Города Валерия Мухтарулина

Их на полотнах художника множество. При этом с натуры он пишет только один - Владивосток. Париж, Венеция, Лондон приходят к нему в снах или ощущениях. Он ни разу в них не был, но когда смотришь на эти работы, возникает такое чувство, что художник знает все закоулочки их души. Города у него романтические и таинственные, как едва уловимые черты прекрасного женского лица, скрытые под вуалью. А Владивосток в мухтарулинском исполнении лично мне напоминает маленький Париж: трогательный, воздушно-нежный, такой созвучный и соразмерный человеку. Это даже не реальный город, а скорее мечта о нем

Мольберт художника стоит прямо посредине просторной высокой комнаты в окружении добротной мебели старой работы. Рядом вместительный книжный шкаф, за стеклами которого множество прекрасно изданных альбомов по искусству и книги, книги: Шеллинг, Ницше, Гессе, Рембо, Довлатов. На стенах - картины. Фоном звучит музыка: фокстроты 30-х годов, Поль Мориа. Вот в таком многомерном пространстве рождаются города Валерия Мухтарулина.

Сам художник придает этому пространству особый колорит. Валерий смугл, сух, элегантен, нетороплив и немногословен. Он как бы отстранен от сумасшедшего бега времени и живет по своим законам. Его не встретишь на артистических тусовках. В течение часа, пока мы беседовали и пили кофе за круглым столом, он, пожалуй, больше курил, чем говорил. И тем не менее разговор удался.

- Валерий, откуда у вас такая любовь к городскому пейзажу. Ведь писать вы его начали давно, когда он еще не был так популярен?

- Не знаю, наверное, я родился городским жителем. Когда работал топографом, пришлось исходить вдоль и поперек немало диких мест. Мне они очень нравились. Все свободное время рисовал эту красоту. Но жить в ней постоянно не смог бы. Природа слишком величественна, она давит.

А город - это как своя маленькая планета. Другое дело, что жить на этой планете в последнее время становится все труднее. Мне реже хочется бывать в центре Владивостока. Там мало воздуха, так много суеты, грязи, там все пропахло деньгами. Куда ушли те дворы детства, которые я так любил рисовать почти 10 лет назад? Там была легкая, чистая аура. Сегодня мне уютно в моем старом сталинском доме на Чуркине.

- В последнее время у вас появились новые пристрастия. Серия “Цирк”, например.

- Возникла потребность в новых ощущениях, красках. Но город при этом от меня не ушел. Это как в отношениях с любимым человеком. После сильного притяжения возникает некоторое отдаление, вероятно, для того, чтобы через некоторое время чувства зазвучали по-новому. Владивосток у меня всегда разный. Можно нарисовать тот же дом, улицу и даже дождь, но никогда нельзя “под копирку” передать состояние души, которое в тебе рождается, - всякий раз новое. Особенно мне нравится город при необычном освещении. Ровный свет не воспринимаю. Люблю его зимним, снежным, как с рождественской открытки, туманным, моросящим.

- Вы тяжело расстаетесь со своими произведениями?

- Это двойственное чувство. С одной стороны, это моя работа. У меня нет других источников существования. При этом есть семья, трое детей. Картина должна уходить к людям. И жить уже другой, новой жизнью. Много моих работ находится сейчас в частных коллекциях в Корее, Японии, Австралии, Италии. А один из владивостокских городских пейзажей попал даже в церковь маленького шведского городка.

При этом мне всегда становится тяжело на душе, когда пустеют стены в мастерской, как будто ты враз осиротел. Вот почему мне так тяжело отдавать картины на выставки.

- Кстати, где вам нравится выставлять свои работы?

- В “Ностальгии”. Я люблю это место с первого дня, как туда попал, с его открытия.

- Кто из певцов города вам близок по духу?

- Бесспорно интересен Черкасов, но он мне не близок. А город Рыбачука, Лобаса, Шебеко (особенно его владивостокские мотивы 60-х годов) мне понятен и дорог. А вообще из мастеров меня всегда поражал ныне покойный Шлихт, удивительный художник, философ, человек. Я часто бывал у него в студии. Вероятно, нас сближало импрессионистское восприятие мира: Писсарро, Сезанн.

- Откуда у вас эта любовь к французам?

- Она пришла еще до занятий живописью, а может быть, даже до рождения. И, конечно же, от великих французов, чьими книгами я зачитывался: Гюго, Бодлер, Верлен.

- Валерий, а вам самому доводилось выступать в роли учителя?

- Дочка Яна проявляет большой интерес к живописи. Она любит рисовать лица. Несколько лет назад через “Артэтаж” ко мне обратился пожилой японец. Он захотел учиться цвету. Приезжал каждый день в мастерскую. Мы с ним часами общались, каждый говорил на своем языке, и при этом прекрасно понимали друг друга. Позже он мне прислал письмо, звал к себе в гости, но я так и не собрался. Хотя работы мои в Японии побывали на двух выставках: в Токио и Ниигате. И в Макао демонстрировались. А самая первая выставка была в Симферополе в конце 80-х, чуть позже в Москве. И опять же без меня.

- Неужели вам неинтересно путешествовать?

- Когда-то меня это очень волновало. Сейчас я больше похож на того героя из романа, который путешествовал никуда не уезжая: упаковывал чемодан, приходил на вокзал, сидел и возвращался домой.

- Ваши работы маслом часто напоминают акварели, а к самой акварели вы уже охладели?

- Всему свое время. Когда-то я бредил графикой. Теперь это масло - необыкновенно фактуристый материал. Причем мне нравится им писать не только на холсте, на бумаге тоже. Тогда мазок получается очень пластичным. Акварель, думаю, тоже не ушла от меня, просто сейчас она на время отступила в сторону.

Вообще в живописи уже все сказано, нового ничего придумать нельзя. Нужно только найти свой стиль и совершенствовать мастерство. И душу, конечно.

- Вы человек верующий?

- Да. Мне это очень помогает и в жизни, и в работе.

- Сегодня особенно важно, как тебя воспринимают зрители, поддерживают ли единомышленники. Вы это ощущаете?

- Конечно, несмотря на все катаклизмы, времена для художников настали более благоприятные. Посмотрите, сколько их появилось во Владивостоке, хороших и разных. Это радует.

Сейчас бы я точно пошел учиться. Во времена моей молодости не смог вынести творческой несвободы. Хотя даже экзамены в вуз сдал.

Публика тоже изменилась. Она наконец-то увидела местных художников, оценила и полюбила их. А это так важно! У меня есть человек, которому я особенно благодарен за поддержку - это Юрий Привалов. И вообще, когда есть люди, которые тебя понимают, одиночество художника становится необыкновенно красочным и светлым.