. Я, кстати, хорошо помню, когда на нас свалилось богатство. Я тогда рос в Тронхейме, был еще совсем маленьким, и вдруг мы нашли нефть. И разом стали одной из самых богатых стран мира. Но этот момент помнят далеко не все. Они думают, что так было всегда.

— А бездействие героя «Наивно. Супер» — это бунт, попытка революции?

— Знаете, глупо было бы говорить, что я недоволен стабильностью, которая у нас есть. Я не критикую наше общество. На самом деле практически все мои книги в какой-то степени о том, как трудно взрослеть, чувствовать ответственность. О том, что это такое — расти в обществе, где ты становишься взрослым только в 34–35 лет. У писателя есть преимущество перед остальными: он может посмотреть на то, как этот мир устроен. Ну, хорошо, попытаться посмотреть. Но ведь у него может и получиться.

В Норвегии практически все говорят по-анг­лийски (сказались деньги, вложенные в образование), а рядом Дания и Швеция с языками, на которых норвежцы в принципе могут читать. Испугавшись, что страна перестанет читать на родном языке, правительство бросилось спасать национальную литературу.

Норвежское книгоиздание всячески поддерживается государством; издатели, выпус­кающие книги местных авторов, имеют правительственные гарантии, что весь тираж их книг будет выкуплен. Для литераторов по всей стране открыты специальные дома писателей с библиотекой и залом, куда любой автор может прийти и сесть писать книгу. В итоге норвежская литература чувствует себя неплохо. В парках и скверах на лавочках сидят норвежцы с книжками, а местных авторов переводят на иностранные языки.

— И получается у вас смотреть на мир?

— По мере того как я становлюсь старше, у меня накапливается увиденное. Я не знаю, становлюсь ли я умнее, но, наверное, серьезнее. «Допплер» и «Тихие дни в Перемешках» серьезнее, чем то, что я писал 10–15 лет назад. В этих вещах больше скепсиса и мизантропии. И то и другое — важная часть меня.

— Вы мизантроп?! Вы, придумавший этот идеальный мир из книги «Наивно. Супер»?

— Не совсем мизантроп… Но, если честно, я не очень большой оптимист. Я не верю, что люди умеют решать свои проблемы. Что они способны к конструктивному диалогу. Но, когда я пишу книги, я все-таки стараюсь оставить маленькую надежду своим героям. Может, они все-таки знают, как найти друг с другом общий язык.

— Кстати, а как именно вы пишете?

— У меня трое детей. Поэтому писать дома довольно сложно, хотя иногда я все-таки могу там работать. Но вообще у меня есть офис. Я и еще восемь коллег снимаем небольшое помещение. Там кроме меня еще другие романисты, есть авторы детективов, сценаристы. Но первые книги я писал дома. Впрочем, тогда у меня еще не было детей. Я писал по утрам, а сейчас из-за детей я не могу себе этого позволить.

***

Внизу, под горой, лежит центр Осло, за ним начинается Осло-фьорд. Норвежцы объясняют, что это неправильный фьорд: скал нет, просто залив, глубоко вдающийся в материк. Мы садимся на пеньки. Мимо иногда пробегают спортсмены-люби­те­ли.

— Ваши герои — это вы? Вы описываете свои собственные впечатления и переживания?

— Это сложная история. Когда я был маленьким, мама однажды год не работала специально, чтобы сидеть со мной и читать мне книги. Все подряд — сказки, романы. Может, именно по­этому я в итоге захотел стать писателем. Вообще же я был обычным ребенком, как и остальные, но однажды в подростковом возрасте у меня накопилось много избыточной энергии. Ну, и я начал интересоваться: а куда же можно приложить всю эту мою энергию? Я решил попробовать все подряд: стал играть музыку, писать сценарии, сочинять тексты. Но все равно долго не мог выбрать, чем же мне заниматься, куда себя направить. И только в восемнадцать я наконец понял, что это должна быть именно литература. Тогда я принялся писать. С без­умной скоростью — дневники, впечатления, зарисовки, все подряд. У меня накопилась кипа
дневников, наверное, в полтора метра высотой.

— Ни дня без строчки?

— Как-то так. У меня выработалось что-то вроде стиля и привычка постоянно сидеть и писать. Для этого ведь совершенно не нужен какой-то конкретный эпизод. Мне было гораздо важнее, что я научился писать. Я не думаю, что я могу писать обо всем. Но это возможно — писать обо всем. В моей прозе не так много каких-то личных впечатлений. Скорее, я использую впечатления всего моего поколения, всех европейцев. Но из-за того что я пишу от первого лица, да еще и часто в настоящем времени, всем кажется, что это дневниковые записи, что все, что я описываю, на самом деле было со мной. А я все-таки прозаик, я придумываю. Хотя, конечно, читателям нужно доверять автору, им хочется верить во все, что он пишет.

— А откуда берутся идеи книг?

— Мне кажется, что идеи — не главное. Нужно просто держать глаза открытыми. Всегда открытыми. Людям кажется, что это очень просто; есть много людей, которые хотят писать, но далеко не все могут это делать. Вообще, если честно, чтобы писать, нужно быть немного неудачником и уж точно социопатом. Если уж вы решили, что писание — это ваше, то нужно слушать все, что говорят в автобусе или метро, на вечеринке, внимательно смотреть по сторонам. Ваша работа — бесконечно слушать и смотреть, а потом перемешивать в голове все увиденное и услышанное. По крайней мере именно так это работает в моем случае. Иногда бывает, что в разговоре с друзьями я слышу пару фраз и понимаю — вот оно! Это мой новый роман. Могу привести конкретный случай. Это про мой первый роман «Во власти женщины». К тому моменту я уже написал свои полтора метра дневников, но у меня не было жизненного опыта, впечатлений, из которых могла бы родиться идея сюжета. Я тогда много общался с одним фотографом, мы оба работали в университетской газете. Мы сидели с ним в темной комнате, где он проявлял свои снимки, и там он рассказывал мне про девушку, с которой познакомился летом. Она все время говорила. Разговаривала не умолкая, молчала, только когда спала, а проснувшись, снова продолжала говорить. И вот фотограф часами рассказывал про эту девушку. Он был покорен ею. И тут я понял, что девушка, которая непрерывно разговаривала, — это именно то, что мне нужно.

«Придет, сядет и ну говорить. Всегда об одном и том же — о том, до чего, мол, она любит тишину и как это хорошо — побыть иногда в одиночестве. Она говорила, и конца не было этим разговорам. Случалось, я под них засыпал, проваливался куда-то на минутку, но она даже не замечала. Вздрогнув, я просыпался, иногда у меня из горла вырывался странный звук.

Очнувшись, я обнаруживал, что она все еще говорит. О восхитительной тишине, которой можно наслаждаться вдвоем, о душевной чуткости и тонком
взаимопонимании. Словом, рассуждала о гармонии. О человеческом общении. Только уж больно быстро она тараторила. А я лишь изредка решался вставить: прости, что ты сейчас сказала?»

(Эрленд Лу «Во власти женщины»)

***

Мимо нас по дорожке пробегает крупная девушка. Она тяжело падает на камень в десяти шагах от нас и начинает громко дышать. Спорт дается ей нелегко.

— Эрленд, а эти люди вас узнают?

— Наверное, мои соседи знают, кто я, но не подают виду. Мы вообще люди очень сдержанные. Но многие меня узнают. Как в Осло, так и вообще в Норвегии.

— Что такое быть звездой в Норвегии?

— Лет десять назад это было довольно тяжело. Я не мог сходить в бар выпить кружку пива, каждый раз ко мне кто-нибудь подходил и говорил, что узнал меня. А сейчас нормально. Все знают, что я писатель, но есть и другие авторы, которые продают больше книг. Так что сейчас все спокойно.

— Слава вам важна?

— Вообще, не очень важна. Книги позволяют мне жить комфортно, зарабатывая любимым делом. Есть еще много вещей, о которых мне бы хотелось написать. И благодаря книгам я могу себе это позволить.

Беседовать с Лу сложно. Вроде бы это тот самый парень из «Наивно. Супер», тот самый журналист-неудачник из «Лучшей страны в мире» и даже та самая ненормальная девушка из мрачной книги «Мулей». И что-то из того, что говорит Лу, вроде бы подтверждает: да, это он, он самый. Но потом Лу ускользает. Какие-то детали, фразы и жесты совпадают, какие-то — нет.

— Ваши последние книги довольно мрачные, — говорю я. — Скажем, «Мулей» про девушку, у которой родители погибли в авиакатастрофе и которая не видит смысла в жизни, или «Тихие дни в Перемешках» — про то, как организовать отдых по обмену с помощью электронного переводчика.

— Но там же все-таки есть веселые моменты? — настораживается Лу.

— Да, но каждая следующая книга мрачнее предыдущей.

— Сложный вопрос. Я никогда не анализировал свое творчество, и уж тем более с такой точки зрения. Я все счастливее в личной жизни, но я иногда смотрю и по сторонам. В обществе есть серьезные разрушительные силы. Но люди верят в хеппи-энд, в то, что однажды все проблемы благополучно разрешатся. И я, в общем, верю. Но в глубине души я все же пессимист. У меня есть этот комплекс — я могу быть порой романтичным, порой наивным и одновременно смотреть в будущее очень мрачно.

«Лучшая страна в мире», наверное, самая смешная книга Лу. Ее герой — журналист, зарабатывающий на жизнь при помощи брошюр на любой вкус. Портрет его нарисован так умело, что в нем легко узнают себя 95% московских журналистов. Лу создал образ идеального халтурщика — в обоих смыслах слова «халтура». Героя попросили написать небольшую книжку про Финляндию, чтобы ее посещало больше норвежских туристов. Есть одна проблема: Финляндия — страна озер, а значит, воды; а у героя с водой связана особая философия, воду он не любит.

«Вода, как известно, означает перемены, вода — это когда все течет, а я ненавижу изменения. Мне хочется верить, что в этом я не одинок, что многие норвежцы чувствуют то же самое, все мы тут — норвежцы, и мы не любим новизны, в особенности той, что приходит к нам из других стран, ну разве что за исключением США, поэтому самое лучшее — написать брошюру так, чтобы создалось впечатление, что в Финляндии никакой воды нет вообще».

(Эрленд Лу «Лучшая страна в мире»)

— А вон там вот, около оперы, находится редакция «Афтенпостен», куда герой ездил с газетой, — говорит Лу, показывая с горы на город.

Со зданием главной национальной газеты Норвегии связан один из самых комических эпизодов книги. Каждое утро герой достает газету, а затем принимает душ, забыв плотно закрыть дверь в ванную. В итоге влага проникает в комнату и газета намокает. Герой каждый день названивает в «Афтенпостен» с жалобой на мокрую газету.

«Они меня уже и не слушают. Говорят, что это моя проблема, а я говорю, что неоднократно наблюдал своими глазами, как рассыльный мочится во дворе на газеты, а потом подсовывает их подписчикам. Из всего моего вранья эта ложь — самая нелепая, да они в нее и не верят. Однажды сидевший на телефоне служащий газеты “Афтенпостен” так меня разозлил, что я сам помочился на газету и отправился с ней в издательство. “Вот, понюхайте! — заявил я там. — Разве это не моча?” Мне выдали новую газету. Он побоялся со мной связываться. Но ведь не будешь каждый день такое проделывать».

***

— Допплер жил примерно там, где я живу сейчас, — продолжает Лу. — А бродил он по лесам чуть восточнее нас. Видите вдали стадион «Уллеволл»? Восточнее нас проходит тропинка, по которой Допплер шел на холм смотреть футбольный матч.

«Со стадиона “Уллеволл” до меня долетает рев: наши играют против Испании. Подгоняемый любопытством, я забираюсь на верх склона и пытаюсь оттуда следить за матчем в бинокль, но вижу только небольшой кусок поля и часть одних ворот. В них влетает мяч, по гудению стадиона я понимаю, что отличилась не Норвегия. Потом еще дважды я слышу такое же гудение и догадываюсь, что игра продута. Норвегия не поедет на чемпионат в Португалию. И то правильно, что нам там делать, да, Бонго? Или ты думаешь иначе? Но из него слова не вытянешь, он как воды в рот набрал и не признается, что на самом деле думает о тренере нашей сборной, этом Сембе. “Но ты хоть можешь сказать — он тебе нравится?” — спрашиваю я. Бонго молчит».

(Эрленд Лу «Допплер»)

Правительственный квартал, в котором Андерс Брейвик в июле 2011 года взорвет радиоуправляемую бомбу в машине, находится совсем рядом, чуть западнее громады здания «Афтенпостен». Допплер — такой же мрачный мыслитель-одиночка, склонный к странным поступкам, как и террорист Брейвик. Только герой романа имени себя все-таки добрый человек. Без расистской идеологии и не склонный к насилию. Ну, почти не склонный.

«Допплера» Лу написал в 2004 году, и он считается одним из самых удачных его романов. Это история человека, который, бросив семью, работу и устоявшуюся жизнь, в которой он был «велосипедистом, кроме того, мужем, отцом, сыном и лицом с постоянным источником дохода, а также домовладельцем», отправился бродить по лесам вокруг Осло. Он убил лосиху, питался ее мясом, а сына лосихи назвал Бонго и взял себе в спутники.

— Как родилась идея «Допплера»?

— Меня всегда интересовали американские индейцы. Я, как и любой другой подросток в Норвегии, много читал про них. Это были комиксы и книги, как серьезные исследования, так и романы. Я пересмотрел десятки, а то и сотни фильмов. И мне хотелось куда-то деть свои знания о том, как люди живут в лесу, как они добывают и готовят себе еду, как находят компромиссы с природой. А с другой стороны, мне хотелось написать о беглеце, который ушел от людей. И который, подобно мне, относится к ним скептично. Но это бегство должно быть эфемерным: он хочет жить в лесу, но при этом буквально в двух сотнях метров от его опушки.

— Но Допплер появляется не только в одно­именном романе, но и в «Грузовиках “Вольво”».

— Знаете, я немного влюбился в Допплера как персонажа. Мне в нем нравятся две вещи. Первое — как он решает проблемы. Допплер очень серьезен. Он понимает, что в жизни что-то не так. Это многие понимают, но ничего не делают. А его это все-таки толкает к решительному поступку. И он уходит в лес. Второе его качество — это, конечно же, мизантропия. Я же говорил, я немного мизантроп. Просто все мы думаем, что люди, ну, другие люди — это круто. А на самом деле это все потому, что мы находимся в обществе и следуем правилам жизни в обществе, которым нас научили с детства. И как только мы хотя бы чуть-чуть отдаляемся друг от друга, то выясняется, что никакой любви особенной и нет. Я не говорю, что это хорошо. Но Допплер этого не скрывает. В общем, мне было очень жаль расставаться с таким цельным персонажем. И я решил проследить его дальнейший путь. Пусть там будет тот же Допплер, с той же странной философией, но это будет уже совсем другая книга, с другими персонажами и уже написанная по-другому. Не от первого лица. Наверное, это мой самый любимый персонаж.

— А где сейчас Допплер? Он все еще в лесу?

— Думаю, да. Может, появится еще в какой-нибудь из книг. Кстати, вполне возможно, что сейчас он бродит где-нибудь в России. А может, и здесь.